Яна Икрамова - Та, которая заблудилась
Именно в этот момент я услышала шуршание. Первое, что пришло мне в голову, заставило меня отскочить в самый дальний угол. И впервые в жизни обратиться к Богу с самой искренней молитвой: «Господи, только не крысы!» Крыс я не боялась, но небольшой стаей они вполне могут меня сожрать заживо. В моем состоянии я не отобьюсь. Так что сиплый голос откуда-то из темноты я восприняла как откровение Божие.
– Кто это?
– А вы кто? – как можно вежливее поинтересовалась я, поскольку голос мог принадлежать только видавшему виды человеку.
– Я здесь пленник.
– И я.
– Назови свое имя.
– Тата.
– Я Торин.
– Приятно познакомиться.
Мой невидимый собеседник неопределенно фыркнул, видимо прочувствовав иронию момента. А я наконец нашла то самое положение, из которого можно было увидеть его камеру.
– Если подойдете ближе к решетке, смогу вас разглядеть, – сообщила я.
Мой собеседник заворочался, и я увидела смутный силуэт, прижавшийся к прутьям. В тусклом свете мелькнули седые патлы. Так я и знала, старик. Я подошла поближе к своей решетке и медленно прошла вдоль нее, надеясь, что пленнику в какой-то момент будет меня видно.
– Да, – донеслось до меня, – я видел тебя.
– Ага. Давно вы тут?
– Думаю, давно. Несколько месяцев. Мне приносили еду шестьдесят три раза. Но я начал считать не с первого дня.
Довольно логично. Кормят раз в день, значит, он тут уже не меньше двух месяцев. Не самая радужная перспектива.
– А вам оттуда не видно других камер?
– Нет. Я здесь один. Был.
– Со мной были друзья, и я…
– Это очень большие подземелья.
– А вы много о них знаете?
– Когда-то мне о них рассказывали. И еще приводили сюда как гостя.
– Сомнительное удовольствие.
– О, мне как раз рассказывали о том, что отсюда невозможно сбежать. И демонстрировали.
– Так они вас провели по подземелью, показывая, как тут все устроено, а потом просто закрыли тут?
– Нет, я попал сюда значительно позже.
– Все равно жутко.
– Ты права.
– Раз вы знаете тут все, может, расскажете мне?
– Зачем? – Голос его звучал устало и совершенно безразлично.
– Рассчитываю убраться отсюда как можно скорее.
– Невозможно.
– Тогда просто расскажите, как веселую историю. Все равно сидите и скучаете.
Какое-то время старик молчал. Потом засипел снова:
– Что тебе рассказать?
– Это очень большое подземелье, да?
– Да.
– Но какая-то планировка все равно должна быть. Как располагаются камеры?
– Есть один вход. Он же и выход. Чтобы попасть в подземелья, нужно спуститься вниз по лестнице, затем пройти мимо масляных залов через металлические ворота. От ворот ведут два коридора. Левый шире, он прямой и в нем больше камер. В правом множество ответвлений. Все они заканчиваются такими отдельными камерами, как твоя.
– Значит, мы где-то в одной из ветвей этого правого коридора? – переспросила я, вспоминая путь, которым пришла сюда.
– Да. И уверяю, мы забрались в самый конец.
– Что не может не характеризовать нас как самых отъявленных злодеев, – не удержавшись от грустной иронии, подытожила я.
– Верно! – просипели из темноты.
– Значит, в подземельях нет стражи?
– Нет, здесь есть только один выход. Достаточно стеречь его.
– Ворота?
– Именно так.
– Подождите, а что там за воротами? Какие-то залы, вы сказали?
– Масляные залы.
– А подробнее?
– Вон там на стене горит светильник.
– Да и я все удивляюсь, как он не потух до сих пор.
– Именно для этого существуют масляные залы.
– Я вся внимание.
– Эта история началась много десятилетий назад. Здешнему отцу настоятелю понадобилось решить проблему с освещением монастыря. Обычай требовал, чтобы в каждой келье горел светильник со священным маслом. Масло все время выгорало, послушники забывали подлить масла или неразумно расходовали столь дорогой материал, чтобы горело ярче. А отец настоятель очень хотел, чтобы во всем был порядок. Решение он искал не один год. А найдя, долго не мог его принять. Но в конце концов ради блага монастыря ему пришлось найти в себе силы, чтобы смириться и пойти на небольшую хитрость. Когда-то меня столь благосклонно принимали в этих стенах, что открыли мне тайну. Разумеется, я дал слово никогда не разглашать ее. Однако, учитывая нашу общую участь, полагаю, что сия тайна не выйдет за пределы этих стен.
– Ладно, когда я отсюда выйду, буду держать язык за зубами.
– Очень смело.
– Так что там стало с маслом?
– Решение было весьма простое и в то же время сложное. Монастырь обратился к магии.
– В каком смысле?
– Всем известно, что религия не признает магию ни в одном ее проявлении. Всех магов, колдунов, ведьм церковь клеймит позором. И хотя формально в стране на магию запрета нет, большинство магов предпочитает держаться подальше от людей. Обычно они живут где-нибудь в уединении. Но ты это и сама знаешь.
– Ага, – поспешно подтвердила я на всякий случай.
– Так вот, монастырь обратился к магам.
Глава 38
– Вы меня хотите убить?
– В общем, нет. А ты что, боишься?
– Да нет, просто пытаюсь распланировать день.
Из к/ф «Изображая Бога» (Playing God)Ну да, тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чего они ждали, пока держали меня здесь. Это и заняло всего-то неделю. Всего одна неделя, скрашенная разговорами с невидимым во мраке собеседником, и я наконец имею возможность лицезреть то, что должна была неизбежно увидеть. Оно скалится в ухмылке презрения и превосходства. В свете факела это выглядит жутко, но я-то знаю, что оно так выглядит при любом освещении. Поэтому я спокойна и даже стараюсь улыбаться. Не широко, чтобы ранки на лопнувших губах не разошлись. И я дарю себе приятную возможность быть первой в этом неравном противостоянии.
– Доброго здоровьичка вам, товарищ Серпентарий. То есть Серафиний.
Он морщится, и я мысленно хвалю себя. И даже получая звонкую пощечину, не перестаю улыбаться. Губа все-таки лопается и в рту появляется привкус крови. За неделю я уже к этому привыкла. Меня хватают за руки, и я наконец узнаю амбалов, которые привели меня сюда.
– Я соскучилась, – громко шепчу я прямо в лицо святоши, когда меня тащат мимо него. И боковым зрением вижу, как он крестится. Да, надеюсь, я его любимая ведьма. Все, что со мной происходит, я вижу словно бы со стороны. Боли я почти не чувствую, даже когда мои провожатые неудачно дергают меня, ударяя о стены. Все, что меня занимает в этот момент, это ругательства. Я ищу самые едкие, самые язвительные слова, чтобы лицо монаха снова и снова озаряла гримаса отвращения и злобы. Я слышу, как он идет следом. А значит, нам предстоит разговор.
Единственный момент, когда я позволяю себе отвлечься от своих мыслей, – когда мы проходим через металлические ворота. Мне приходится упираться сильнее и получить изрядную долю ударов. Но это того стоит. Я имею возможность рассмотреть и ворота, и двери в масляные залы, и лестницу, ведущую наверх. А наверху день. Свет даже через небольшие окна монастырских коридоров кажется невероятно ярким. Ощущение такое, будто в глаза бросили ведро песка. Я тщетно жмурюсь и моргаю. Мне даже начинает казаться, что тюремные насекомые не такая уж и пытка. Впрочем, глаза скоро привыкают. Да и идем мы недалеко.
Единственный вопрос, который у меня возникает, ничего общего с разумным не имеет. Но я все равно его озвучиваю:
– А почему пыточную не сделать в подземелье?
Лица присутствующих выражают недоумение. И я опять невольно улыбаюсь. Правда, мне никто не отвечает. Ну и ладно. Мне вообще не до них. Я прикидываю, как долго я смогу терпеть пытки, пока не потеряю сознание. Вспоминаю, не было ли среди моих родственников кого-нибудь с заболеваниями сердечно-сосудистой системы. Это повысило бы мои шансы умереть от разрыва сердца прямо сейчас. Или хотя бы в тот момент, когда все начнется. Жаль только, я не успела сказать Велу, как его люблю. Да еще и поругалась с ним так не вовремя. И еще я бы обняла напоследок Линку. Я так к ней привыкла. И вернула бы платье Тереру. Платье, правда, уже истрепалось. Еще хорошо бы передать привет ребятам, особенно Миссе. И Доране. А еще Элине.
– А разве мне не полагается последняя молитва? – интересуюсь у Серпентария.
– Молитва для смертников, – фыркает он.
– Типа у меня есть шанс выжить? – киваю в сторону жуткой машины неизвестного предназначения, покрытой темными пятнами, подозрительно напоминающими засохшую кровь.
