Ирландские танцы (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич
Судя по повеселевшему лицу старого графа, что-то наклевывалось. Но тесть пока молчит, поэтому спрашивать не стану. Но можно поинтересоваться о чем-то другом.
— Андрей Анатольевич, что-нибудь известно о проведении франко-советских переговоров?
У моего тестя источники информации не всегда надежные, но работают оперативно.
— Французы упираются в частности, — пожал граф плечами. — Пытаются провести в качестве одного из дополнительных пунктов признания Советской России положительное решение о тарифах. Чичерин не желает включать этот пункт.
— А что с тарифами? — удивился я. — Тарифы же утверждает государство.
— А вот мои новые земляки очень хотят, чтобы таможенные тарифы для французских товаров определялись специальной комиссией — причем, русско-французской. Вино, минеральную воду и медицинские препараты предлагают вообще ввозить беспошлинно.
С медицинскими препаратами, может, и стоит подумать, но вино и минеральную воду ввозить беспошлинно? Не слишком ли жирно? А уж давать разрешение французам участвовать в установлении тарифной политики — это уже попахивает утратой суверенитету. Так что, молодец наркоминдел.
Словно бы отвечая на мои слова, тесть вздохнул:
— Ничто не ново под луной. Я в шестнадцатом году принимал участие в Парижской экономической конференции стран Антанты. Так вот, уже тогда было ясно, что Германия потерпит поражение, шла дележка ее шкуры и союзники требовали, чтобы по окончанию войны Россия не покупала немецких товаров — прежде всего машин, оборудования, химической продукции и не поставляла в Германию зерно. А доля экспорта Германии в российской торговле до войны составляла сорок девять процентов. И треть зерна мы именно в Германию поставляли. И, точно также требовали, чтобы мы предоставляли англичанам и французам льготные таможенные пошлины, зато сами бы платили им по полной.
— А у кого станки покупать? — удивился я. — Я тут замучился искать подходящие станки и машины, а в Германии они и дешевле, и качественнее. А почему зерно немцам не продавать?
— Олег, а ты думаешь, союзников когда-нибудь волновала Россия? — усмехнулся тесть. — А немцы нам поставляли машины и оборудование с отсрочками платежей, без процентных займов, а еще брали на себя гарантийное обслуживание.
Вот здесь мне и крыть нечем. Россия всегда рассматривалась союзниками как бесплатная рабочая сила, а еще — очень дешевая кровь на случай войны. А что касается требований… Так это товарищ Сталин мог что-то требовать от своих союзников и те возражать не смели, а Николай II, страстотерпец и мученик, был вынужден брать у них кредиты. Царя в этом не хочу винить — выхода у него не было, но, тем не менее… А Франция и Англия по-своему правы. Кто же станет считаться с государством-должником? Нет, правильно мы революцию устроили.
— Кстати, а мы подписали соглашение?
— Нет. И я был против, и граф Игнатьев, да и Покровский[1] тоже. Правда, напрямую мы отказаться не могли, поэтому Николай Николаевич уведомил, что без разрешения государя он свою подпись под соглашением не поставит. Заволокитил, одним словом. Ох, сколько потом крику было! В газетах на нас сразу же помои принялись лить, а раньше вся французская пресса кричала — мол, русские братья.
Ну да, ну да… Все повторяется.
Мы с Натальей сидели рядышком. Супруга вчера полдня провела на каком-то своем секретном совещании, где решали — куда должно прибыть оружие для ирландского пролетариата? Все-таки решили, и телеграмма отправилась за океан, к моему бывшему подчиненному и жулику международного масштаба. Боюсь, как бы Семенцов не увлекся закупками и продажами оружия и не стал бы оружейным бароном. А что, с него станется. Мир у нас нестабилен, оружие требуется во многих частях света.
— Дети, а вы не хотите сходить на показ новой коллекции Коко Шанель? — поинтересовалась теща. — Понимаю, в театр вам ходить некогда, в синема тоже, но на показ-то могли и сходить. Может, Олег там найдет что-нибудь интересное для России.
Мы с Натальей переглянулись. Супруга прыснула.
— Мама, Володя и старые-то коллекции не знает, зачем ему новые?
Вот уж точно. Делать мне больше нечего, как следить за парижской модой. Понимаю, Коко Шанель во время Первой мировой войны создала настоящую империю за счет того, что принялась создавать простенькие модели для аристократок и жен буржуа, вроде коротких (относительно, разумеется) юбок, которые не путаются при посадке в трамвай и шляпок, но для женщин Советской России мода от Коко пока не по карману. Так что и время терять не стану.
— Ольга Сергеевна, вы с Наташкой сходите, — предложил я. — Сходите, потом мне расскажите.
Теща посмотрела на дочь, та кивнула.
— Мне любопытно посмотреть, что за новые манекенщицы у Шанель, — сказала Ольга Сергеевна. — Говорят, она набрала новых девушек из русских аристократок. На афише заявлено — графиня Плюшкина.
— Главное, чтобы не было баронессы Собакевич или графини Коробочки, — хохотнул тесть. Повернувшись ко мне, сказал: — Олег, с тобой очень хочет встретиться господин Рябушинский.
— Который из них? — поинтересовался я, заодно проявив осведомленность о том, что Рябушинских имелось множество. И родных братьев — банкиров и промышленников, а еще и побочных родственников. Я-то знал лишь о собирателе икон Степане Рябушинском, но тот должен быть в Италии, а не в Париже, а его коллекция в Третьяковке. Потом вдруг вспомнилась читанная не так и давно программа Съезда российских промышленников. Там, если не ошибаюсь, среди отцов-основателей значились фамилии Гукасова, Лианозова и которого-то из Рябушинских. Но имени вспомнить не смог.
— Павел Павлович, — уточнил тесть. — Он мне на днях звонил, спрашивал — нет ли возможности свести его с зятем? У Рябушинского были какие-то интересы к заводу автомобильного московского общества. Готов встретиться с тобой в любое время.
Это который АМО? А какие у Рябушинского могут быть интересы к государственной собственности? Или он рассчитывает, что советская власть вернет ему завод? Наивный. Но встретиться можно. Хотя бы для того, чтобы самому выяснить — что это за съезд, если он принимает программные документы? Но, если он не отметился в моей реальности реальными (тьфу ты…) антисоветскими делами, так ничего интересного, а если бы отметился, я бы знал. Но все-таки, нужно сходить, познакомиться с одним из олигархов Российской империи, входившего в десятку самых богатых людей. Рябушинские у нас — это как семейство Рокфеллеров в Соединенных штатах.
— Андрей, что ты такое говоришь? — всполошилась теща. — Сам же рассказывал, что у Павла Рябушинского туберкулез. А если мальчик заразится?
Ольга Сергеевна кого имеет в виду? Меня или еще не родившегося внука?
— Я ж с ним общаюсь, и ничего, — хмыкнул тесть. — К тому же, доктор сказал, что эта форма туберкулеза не опасна.
А мне идти к Рябушинскому резко расхотелось. Хотя… У скольких моих товарищей из ЧК туберкулез? А уж у «старших» товарищей, что прошли через тюрьмы и ссылки, это заболевание у каждого третьего. И что-то я в последнее время стал слишком мнительным.
— А что у Рябушинских имелось, кроме завода АМО? — поинтересовался я. Надо же мне знать, о чем может пойти речь? — И каковы политические предпочтения?
— У братьев Рябушинских в Москве имелся собственный банк, им отошло в наследство «Товарищество мануфактур», в Архангельске лесопильные заводы… — бывшие ли заводы Русанова. Еще они контролировали Московскую биржу.
Хм, а про заводы Русанова я знаю. Не знал только, что они были перепроданы Рябушинским. Они не только в Архангельске были, но по всей Архангельской губернии. Пиломатериалы вывозились в Европу задешево. Насколько помню — все оборудование союзниками вывезено, а то, что не вывезено, то сломано. Уж не Рябушинские ли подсуетились? Хотя, «союзнички» и сами могли постараться.
— Про политические пристрастия я даже не знаю, — пожал тесть плечами. — Кажется, он и у «октябристов» был, и кадетам сочувствовал. А может — какую-то свою партию создавал.
