Виктор Сиголаев - Фатальное колесо
Моя версия подвисала в воздухе.
Да! Как я уже говорил, Гришко умел маскироваться.
— Ты должен знать об этом, Старик, — говорил Пятый, прямо глядя мне в глаза, — твою гипотезу о наличии крота в органах безопасности руководство считает бредом воспаленного воображения. Все улики — косвенные. Все предположения — интуитивные. Нет ни одного факта, связывающего Гришко с иностранными разведками.
— А Вы? Вы-то понимаете, что я прав?
— И я, и вся группа. Мы знаем, что ты прав. Версия логична и безупречна. Только, одной схемы, пусть и убедительно нарисованной, крайне мало. Ты это должен понимать. Тем более, что эта версия очень НЕ УДОБНА для кое-кого наверху.
Ну, да! Можно себе представить, сколько высоких кресел сейчас опасно вибрируют, и сколько погон может слететь с заслуженных и уважаемых плеч. Подумать только — вражеская сеть под носом у всесильного КГБ! И в страшном сне не приснится.
— Что получается? — стал рассуждать я. — Им что, выгоднее преподнести ситуацию так, что я сдуру угробил сотрудника и дорогостоящее оборудование? С вытекающими оргвыводами?
— Не хочу тебя расстраивать, но это, пока, лежит на поверхности. В качестве официальной первопричины.
— Подождите! — я в раздражении уселся на кровати, — Допустим, Гришко не при чем. Но ведь есть улики, прямо указывающие на наличие вражеской сети: фотопленка, мини-кассеты. Бонц, Галина, Трюханов, наконец, которого вы арестовали. А как же попытка вербовки офицера-летчика? Это все — что, бред воображения?
Сергей Владимирович усмехнулся. Что-то, уж больно не весело…
— Ты меня пытаешься убедить? Я, вообще-то, в теме.
— А начальство — что? Не понимают там, наверху?
— В том-то и дело, что очень хорошо понимают…
Многозначительно помолчал.
— Ну, ладно. Ты пока выздоравливай. Не все так грустно. Хотя, и не все так просто. Вернемся к этому разговору чуть позже.
Направился к выходу, но задержался возле дверей.
— Для полноты картины. Знаешь, по какой версии разрабатываются сейчас найденные диктофонные кассеты?
— Ну?
— В качестве образчиков забугорных технологий из среды фарцующей клиентуры. Вот так! Целая межведомственная группа создана для сбора доказательств.
— Так ведь это — идиотизм! Чистой воды.
— Я и говорю — не все так просто. Бывай!
И вышел.
* * *Вот это да! Значит, все детали происшедших событий сейчас будут нивелироваться десятками многомудрых предположений. Которые, несмотря на их явную дурь, будут восприниматься на ура. Потому что — в кассу. Потому что — на злобу дня. И потому что — вопреки неудобным фактам. Которые, вроде бы как, уже и не факты…
И все из-за меня.
Я становлюсь очень неудобной фигурой. Моя горькая и очень нелицеприятная правда подвисает одинокой песчинкой на чаше весов, с обратной стороны которых комфортно расположились авторитеты-тяжеловесы, прошляпившие вражеского агента в своих рядах. И эта обеспокоенная своей безопасностью стая, без всякого сомнения, будет хвататься за любую соломинку. И с умным видом поглощать любой бред, способный хоть как-то сохранить их достойное положение.
Агент Гришко был не нужен, царствие ему небесное. Или, куда он там попал. Нужен был погибший в результате несчастного случая добросовестный работник, замечательный товарищ и отличный семьянин капитан Гришко.
И, скорей всего, вскоре им понадобятся козлы отпущения. Во главе с товарищем Пятым. Предполагаю, что лично я, как агнец жертвоприношения, для начальства буду мелковат. А вот мои инструктора могут пострадать самым серьезным образом. И ведь, вида даже не показывают!
— Ну, ты монстр, — восхищенно качал головой Козет, — я бы не додумался. Расхреначить в пух и прах целую яхту, чтобы ушатать одного урода!
— И себя заодно… без малого…
— Все нормально! Сделал все правильно. По обстоятельствам.
— Вас сильно плющат? Из-за меня?
— Не бери в голову. Прорвемся. Есть пара идей, как найти доказательства.
— Не поделишься?
— Ага! Сейчас! Чтобы ты рванул в бой, мелькая спиной своей, ошкарябанной? Лежи, давай. Раны зализывай. Разберемся без тебя.
— Инспекторша, которая Зоя Игоревна, она как — наглухо ушла?
— Пока, да.
— Слушай, Сан-Саныч, она ведь как-то связывалась с Галиной? Ну, чтобы передавать материал для закладки. Понятно, что это могли быть Румын, Гришко. А что если — еще кто-то был? Помнишь, Галина пакет какой-то извлекала из-под моста в Мартыновой бухте? Явно, ведь, от инспекторши…
— Работаем, Старик. Работаем. Об этом тоже мозговали. Ты не заморачивайся. Все будет хорошо.
— А Ричард?…
— Ха! Слинял твой Ричард. Собирались с ним плотно поработать, а он, сразу же после первого допроса — папе телеграмму. Вчера яхта приходила с Констанцы, так он на ней ноги сделал на родину. Перепугался твой американский дружок, что его прессовать будут. В подвалах КГБ…
— Как думаешь, он был в теме?
— Вряд ли. Хотя, кто его знает? Мутный парнишка…
И Гришко возле него терся. Впрочем, не он один. И все материалы наблюдения сейчас перетряхиваются. Зацепились бы уже, если что…
— Ладно, Сан-Саныч. Встретимся в спортзале. Я уже почти в форме.
— Ну, бывай здоров!
Надо отдать должное, что, не смотря на тяжелый административный пресс, вся группа была на моей стороне. Пока я безмятежно почивал на больничной коечке, они стойко выдерживали чудовищный натиск сомнений и, да что там скрывать, жесткое и неприкрытое давление номенклатурного ресурса конторы.
Как я узнал позже, кроме всего прочего в контору посыпались возмущенные звонки вельможных приверженцев советско-американской дружбы. Это — после отплытия Ричарда Донахью под папино крылышко. Нажаловался уже, гаденыш! Надо же — сколько «друзей» успел приобрести! И это в разгар холодной войны! Недаром он втирал мне в свое время про «хороших людей» в Советском Союзе.
А эти «хорошие люди» начинали добираться и до моей тушки.
Ирина, в свойственной ей жизнерадостной манере сообщила, что совсем не исключает заинтересованности моей персоной видными деятелями психиатрии разных мастей. Дабы установить причинно-следственные связи мотивировок всех моих поступков в последнее время. Особенно — чем мне так не пришёлся по душе немецкий дизель на яхте «Орион», лишенный в силу своего допотопного возраста защиты от опасности разноса. Чем я возмутительно и воспользовался в чрезвычайно сомнительных целях.
— Кто-то нас хочет сделать дураками, — заводилась Ирина, вышагивая по палате, — и кто-то горько пожалеет об этом. Очень скоро пожалеет!
— Тише. Тише, девушка, — пытался я ее успокоить, — не надо столько эмоций. Вы же профессионал. Держите себя в руках.
Ирина плюхнулась на койку напротив и зло глянула на меня.
— Знаешь что, Старик? Больно ты благоразумен для ребенка. Ты даже не знаешь, что они там говорят!
— Я догадываюсь, Ириш. Очень хорошо догадываюсь. Этот кто-то, который скоро обо всем пожалеет, имеет очень простое название. Это — Система. Суровая и непобедимая. В которой — по верхам уютно устроились заслуженные дедушки. Слабенькие уже физически, но очень сильные в вопросах козней и интриг. С целью любыми средствами сохранить под собой теплое гнездышко.
Ирина пристально меня разглядывала.
— Что? Я не прав?
— Прав-то, прав. Только мне иногда с тобой становится страшно разговаривать. Откуда ты это все знаешь?
— Знаю. И скажу больше — когда-нибудь из-за этого гнездилища патриархов всем нам, я не имею в виду только контору, всем жителям страны станет очень и очень плохо.
Помолчали. Глаза в глаза. Не мигая.
— Слушай, Старик, — медленно произнесла Ирина, — а ты не хочешь мне сказать правду?
— Хочу. А какую?
— Ты кто?
«Кто же ты такой, шкет?» — спрашивал меня старый уголовник за минуту до своей гибели. Он тоже что-то почувствовал?
— Правду хочешь? Хорошо. Я скажу тебе правду. Только, с одним условием.
— С каким?
— Ни Сан-Саныч, ни, тем более, Сергей Владимирович этого знать не должны.
Пауза. Ирина напряженно думает, не сводя с меня пристального взгляда.
— Ты сам знаешь, что я не могу этого пообещать.
— Теперь знаю. Если бы согласилась — я бы тебе не поверил. А так, ты сама им не скажешь.
— Почему?
— Потому что, я тебя об этом попросил.
Молчит.
— И потому что, правда, до такой степени невероятна, что ты сама не будешь рисковать своей репутацией здравомыслящего человека. Ты ведь не хочешь оказаться вместе со мной в медицинской клетке? Под микроскопами?
— Ну, говори, — поерзала на койке Ирина, откинулась спиной на стену и сложила на груди руки, — давай, не тяни.
В этом она вся.
— Я не просто вундеркинд, — начал я, — точнее, совсем не вундеркинд. Вовсе не «золотой мальчик-гений», свалившийся в нашу опергруппу по прихоти дьявольской «чуйки» Пятого. Кстати, о Пятом. Сергей Владимирович это чувствует. Так же, как и ты…
