Андрей Щепетов - Злобный гений (СИ)
- Что это?
- Эта книга когда-то спасла мне жизнь, - ответил византиец.
Первосвященник не стал больше ни о чём спрашивать. Он одну за другой перелистывал страницы, внимательно всматриваясь в незнакомые буквы. Николай ещё раз провёл пальцами по страшной ране на бумаге и, наконец, закрыл том. Он вернул книгу философу и очень тихо, но так, чтобы слышали все присутствующие, произнёс:
- Данной мне властью я утверждаю богослужение на славянском языке, а переведённые книги приказываю положить в римских церквях.
- Я прошу только об одном, - философ поклонился папе.
- Да? – Николай вскинул брови.
- Позволите ли вы мне, ваше святейшество, - произнёс византиец, - оставить у себя этот экземпляр. – Константин погладил рваную рану на Евангелии.
- Да будет так! – торжественно произнёс первосвященник.
Он взял философа за руку и подвёл его к Майнраду. Немец никак не отреагировал на это. Его глаза смотрели в пол, и только по бьющейся на шее вене можно было догадаться, что его состояние далеко от спокойного. Николай протянул руку в сторону немца.
- Я был бы рад, - тихо произнёс папа, - если бы между германским духовенством и византийскими посланниками не было больше непонимания. Во всяком случае, мне бы этого очень хотелось.
Майнрад не торопясь поднял глаза. Посмотрел сначала на братьев, потом на папу. Все ждали, что он скажет.
- Я не могу противиться воле первосвященника, - Майнрад хоть и говорил сейчас тихо, но высокие нотки в конце фраз по-прежнему резали слух. - Признаюсь, не ожидал такого поворота. Но если сам Рим покровительствует новому порядку, то я, и в моём лице весь германский епископат, принимаем это, как должное.
Майнрад поклонился. Папа подошёл к епископу и положил одну руку на плечо немца.
- Я очень рад слышать такие слова из твоих уст, сын мой, - произнёс он.
Епископ снова поднял голову и, глядя прямо в лицо Константину, произнёс:
- В честь нашего примирения хочу пригласить византийских посланников сегодня к себе, дабы они смогли разделить со мной скромную трапезу.
Михаил хотел ответить первым, но философ сумел опередить брата.
- Это будет честью для нас, - произнёс он.
- Да будет так! – подвёл черту под мирным договором папа.
Он взял недавних противников под руки и повёл их к выходу из собора. Позади троицы ступал Михаил. Ему не понравилось то, как быстро смирился со своим поражением немец. В сердце византийца поселилась тревога. Он с тоской смотрел в спины идущих впереди людей. Священник предчувствовал беду, но изменить что-либо было не в его силах.
Дом Майнрада находился в самом центре Рима, неподалёку от церкви Святого Павла. Это был большой особняк, обставленный с вычурной и крикливой роскошью. Братьев встретил важный, хорошо одетый привратник. Не говоря ни слова, он повёл гостей на второй этаж, в большой зал. Там был накрыт стол. Навстречу посланникам спешил сам хозяин дома. Его лицо выражало радость, словно он встречал не недавних противников, а старых знакомых.
- Рад видеть вас в моём доме! – истеричные нотки в конце фраз никуда не делись. – Прошу, проходите, - священник изобразил приглашающий жест, - садитесь за стол.
Братья заняли места на стульях с высокими спинками. Напротив расположился Майнрад. Слуга собрался наполнить бокалы, но епископ что-то выкрикнул по-немецки, и лакей поспешил покинуть место пиршества.
- В наших краях считается проявлением уважения и искреннего расположения, когда хозяин сам наливает вино гостю, - пояснил епископ.
В его руках появилась пузатая бутылка с бордовой жидкостью и три бокала. Кубки были разного цвета. Епископ поставил зелёный фужер перед философом, синий достался Михаилу. Себе немец оставил красный кубок. Майнрад торопливо налил вино и поднял руку.
Михаил, не отрываясь, смотрел на суетливые приготовления германца. От него не ускользнуло, что руки хозяина дома дрожат. Наливая вино, он пролил несколько капель на скатерть.
- Я хочу произнести тост за моих гостей, - продолжал изображать радушного хозяина Майнрад. – И пусть останутся в прошлом разногласия и непонимание.
Константин встал и взял в руки свой бокал.
- Все мы служим единой цели, - ответил он, - и несём Слово Божье людям.
Он собрался пригубить рубиновую жидкость, но Михаил перехватил руку брата.
- Не мог бы досточтимый епископ, - византиец посмотрел прямо в глаза немца, - первым испить из наших кубков?
- Что это значит?! – истеричные нотки в голосе епископа сделались громче. – Вы хотите меня оскорбить?!
Его лицо покраснело, а дыхание сделалось частым, как после бега.
Философ взял брата за руку.
- Епископ Майнрад проявил добрую волю, - глядя на брата, произнёс он. – И нам известно, что это далось ему нелегко. К тому же он, как радушный хозяин, пригласил нас в свой дом. Поэтому мы не имеем права обидеть его недоверием и подозрениями. Он не может причинить нам вреда, потому что он – добрый христианин, к тому же священник.
Константин снял руку брата с запястья и опустошил свой бокал с вином. Михаил вперил взгляд в германца. Тот опрокинул свой кубок и с обидой посмотрел на недоверчивого византийца. Потом его лицо вновь сделалось гостеприимным, оно расплылось в добродушной улыбке.
- Это вино двадцатилетней выдержки, - с гордостью объявил германец. – Очень редкий сорт. Я держу этот напиток для особенных случаев. Как раз для такого, как сегодня.
- Вы очень добры, - поклонился философ. – Но не слишком ли мы злоупотребляем вашим временем? Ведь у вас, верно, много дел.
Вместо ответа Майнрад поднялся со стула, снова взял в руки кувшин и наполнил бокал философа до краёв. Он хотел налить вина и Михаилу, но кубок старшего из братьев оказался полон. Майнрад с удивлением посмотрел на мрачного византийца.
- Боитесь, что я вас отравлю? – германец рассмеялся, словно сказал что-то очень весёлое.
- Вы не выпили из наших кубков! – сдвинул брови Михаил.
Внезапно Майнрад перестал веселиться. Его лицо сделалось злым. Он схватил синий кубок и сделал из него два больших глотка.
- Теперь-то вы верите, что я не убийца? – выкрикнул он. – Или вам нужны новые доказательства?!
- Вы должны простить моему брату чрезмерное недоверие, - примирительно произнёс философ. – Просто жизнь научила его быть более осмотрительным, иногда даже слишком.
- Согласен, - кивнул германец, - в наше время лишняя осторожность не помешает. Я вот помню случай…
Епископ принялся рассказывать малоинтересную историю из своей жизни. При этом он смеялся собственным шуткам и жестикулировал руками. Константин улыбался и иногда кивал головой. Время от времени он прикладывался к кубку и делал из него маленькие глотки. Михаил был мрачен и не притронулся ни к чему на богато накрытом столе.
Наконец, вино было выпито. По большей части употребил его сам хозяин дома, отчего заметно захмелел. Гости стали прощаться, и после долгих уверений в искреннем расположении и даже дружбе, которые источал раскрасневшийся епископ, гости покинули гостеприимный дом. Настроение у обоих братьев было тревожное. У одного из-за грубости брата, у другого – из-за дурных предчувствий.
Константин слёг через неделю. Три дня его мучила жестокая лихорадка. Он относил своё недомогание к дальней дороге и напряжённой работе. Философ пил снадобья и травы, прописанные ему присланным папой лекарем. Но болезнь не отступала. Напротив, византийцу день ото дня становилось хуже. В один из дней он не смог подняться с постели.
Вновь послали за доктором – тот только беспомощно разводил руками, говоря, что у больного неизвестная медицине болезнь и призывал молиться Всевышнему. Лицо философа осунулось, приобрело неестественную желтизну. Он часто впадал в забытьё, иногда бредил. Михаил ни на минуту не отходил от постели брата. И даже спал здесь же, обустроив себе небольшую постель у изголовья.
Однажды он проснулся, как от толчка. Было раннее утро, солнце только-только показалось из-за горизонта и не успело ещё полностью прогнать ночную мглу. Михаил приподнял голову – его сон тут же прошёл. На него смотрел философ. Он ничего не говорил, только слегка улыбался. Не веря глазам, византиец бросился к брату.
- Наконец-то, - в глазах священника показались слёзы. – Как ты себя чувствуешь? Тебе легче? Почему ты молчишь?
Константин положил бледную руку на голову брата и провёл ей по волосам.
- Обещай мне исполнить то, что я сейчас скажу, - слабым голосом проговорил он.
- Конечно, брат, - Михаил посмотрел на больного. – Всё, что скажешь.
Константин закрыл глаза и помолчал, словно собираясь с силами. Потом его веки задрожали, и он снова обратился к брату.
- Мы с тобой, как два вола, - сказал он, - от тяжёлой ноши один упал, другой должен продолжать путь.
