Конторщица 3 (СИ) - Фонд А.

— Я до парткома дойду! — заявила вдруг она. — Всё расскажу!

— Правильно, сходи, прогуляйся в партком, сеструха, — согласился Будяк. — Только не забывай, что весь партком подчиняется твоей младшенькой сестре.

— Что ты мелешь?! — вытаращилась Лариска.

— А ты не знала? — покачал головой Будяк, — твоя младшая сестричка пошла на повышение, и теперь является третьим лицом в депо «Монорельс» и входит в десятку главных лиц нашего города. Такие дела творятся, а ты и не знала… Ай-яй-яй… А ещё старшая сестра…

— И какая у тебя теперь зарплата? — моментально развернулась ко мне Лариска.

— Зачем бабе зарплата? — с важным видом сказал Будяк. — Всю её зарплату отныне забираю я. Как глава семьи. А ей, если надо на булавки — я выдаю. Так что меня спрашивай…

Лариска ещё что-то пыталась сказать, как вернулся Витёк.

— Ну что, порешали?! — бравурно воскликнул он, приближаясь, — ну, и молодцы!

— Слышь, Витёк, а забирай-ка ты свою бабу и вали отсюда на хрен, — сказал ему Будяк, — а то я сейчас помогу. И заруби себе на носу — ни копейки от Лиды вы не получите. Я прослежу!

— Да ты…!

— И о квартире забудьте!

— Да я тебя сейчас!

— Мне повторить? — Будяк подошел к Витьку вплотную, что было явно не на пользу второму. Невзирая на водочные пары, затуманившие мозги, угрозу Витёк вполне осознал. Потому что бочком-бочком, он отошел от Будяка, сгрёб Лариску, и они укатили, жутко разобиженные, обдав напоследок нас выхлопными парами от старенького «Москвича».

Мы остались вдвоём на пустынной дороге. Тарахтение автомобиля растворилось вдали и сонное село затихло. Лишь по обочинам стрекотали сверчки, да какая-то ночная птичка всё никак не могла угомониться, тоненько причитая над своей птичьей судьбой.

— Спасибо! — сказала я.

— Не за что, — ответил Будяк и, немного помолчав, вдруг спросил, — как же ты с ними жила, Лида?

Я вздохнула. Сама не понимаю, как эта бедная Лидочка смогла всё это выдержать. Оно-то конечно да, родителей не выбирают, но всё равно — её жизнь была сплошным адом.

— Ты понимаешь, что они тебя в покое не оставят?

Я пожала плечами. В густых сумерках, которые разгоняли лишь тусклый уличный фонарь, да бледная анорексичная луна, мой жест вряд ли было видно, но Будяк, видимо, догадался.

Из нашего двора послышался заливистый смех, весело смеялись гости, надо было идти туда, но как-то настроения что ли не было, в общем идти не хотелось.

— Устала? — спросил Будяк сочувственно и мне захотелось плакать.

— Есть немного, — призналась я со вздохом.

— Хочешь, я сейчас сверну всё это, и ты пойдешь поспишь? — предложил он.

— Нет, Римма Марковна столько готовилась, людям не так часто такая радость, некрасиво будет испортить им праздник. И так уже…

— Да не переживай ты так, — проговорил Будяк успокаивающим голосом, — тут все люди умные, всё понимают. А сегодняшний разговор рано или поздно всё равно должен был состояться. Так что хорошо, что ты поставила точку.

— Скорее троеточие… — вздохнула я.

— Думаю, они долго теперь тебя не потревожат, — опять успокоил меня Будяк.

— А я не думаю. Ты же видел какая она жадная.

— Смотри, — вдруг показал Будяк на небо. Там как раз выглянула звезда, немного подрожала и, вспыхнув, рухнула вниз. — Быстро загадывай желание!

— У меня сейчас одно только желание — чтобы меня все оставили в покое…

— И не надейся, — хмыкнул Будяк и вдруг прижал меня к своей груди.

— Отпусти! — уперлась руками в его грудь я в попытке оттолкнуть.

— Только если поцелуешь, — хрипло прошептал Будяк.

— Дурак!

— Знаю, — прошептал он и накрыл мои губы поцелуем.

Меня обдало жаром, я запаниковала, психанула и изо всей дури пнула его по ноге.

— Больно же! — жалобно сказал Будяк, отпуская меня.

— Так не лезь!

— Ты целоваться совсем не умеешь, Лидия Степановна! А ещё хвастаешься, что замуж ходила!

— Иди к чёрту!

— Не могу! Я, как честный и ответственный человек, должен немедленно ликвидировать этот пробел в твоём образовании. Людей же стыдно!

— Всё, хватит уже!

— И ничего не хватит! Небось там всё уже паутиной заросло!

— Не твоё дело!

— Как это не моё? — изумился Будяк. — Ты представила меня своим родственникам как законного мужа, а теперь вдруг «не моё»? Вот, не зря говорят, что женщины непостоянные, но ты переплюнула их всех.

— Так, всё! Уходите! Врун какой!

— Нет, так дело не пойдёт. Давай дружить?

— Нет.

— Тогда поцелуй меня!

— Ты задолбал уже!

— Это ты задолбала уже! Определись, что ты хочешь!

— Я?

— Да! Ты! Совращаешь меня, целоваться лезешь, а потом обзываешься!

— Ты сумасшедший.

— Злая ты, Лидия.

— А ты нет?

— Я добрый. Слишком добрый.

— Не слишком.

— Зато я морально устойчив. И ласковый…

Не знаю, в какую сторону зашёл бы этот разговор, но, к моему счастью, появилась Светка. Точнее сперва из-за поворота вылетел мяч, затем за ним выскочила взъерошенная Светка. Свой бант она где-то потеряла. Надо будет её подстричь, всё равно от этих косичек у неё толку нету — хватает ровно на полдня.

Будяк завёл с нею обстоятельный разговор, затем они по очереди пнули мяч, Светка что-то яростно доказывала, для дополнительной аргументации размахивая руками, а я смотрела на них и не слышала ни слова — меня словно накрыла туманная пелена. Всё это так одновременно…

Не знаю, что и думать.

Не знаю.

Когда мы втроём вернулись за праздничный стол — веселье было в самом разгаре.

Будяк был в ударе. Он уселся на своё место и многозначительно заявил:

— Товарищи! У меня появился срочный тост!

Народ воодушевленно зашумел. Я напряглась, не зная, чего от него ожидать уже. Зажурчала разливаемая водка, затрещало, пенясь, шампанское, зазвенел хрусталь, надтреснуто брякнул стеклянный кувшин с соком. Когда, наконец, все приготовились, Будяк выдал тост:

— Предлагаю выпить за Лидию Степановну! Она — такая умничка. Насколько я понимаю, весь этот праздник, устроенный Риммой Марковной, посвящен Лиде. Я же всё правильно понял?

— Да, — прошелестела смущённая Римма Марковна, — именно в сегодняшний день, ровно год назад Лидочка предложила мне жить у нее. Понимаете? Она спасла мою жизнь. Я тогда думала, что уже старость, что со мной уже всё. Я как раз попала в Дворище. И уже ни на что не надеялась. А потом приехала Лида и всё — у меня началась новая, интересная, прекрасная жизнь. Появилась Светочка. И для неё, и для меня, Лида дала ощущение семьи. Ощущение нужности. И желание жить дальше. Просто жить… по-человечески…

Римма Марковна запнулась, по щеке сбежала крупная слеза. Нора Георгиевна успокаивающе приобняла её. Я сидела сама не своя и мои уши пылали.

— Вот! Вот видите! — многозначительно поднял рюмку Будяк. — И это всё наша Лида. Поэтому я и предлагаю нам всем сейчас поднять бокалы и выпить за самую лучшую женщину в мире. С огромным добрым сердцем. За тебя, Лида. Большое тебе человеческое спасибо!

Все загалдели, опять зазвенел хрусталь, чокаясь.

Мы потом ещё долго так сидели. Беседовали. Пели. Шутили. В беседке было по-семейному уютно, из-за огорода, от пруда, тихо поднимался синеватый туман. Он пах аиром и грибницей. Мужчины завернули разговор о рыбалке, заспорили, загорячились. Нора Георгиевна поучала Зинаиду Ксенофонтовну о нюансах правильной трактовки творчества «Мезонина поэзии», та ни в какую не соглашалась, и они принялись яростно препираться вполголоса.

Римма Марковна начала потихоньку собирать грязную посуду. Я стала помогать ей, собрала тарелки и понесла в дом, на кухню.

— Спасибо вам за праздник, Римма Марковна, — тихо поблагодарила я.

— Ты мне лучше скажи, как тебе Пётр Иванович? — словно гончая собака, напавшая на след, сделала стойку Римма Марковна.

— Ну… он молодец, спас Светку, — дипломатично ответила я и принялась аккуратно пристраивать грязные тарелки на кухонный столик.