Алексей Калугин - Контроль
И снова голоса, голоса, голоса…
Кто-то кричит кому-то через улицу, кто-то рассказывает анекдот, кто-то напевает себе под нос, кто-то сдуру орет во всю глотку, кто-то шепчет, боясь, что его услышат.
Звуки – плывут, летят, парят, порхают, падают, катятся, рассыпаются, разбиваются вдребезги. И – снова взлетают. Выше, выше, вверх!..
Городская акустическая среда похожа на перенасыщенный раствор. Достаточно слегка щелкнуть ногтем по стеклу – и все звуки тотчас же выпадут в осадок.
Во что они тогда превратятся?
Том снова посмотрел на темную лужу возле ног.
Быть может, это то, во что превратились звуки города?..
Краем глаза Том заметил фигуру, осторожно выглянувшую из-за шторы, плотно закрывающей окно над парадной дверью дома Хопкинсов.
Но, как только Том повернул голову в сторону окна, фигура снова спряталась за шторой.
Том не успел разглядеть, кто это был. Но в доме жили только мистер и миссис Хопкинс. Значит, кто-то из них.
Том поднял руку и помахал.
– Эй! Мистер Хопкинс!
Услышав свой голос, Том растерялся. В тишине и пустоте голос звучал странно. В звуках его слышалось что-то нездешнее. Потустороннее. Гринхилл-стрит будто оказалась упакована в плотный шерстяной кокон. Снаружи не проникало ни звука. А внутри никого не было.
Том подождал какое-то время.
Никто ему не ответил.
И из-за шторы никто больше не выглядывал.
Том пожал плечами, аккуратно обошел лужу и сел на велосипед.
Он ехал не торопясь, внимательно глядя по сторонам, примечая все те изменения, что проступали во внешнем облике знакомой с детства улицы.
Город менялся постоянно. Но, как правило, происходило это постепенно, медленно, почти незаметно. Глядя на траву, не увидишь, как она растет. Появлялась новая вывеска, менялась отделка двери, у дерева подрезали ветки, светофор на перекрестке меняли на более новую модель, цвет краски на бордюрах становился чуть ярче или темнее.
Это были обычные возрастные изменения. Почти все они шли городу на пользу. А от тех, что не приживались, вскорости избавлялись, как от юношеских прыщей или бородавок.
Сейчас город было похож на тяжелобольного. Кожа его сморщилась, мышцы одрябли, лицо иссекли глубокие морщины, волосы вылезли, глаза провалились. Он превращался в уродливое подобие себя самого.
Том смотрел по сторонам и нигде не замечал признаков жизни.
Казалось, это было место, не предназначенное для жизни. Здесь царили уныние и запустение. А в проулках, где свет дня был не так ярок, за углами домов, казалось, таилось нечто ужасное. Быть может, сама смерть.
Что стало с людьми?
Они в ужасе покинули свои дома?
Или же прятались в них, как моллюски меж створок раковин, будучи уверены, что это самый надежный и безопасный способ существования?
Том чувствовал себя неуютно.
Ему казалось, что со всех сторон, из каждого зашторенного окна, из-за любой приоткрытой двери на него внимательно смотрят чьи-то глаза.
Глаза безумцев.
Кто-то из них мог воображать себя маньяком-убийцей. Кто-то – лихим стрелком с Дикого Запада. Кто-то – героем, отражающим нападение диких орд с Востока.
Каждый из них был уверен в своей правоте.
Так же, как миссис Уотс была уверена в том, что все зло в мире от китайцев.
Так же, как дядя Боб не сомневался в том, что он – охотник на динозавров.
А доктор Робертс точно знал, что он – известный среди всех семи морей капитан пиратов Джек Боулмингтон.
Вот только рядом с ними не было Тома, который мог направить их галлюцинации в спокойное русло. Поэтому каждый из них представлял собой бомбу, детонатор которой мог сработать от любого внешнего воздействия.
В том, что порой такие бомбы срабатывают, Том убедился, доехав до конца улицы.
Большой туристический автобус, врезавшийся в угол дома, оставался на прежнем месте.
Да и куда он мог деться?
У заднего колеса, в центре темно-коричневого пятна запекшейся крови – да, это точно была кровь, – лицом вниз лежал труп шотландца. Того самого, что вчера еще загорал на крыше автобуса. Том опознал его по голубым плавкам с черной полосой.
То, что шотландец был мертв, Том понял с первого взгляда. Тело его было как-то по-особенному неподвижно. Живой человек при всем старании не смог бы придать своему телу такое положение. Это удается только мертвецам. За счет того, что все мышцы их тела абсолютно расслабляются. Мертвого совершенно невозможно спутать со спящим. Или даже с потерявшим сознание. Мертвый – это уже не личность, а объект. Не «кто», а «что».
С крыши автобуса свешивалась тонкая, иссиня-белая рука и рыжая шевелюра подруги шотландца. По стеклу, которого касалась ее кисть с длинными, тонкими пальцами, тянулись коричневатые потеки.
Что это было?
Двойное самоубийство?
Или кто-то пришел и убил их обоих?
Зачем?
Какой в этом смысл?..
Ахав был прав – в определенных ситуациях глупо задавать вопросы.
Можно ли надеяться отыскать хоть какой-то смысл в том, что происходило в городе, населенном безумцами?..
Ну вот, опять вопрос, на который никто не сможет дать ответ.
Потому что ответа на него не существует.
Поиски смысла имеют смысл лишь там, где люди понимают, что означает это слово.
Тому казалось, что он и сам уже теряется среди запредельной бессмысленности происходящего.
Неподалеку от того места, где разбился автобус, на другой стороне Гринхилл-стрит, рос могучий, старый дуб с раскинутыми в стороны крепкими, похожими на жилистые руки ветвями. Осень выдалась на удивление теплая, и густая зеленая листва дерева лишь местами приобрела желтоватый оттенок. Но выложенная серой плиткой дорожка, проходящая возле дерева, и три садовые скамейки с прямыми спинками под его ветвями были усыпаны попадавшими с дерева желудями.
Собственно, ничего необычного в этом не было.
Дуб, осень, желуди, скамейки…
Но примерно в пяти метрах от земли на суку дуба сидел человек.
Он сидел по-птичьи, поджав под себя ноги и руками ухватившись за ветку.
И вдобавок он был абсолютно голый.
Человек не спускал с Тома придирчивого взгляда. Как будто пытался понять, что это за странное существо движется по дороге?
А Том старательно делал вид, что не замечает его. Он не собирался выяснять, кем считает себя сидящий на ветке голый человек. Довольно было и того, что от него исходило явственное ощущение угрозы.
Том миновал перекресток и выехал на Вуд-стрит.
Человек на дереве передернул плечами, по-птичьи вывернул голову и попытался носом достать до ключицы.
Сделать это было совсем не просто. Но человек так старался, что в конце концов потерял равновесие и сорвался с ветки.
Уцепившись правой рукой за сук, на котором он до этого сидел, человек повис в странном, скрюченном положении, поджав колени к животу и ухватившись левой рукой за щиколотку.
Он висел, чуть покачиваясь, как огромный, странный фрукт. И при этом как будто не испытывал ни малейшего дискомфорта.
Потом, когда пальцы правой руки ослабли и разжались, он, конечно, упал. Стукнулся затылком о плиту. Раздался звук, как будто лопнул переспелый арбуз. И человек – или кем он там себя считал? – замер все в такой же скорченной позе. Как будто он старался занять как можно меньше места в пространстве. В луже растекающейся крови.
Глава 23
Метрах в ста после перекрестка, влево от Вуд-стрит отходила небольшая улочка, именовавшаяся Мир-стрит. Чуть дальше этого места дорогу перегораживали две столкнувшиеся лоб в лоб машины. Такси и большой белый «Мерседес».
Том притормозил, прикидывая, с какой стороны удобнее объехать место аварии.
И тут он увидел двух крепких парней лет двадцати пяти, сидящих на багажнике «Мерседеса».
Парни были одеты в черные широкие, бесформенные штаны и темно-зеленые спортивные куртки с откинутыми на спину капюшонами. Головы у обоих были гладко выбриты. Ну и, что совсем уж не понравилось Тому, у обоих в руках были бейсбольные биты.
Задаваться вопросом, зачем двум здоровым парням бейсбольные биты, если они не на стадионе, а на пустой улице, было совсем уж глупо. Поэтому Том крутанул педали и повернул руль направо, рассчитывая проскочить в узкий просвет, остававшийся между задним бампером такси и живой изгородью из кустов жимолости.
Но, уже въехав на тротуар, он увидел за машинами еще несколько таких же бритых парней в черных штанах и зеленых куртках.
Парни смотрели в его сторону и довольно посмеивались.
В Стратфорде-на-Эйвоне отродясь не было ни уличных банд, ни неонацистских группировок, ни футбольных хулиганов. Но оро вытащило на поверхность потаенные фантазии этих парней. И выяснилось, что каждый из них, будучи добропорядочным гражданином, в душе мечтал выйти вот так на улицу, помахивая небрежно битой или монтировкой, в компании одетой так же, как он, такой же беспринципной и наглой бритоголовой шпаны.
