Николай Берг - Лёха
Идти стало тяжелее, вода булькала в желудке, мокрая одежда липла к телу. Семенов беспокойно поглядывал на обувку потомка, но к счастью чуни примотали на совесть — и в иле не завязли и потом не свалились, только чавкали как-то нагло и вызывающе при каждом шаге. Конвой вроде спекся, как-то стал менее бдительным. Может и показалось, но боец внимательнее стал оглядывать местность. Если он правильно понял, скоро можно бы и попробовать, благо вон конвоиры сошлись вдвоем, закурили, так и идя парой, чего раньше не делали. Как раз и кусты опять пошли по краю дороги¸ сейчас станут погуще — и можно будет рвануть.
Но планы рухнули моментально, когда свернув с дороги, колонна уперлась в здоровенное поле, где сидели и стояли красноармейцы, очень много красноармейцев, наверное, несколько тысяч наших военнопленных. Вот значит как. Все же есть сборный пункт.
Вид у этого пункта сразу не понравился Семенову. Потому что только подкрепил нехорошие подозрения. Пришедших остановили несколько поодаль от основной массы народа. Подошло четверо — в том числе и пара офицеров, судя по голенищам высоких сапог, маленьким пистолетным кобурам и прочим признакам власти. Внимательно и недобро глядя, встали перед пленными. Один из четверых, в очочках, распорядился на довольно чистом русском языке, чтобы вышли командиры, комиссары, коммунисты и евреи. К удивлению Семенова вышло пять человек. Их отвели в сторону, а переводчик в очочках потребовал, чтоб те, кто знает не выявленных еще врагов Рейха, указал на них. За это каждый добровольный помощник получит буханку хлеба. Семенов не удивился тому, что тот самый коренастый в шинели — как его, Широпаев вроде — вместе со своими приятелями тут же стал старательно осматривать пленных. Но кроме этих, «благополучных» нашлось и еще трое таких помощничков. Вытянули из колонны еще четверых, один из них отбивался, кричал, что он армянин. То же он повторял, и когда его волокли к стоящим в стороне вышедшим самостоятельно людям. Впрочем, как ни странно после короткого разговора с тем, в очочках, армянин бегом кинулся обратно в колонну, но упал, запутавшись в спущенных портках. С какой стати германец смотрел на мужской срам этого армяна, Семенов не понял, унизить, что ли хотели? Смотреть на лицо вернувшегося было как-то жутковато, такой испуганной и одновременно счастливой физиономии, словно человек спасся от смерти только что, не доводилось даже во время боя видеть. Армян забился вглубь колонны, германец в очочках еще потребовал, чтобы вышли из колонны женщины, но таких в колонне не было ни одной. После этого пленных погнали в общую кучу, а на месте остались те, кто помогал германцам и эти, которые командиры, комиссары, коммунисты и евреи. Глянув еще раз через плечо, Семенов увидел, что там забелели нательные рубахи — видно оставшиеся снимали обмундирование.
Уселись с краю, дальше народ вповалку лежал, вплотную друг к другу, не протиснешься. Там, откуда пришли, грохнул нестройный залп из десятка винтовок. Потомок подпрыгнул было на месте, но спрашивать ничего не стал.
А чуток попозже пришли, прижимая бережно к себе квадратные буханочки хлеба добровольные помощники. Широпаев встретился взглядом с Семеновым и весело сказал:
— Видал, колхозный, если к немцам по-людски — то и они по-людски! Европа! Сдали жидов и коммуняк — получили хлеб. А ты голодный сиди, соси пальцы!
— Проторговались вы, продешевили — жиды-то кончились, что завтра жрать будете? — едко ответил артиллерист Середа.
— А я тебя сдам. Как комиссара — заржал Широпаев, а его дружки заулыбались.
— Попробуй, только потом не удивляйся, если тебе вместо хлеба иное прилетит. Die Arschbacken zusammenkneifen тоже с умом надо, а ты дурак еловый. Mach, dass du wegkommst, du verdammte Scheisskerl!
Коренастый как-то съежился, сильно даже уменьшившись в размерах, словно сдулся и опасливо поглядывая, бочком-бочком подался в сторону.
— Черт, надо было им морды набить и хлеб отобрать — задним умом сообразил Семенов.
— А ну их к черту с этим хлебом, чтоб им подавиться — проворчал Середа.
— Хлеб всего лишь хлеб — пожал плечами Семенов — а ты здорово шпаришь по-немецки.
— Учительница хорошая была.
— Хорошим словам она тебя научила, действенным. Вона его до печенок проняло. Не боишься, что они настучат, как угрожали?
— Нет, это шакалье только на словах смелое. Приссат. А если и заложат — еще вопрос кому немцы поверят. Особо разбираться то не будут. Так что эти урки понимают, можем в одной яме оказаться. Что дальше делать собираемся? — убавив голоса, спросил артиллерист.
— Поедим на сон грядущий и постараемся выспаться — ответил Семенов, решив, что, пожалуй, стоит этого бойкого парня взять в компанию. Потому и распорядился, чтоб Жанаев поделил оставшиеся сухари на четверых. В ответ Середа достал из противогазной сумки невиданное сокровище — завернутую в грязный станиоль треть шоколадной плитки.
Подумали — и решили оставить это на завтрак. Переглянувшись в наступающей темноте, согласились. Впрочем, темнота была относительной — Несколько стоявших в поле машин включили фары и светом ограничили пространство с пленными. Проверять, насколько бдительно немцы охраняют, кинувшись в засвет, охотников не нашлось.
Ночь была отвратительная — промокшая одежда не грела, было жутко холодно и к утру, как ни жались друг к другу, но под открытым небом задубели совершенно.
— Хорошо поспали — бодрым, но осипшим голосом заявил Середа — кто как, а я вспотел, дрожавши.
— Ловкий ты — осуждающе пробурчал Семенов таким же отсыревшим голосом — я так замерз как цуцик.
Вокруг слышался кашель, для остальных пленных ночь прошла тоже не шибко комфортно. Лёха опять рассопливился. Да и Жанаев выглядел далеко не лучшим образом. Поглядев по сторонам и убедившись, что, в общем, никто не подслушивает, Семенов поманил своих пальцем, и когда они придвинулись поближе, тихо-тихо сказал:
— Сегодня кровь из носу, а надо уйти. Мы и так уже ослабли, дальше только хуже будет. Согласны?
Трое переглянулись и кивнули головами. Насчет шоколада, было, задумался Семенов — может приберечь на потом или обменять на хлеб, но махнул рукой, решив, что как говаривал его батька «будет день — будет и пища!» А вот если убьют при побеге — так и ладно. Договорились только, что опять будут держаться все кучно — по правой обочине, чтобы, когда рванут — с другой стороны конвой не сразу заметил. Лёха удивился было. Потом сообразил, что исчезновение шеренги будет заметно сразу — как выбитая из забора штакетина. Тронулись не скоро, долго пришлось стоять в колонне, пока всех построили. Голова колонны выстроилась достаточно быстро, середина — помедленнее, а хвост занял очень много времени. Что-то там творилось мутное и нехорошее, как ни пытался Семенов со своего места углядеть — что именно — так и не понял. Стоявший с краю Лёха даже не смотрел туда, но когда кто-то раздирающим голосом крикнул: «Лешенька, встань же, не удержать мне тебя, ну очнись же!», засуетился и стал туда смотреть. А потом вздрогнул всем телом, когда оттуда бахнул привычный уже за последнее время выстрел. После еще нескольких, наконец дана была команда и колонна вразнобой, словно и не из военных обученных строю людей состояла, двинулась.
— Что там? — спросил Семенов Лёху.
— Кто идти не смог — тех добили — ответил тоскливо потомок. Видно было, что смерть неведомого тезки на него повлияла не лучшим образом.
Колонна тем временем вытягивалась с поля на дорогу, и тут Семенов разглядел — там, куда отвели вчера вышедших из строя, белело нижним бельем несколько десятков раздетых и разутых трупов, валявшихся как попало. Вот даже как — и прятать не стали и хоронить, значит, показуха это специальная. Борьба с коммунистами и евреями, значит. Только вот те, кто свалились по дороге сюда и те, кто после мокрой ночи не смогли встать были убиты просто так, потому насчет борьбы исключительно с жидами Семенов немцам верить не стал. Для дураков это. Хотя и напечатано на бумаге. Надо драпать. И побыстрее.
Драпать, однако, не получалось. С утра конвой был старательным и злобным. Сзади то и дело бахали одиночные, видно те из раненых, кто еще мог идти, все же выдыхались, как выдыхались и помогавшие им товарищи. Сам Семенов с тревогой ощущал, что ослаб, а уж на Лёху и смотреть было страшно. Пухленький и розовый в момент прибытия он побледнел и как-то усох, да еще и чихал все время. Не хватает еще и его тащить, а придется, если обезножеет. Нет, надо удрать как можно раньше. Но конные охранники то и дело проезжали по обочине и по той и по противоположной, пешие конвоиры тоже работали как часы. По форме вроде не те, что вчера, у этих не было блях на груди, но работали и эти очень грамотно. А с каждым километром по пыльной дороге становилось все тяжелее и тяжелее идти. Навстречу по-прежнему попадались немецкие колонны, одиночные грузовики, шныряли мотоциклисты, но вот собственно войск стало куда меньше. Видимо сказывалось то, что колонна уходила в немецкий тыл все дальше и дальше от линии фронта.
