Павел Клюкин - Гибель химеры (Тайная история Погорынья)
Окровавленная плеть остановилась на замахе:
— Что ж, ты сама выбрала свою судьбу!
Нинеина весь. Тот же день. То же время.Вершник на гнедом коне во весь опор влетел в распахнутые ворота боярской усадьбы. Горячий жеребец, осаженный сильной рукой, вскинулся было на дыбы, но огретый плетью замер у самого крыльца.
— Куда?! Не велено! — к соскочившему наземь всаднику устремился матерый мужик, увязывавший воз с пожитками. За ним, поигрывая подхваченным топором, следовал второй, в глазах которого застыла равнодушная пустота.
Но незваный пришелец, даже не счел нужным отвечать на крик. Мелькнул вороновым крылом черный плащ, безжалостное лезвие меча на мгновенье показалось на свет — и два безжизненных тела изломанными куклами застыли на земле. А приехавший невозмутимо поднялся по ступенькам крыльца.
Удар! Дверь в хоромину лишь жалобно скрипнула, повисая на одной петле. Гулкий звук тяжелых шагов вошедшего эхом отразился от стен. Из дальней двери выглянула детская мордашка и с испуганным писком скрылась в горнице. В той самой, куда лежал путь незваного гостя.
— Как ты смел?! — боярыня, одетая с вызывающей роскошью, замерла у стола. Глаза Нинеи метали молнии, пальцы вцепились в фигурку медведя, черпая силы в прикосновении к бронзовой шерсти зверя Велеса. — Смерти ищешь?!
Но спокойные глаза незнакомца лишь презрительно прищурились в ответ:
— Я, сотник Каар'н, голос Совета Бохита. Тебе велено, Гредислава, приехать и дать ответ перед ликом Светлых Богов.
Срок — до зимнего солнцеворота. Иначе… — на мгновенье перед ее глазами мелькнула злорадная усмешка бронзового Змея, обвившего кольцом правую руку воина.
Потрясенная волхва нечеловеческим усилием воли заставила себя удержаться на ногах. И лишь когда шаги пришельца стихли за стеной, позволила себе в тяжком изнеможении рухнуть на скамью. Она так и сидела, уставившись в одну точку, пока ее не привел в чувство детский голосок.
— Бабуля, бабуля, — маленькая Снежана в испуге теребила руку Нинеи. — Что с тобой?
— Это Каар'н, тайный меч Совета, — если бы Мишка слышал сейчас голос боярыни, то поразился бы — столько безнадежной тоски и старческой усталости было в нем. — Красава в его власти…
И снова застыла, не в силах отвести взгляда от светло-русой девичьей косы, пришпиленной к дубовой столешне черным ножом Морены.
Ратное. Тот же день. Вечер.Дым. Дым. Дым. С вершины сторожевой башни отчетливо было видна пепельно-серая, подсвеченная сполохами, пелена на полудне.
— Ну, что там, Анюта?! — обернулся на скрип лестницы Аристарх, с тревогой разглядывавший скопище неприятелей в двух перестрелах от стены, и на плечи которого непомерным грузом легла вся забота о защите села.
— Отходит… — Анна-старшая и поднявшаяся следом Беляна не сдерживали слез. — Настена бает, что помочь нечем…
— Как же так? — лицо, казалось, ко всему привычного старосты, исказилось судорогой боли. — За что его-то, Иисусе Христе?!
Вздел руку в крестном знамении, следом и бабы осенили себя крестом. Помолчали…
— Алена уж и не знаю по ком больше убивается — по своему шебутному, али по отцу Михаилу, — вздохнув возобновила разговор Аристархова жена. — И вот ведь, по правде сказать, если б не они все трое, может, вражьи вои уж сегодня б наше Ратное на щит взяли!
— Ты, это, — остановил расходившуюся супружницу староста, — меньше словам Варвары верь. Она такого наговорит…
— И ничего не Варвары, — обиделась Беляна и тронула за плечо Анну, что тревогой разглядывала зловещие столбы дыма, сквозь которые еле пробивались последние лучи закатного солнца. — Скажи, Анют, ведь Алена сама нам сказывала, как дело сотворилось?
— Ну, да, — кивком подтвердила та, — когда Настена Сучка пользовала. Яко в рубашке мужик родился. Как-то так топор успел поднять, что мечом по голове плашмя получил. Попало б острием — ох! — одним убитым больше бы стало.
— Так вот, — продолжила, переводя взор на Аристарха, старостиха, — как к вечеру коров гнали в село, уж стадо наполовину в воротах было, налетели откуда ни возьмись два десятка этих вот, вражьих выкормышей, — вытянув руку, ткнула пальцем за тын, — Мальчишек, что буренок наших гнали, стоптали насмерть, ироды!
А отче Михаил, будто чуял беду, рядом случился. И, вздевши крест наперсный, пошел на них! Прямо как на Врага рода людского! Те аж вспятили от неожиданности. Тут и Сучок, что неподалеку тын правил, подоспел, и Алена. Неприятели-то опомнились, священника срубили, а она не растерялась. Шуганула все стадо обратно! Коровы и поперли из ворот, да так, что и вражьих комонных наружу вынесли. Тут уж и другие наши спохватились, да ворота заперли.
— Что ж делать-то, Аристаш? — Беляна, боязливо покосившись на лагерь неприятеля, заглянула в лицо мужу. — Ить, силы вражьей, что черна ворона?
— Что-что! — староста скривился, как от зубной боли. — Держаться сколь можно, да к Корнею на Княжий Погост весточку слать немедля!
— Как держаться-то? И кого куда разоставить? — хором, не сговариваясь, засыпали его вопросами бабы.
— Ступайте, подберите баб посмелей да посмышленей, чтобы не сбежали с испугу, а сигнал подать смогли, если ворог оживится. Пусть дозорных сменят на сторожевых вышках. А сами — на наш двор, будем Совет держать. Мужиков я обошел, велел быть, как освободятся.
А еще, Беляна, пошли кого из мальцов к Алене. Хватит ей убиваться, слезами горю не поможешь, а за тыном еще народ остался, не все в село вернулись с работ разных. Она знает, как «беду» в колокол звонить. Вот на эти дни — как раз по ней дело.
Озадаченные подруги подались исполнять поручения. Беляна — отрывать Алену от постели раненого Кондратия, да созывать баб по дворам, Анна — на подворье Лисовинов, где в тревожном ожидании собралась вся родня и челядь. Туда же подтянулись и другие ратнинские вдовы и жены, памятуя о воинском обучении Анны.
Село как вымерло. Первая волна беспорядочной женочьей паники сошла, и лишь изредка слышался судорожный прерывистый плач, да и тот быстро стихал, сменяясь гробовой тишиной. Все что можно — заперто и задвинуто. Холопские семьи затихли по своим закуткам, будто их и нет. Даже совсем малая ребятня, переняв тревожное состояние взрослых, молча, таращила глаза, вцепившись в подолы матерей, что с пронизывающими взглядами на суровых лицах ждали указаний. Такой страшной беды трудно было и представить. Ясно одно — дома нужно защищать без мужей. Но как вести себя, и что предпринять не знал никто.
Анна обвела взглядом сгрудившихся скопом на подворье растерянных баб:
— Кто пойдет мужей на вышках сторожевых сменить? За ворогом следить, да знак подать, если примет начнут делать али на приступ пойдут. Тут уж всем миром отражать придется, кому чем сподручнее.
— Я могу — Анна узнала молодую девку из куньевских, племянницу Татьяны — из лука тоже могу. С братьями на охоту ходила, научили.
— Одну не пущу! — схватила дочь за руку Дарена. — Со мной пойдешь!
— Тогда и нас с Прасковьей на пару считай — подала голос мать Сланы, о которой, как и обо всех оставшихся в Академии, не было ни слуху, ни духу. Анна растерялась — что если узреют ночью зарево пожара? Но выбора не было. Лукерья — сестра Сланы, будучи в тягости, вышла за матерью, уложив на вздернутый живот боевой лук, доставшийся ей в неравной борьбе с младшим братишкой. Малец, сидя с другими ребятами на коновязи так и пожирал сестру глазами, в которых застыла неприкрытая зависть.
— Давай, Нюра, и мне дело, — небрежным движением руки, сметя впереди стоящих худосочных бабенок, на боярыню наплыла Антонина. Варвара, присевшая на чурбачок чуть в сторонке, охнула:
— Да тебя, как колокол, на долгих ужищах поднимать наверх придется! Да и вышка, чать, не железная! Одно хорошо — как на приступ ворог пойдет, прыгай и катись вниз — подавишь всех насмерть…
Ее слова прервались нежданным колокольным звоном. Каждый удар кричал о несчастии! Бабы наперебой запричитали, будто впервые узнав об осаде, и тут же стихли, вслушиваясь в печальные звуки, черными крыльями укрывающие село и его окрестности, — БЕДА!
Так и вышло, что в дозоры взамен каждого сменяемого ратника пришлось ставить по две женки. Слишком велика могла оказаться цена минутной слабости одинокой бабы.
Уже начало смеркаться, когда Анна с подоспевшей Беляной закончили развод и явились на подворье Аристарха. Здесь собрались почти все оставшиеся в селе мужики, всего-то, ничего — не более двух десятков.
В повалуше свет трех масленых светильников, подвешенных над столом, бросал причудливые тени на кольчуги одоспешенных ратников.
— Давайте к нам бабоньки, вместе нам выпало село защищать, вместе и совет держать будем — Аристарх тяжело вздохнул и продолжил ранее начатый разговор:
