Фарход Хабибов - Из дневника "Попаданца", Необычный попаданец в 1941г
А затем конечно, пошли к полковнику, докладывать, что и как. Выслушав доклад, полковник обматерил всех троих разведкомандиров по матери. И выдавал при этом такие перлы, что я просто диву давался, сам тоже, скажем, люблю матом выражать неевклидову геометрию, но полковник талант нафиг, АБСОЛЮТНЫЙ ЧЕМПИОН МИРА ПО МАТУ. Хоть на нобелевскую премию по филологии выдвигай. Да разведчикам очень неприятно, из-за их глупости погибли одиннадцать, человек. И полковник разжаловал этих обормотов, командиром разведки поставил доблестного киргиза пограничника Мамбеткулова, а этих летех назначил к нему помощниками. Кроме того, неделю они в свободное от разведки время должны помогать старшине и его ребяткам на кухне, во как.
Уже было поздно, и старшина пришел звать на ужин, полковник сразу передал троицу старшине во временное пользование, и наказал не беречь их. Мы с полковником пошли ужинать, по дороге присоединились Бернхардт с Хельмутом, последнего уже утвердили командиром взвода, да и Бернхардт уже легитимный начштаб. Поужинали, и за ужином полковник опять ругал разведчиков.
- Анисимыч, вы конечно правы, но это же вчерашние пацаны, детство в одном месте играет, да они виноваты, на их совести одиннадцать жизней, зато они разведали и нанесли на карту все гарнизоны фрицев на 500км в диаметре, кроме того установили связь с подпольем через Ильиных. Ильиных это секретарь горкома ВКП(б) в Городке1, он нам со своим подпольем помогал во время захвата Городка1. Через него планируем выйти на центр, и по возможности работать, имея связь с Москвой.
- За это хвалю, но глупость с оберстом непростительна, у них был приказ, провести разведку, но не более.
Обращаю внимание, что рядом со мной сидит угрюмый командир первого батальона Ахундов, угрум он постоянно, а почему, да у него в крепости погибла семья. После первых выстрелов 22 июня он побежал в штаб, семья осталась, авиабомба попала в общежитие, дочка, сын и жена майора погибли сразу. А как рассказывают крепостники Ахундов раньше, был балагуром и весельчаком, но невосполнимая утрата и горе его изменило. Зато в рукопашке нет человека сильней, в ней Ахундов превращается в зверя, я-то не видел, но Маня рассказала. Когда отбивали одно из нападений немцев в крепости (хотя австрийцев из 45 ПД) Ахундов рванулся в куча малу с ППД и саперной лопаткой. Когда кончились патроны он бил правой прикладом ППД (ухватив за ствол) и лопаткой в левой. Короче результатом боя Ахундова против вермахта, стали 23 трупа, из них 18 погибли от пуль, а трое от приклада ППД и двое развалены чуть ли не по пояс лопаткой малой саперной. И полковнику постоянно приходилось одергивать майора, все-таки он командир, и должен командовать солдатами, а не рубится как казак-берсеркер.
И мне очень больно смотреть на него, за что ему такое горе, он ничего немцам плохого не сделал, а они убили его детей мальчика шести лет, и девочку четырех, да и жену красавицу Фирангиз. А он сидит атлетичный высокий брюнет, с глазами полными горя, и пережевывает ужин, мне кажется он не понимает что ест, не чувствует вкус еды, не видит нас, он там с детьми и Фирангиз, в прошлом...
Ужин окончен, мы встаем из за стола, и полковник спрашивает у старшины, почему не видно начтыла, действительно, где Манюня?
Полковник, закончив ужин, ушел, и я беру старшину за жабры:
- Слушай харя тыловая, колись, где начтыл?
- Не имею права сказать, товарищ старший лейтенант.
- Я ща из тебя сибирских пельменей налеплю, ты вообще нюх потерял старшина?
- Хорошо, они поехали по деревням закупить продовольствия, но с ними взвод охраны из ЗАР.
- Ладно, пока никому ни слова, свободен, партизан жрачного фронта.
И в беспокойстве иду к дороге, а что я еще щас могу сделать, узнает полковник о самоуправстве начтыла, он ее порвет, после косяка разведчиков он злой как сто тысяч голодных хищников.
Откуда-то появился Ахундов, и говорит:
- Как ты тут Фарход? Машу ждешь?
- Да товарщ майор.
- Ты Машуню нашу старлей не обижай, она геройская девчонка, она меня прикрыла в бою.
- Да вы что, серьезно?
- Ну да немцы в крепости меня сильно обложили, и патроны кончились, махаю ППД и лопаткой, тут Маша поддержала из ДП, да бойцов послала на выручку, отбились. А то бы и меня там, рядом с Фирангиз и детьми положили бы.
- Слушай майор, ты же мусульманин.
- Да.
- Все в руках аллаха понимаешь, не нам решать, когда кому умирать, тем более твои детки и жена, теперь в раю. А жизнь продолжается Вагит, и жить надо, надо жить и бороться против фашистов, и за счастье других людей.
Тут послышался звук моторов, и свет фар, правда, скудный, светомаскировка вермахта. Машины как захватили, так и ездим. Наконец фуражиры (или как их назвать) подьехали на двух блицах и кюбельвагене. Они остановились и с кузова одного, послышалось мычание, а со второго спрыгнули тыловики и ЗАРовцы. И само собой госпожа начтыл собственной персоной.
- Товарищ интендант третьего ранга, можно вас на минутку.
- Да товарищ комиссар, - хитропопо улыбается она, - товарищи красноармейцы, скот в загон, там бойцы должны были подготовить, а остальной провиант в склад. Я позже приду, Глафира ты за главного.
Все опять запрыгнули в машины, и даже Вагит, что бы, не быть третьим лишним сел в кюбельваген, меж мешков, микроколонна уехала, и мы остались одни.
- Послушай ты интендантишка ты, что вообще бурой стала ты, что себя генералом почувствовала а?
- Не поняла, ты, что наезжаешь на меня?
- Да я тебе щас финансовая душонка, всю жопу напинаю, ты что охренела, нюх тотально потеряла? Ты давно не в ГНИ, ты на войне, и ты тут военнослужащий. Ты обязана выполнять приказы, а ты тут самодеятельность устроила. Почему полковник не в курсе. Какого хрена я должен тебя искать, переживать и мучаться. ИДЕТ война, понимаешь чудо недоделанное.
Но тут, хитрая жопастая бестия, обняла и закрыла рот поцелуем, умеют женщины уходить от разборок блин, потом мне было уже не до разборок. А потом пошли спать.
9 июля 1941 года где то в Белоруссии (точнее в 50-70 км от Брестской крепости)
Просыпаюсь, рядом Маша лежит, мы в шалаше, лето ведь, а с милой рай в шалаше (и в Куршавеле говорят с милой рай, не знаю, не был, ни с, ни без). Раз я проснулся раньше значит, моя очередь удивлять, и скачу на поляну, цветов насобирать, она прочухается, а у фейса букет. Насобирал, конечно, не орхидеи, но главное от чистого сердца, бесшумно ступая (как мне кажется) подношу цветы к ложу нашему (кусок тента, под ним сено, сам вчера с бюссинга срезал, ну который спалили). Кладу букет у лица, она дрыхнет неслабо и от нее вибрация как от нокия 3310 (уже не все, помнят наверно, данный агрегат).
Беру сенинку (по аналогии с соломинкой) и щекочу ноздрю Машундры, богатырский чих, и Маняндра открывает глазыньки. Рыльце пока бессмысленное, она смотрит вокруг, пытается осмыслить, что, как и что за веник рядом.
- Проснулось чумо великое, - говорю я и взяв букет протягиваю ей, она вдыхает запах и говорит:
- Медом пахнет.
- Чурбалайф ты Маня, пахнет моей любовью к тебе, а теб все пожрать, да сладкого.
- Спасибо милый говорит она, - и упорхнула на занятье мордомывством. Ну и я потянулся за ней, накинув на шею полотешко (как циркач удава). Отмыв рыла от сна, и переживаний вчерашнего дня, вспоминаю, что эта чувырла вчера самовольно покинула часть, и взвод пацанов с собой забрала, типа свиту.
- Послушай меня милая, и мотай на ус, блин у тя с усами напряг, на бровь мотай тогда. Если еще раз повторится твоя анархо-бабцовая выходка, пеняй на себя, даже если полковник простит, я не прощу. И попу твою, которую природа наполовину поделила, до конца располовиню, ясен хрен?
Нагло смотря на меня, Машундра кладет полотенце на голову и отдавая рукой честь говорит:
- Слушаюсь товарищ комиссар дивизии, или вы уже дивизионный комиссар?
Шлепаю это чудо чуть выше ног, ну в ту часть тела без которого сидеть фигвам, и она виляя тем самым скачет в шалаш. Забегаю за ней, как же оторвать взгляд от попы, я ж не целибатная душа, мне можно. Там по сложившемуся ритуалу, делаем пробежки, и как хорошие спортсмены "пробегаем" два круга по 5 км.
Теперь приводим в себя в порядок и две пары ног (у нее красивые и длинные, у меня типа два бревнышка, да еще волосатые) переносят нас в столовую, на завтрак. За VIP столом сидит, полковник Старыгин с гауптманом Шлюпке, употребляют трофейный кофезаменяющий напиток с трофейным же маргарином, но на свежем приныканом Машиной гоп-командой хлебе. Так и мы не особо лысые, а и по рангу оба VIP: я комиссар, она главкрыс.
Здороваемся, с начальством Шлюпке улыбается опять как-то подозрительно, полковник недовольно смотрит на Манюндру. Мы садимся, Старыгин, чуть пригнувшись, шепотом говорит Мане:
