Алексей Кулаков - Великий князь
– Вестовой к государю-наследнику!..
Едва переступив низенький порог, подручник князя-наставника Михаила Ивановича сразу утрудил спину поклоном – да таким, что и иные молодые его не постыдились бы.
– Говори.
Невольно оглядевшись, доверенный боярин Воротынского доложил, что все готово и ждут только Димитрий Ивановича. Накинув кафтан и ферязь при самом деятельном участии Хорошавы (вот не шло ей крестильное имя, и все тут!), царевич вышел прочь. Расстояние до места, где собрались князья-военачальники порубежных полков, составляло неполную сотню шагов. Всего. Но даже на столь коротком пути первенец великого государя изрядно «оброс» Малой свитой, словно по волшебству появившейся за спиной своего господина.
– Долгие лета государю-наследнику!..
– И вам долгих лет и доброго здравия. Михаил Иванович.
Первый по знатности и влиянию из присутствующих князей польщенно улыбнулся при виде того, как старший царевич поздоровался с ним легким поклоном.
– Петр Михайлович.
Князь Щенятев, отличный воевода и (увы!) большой любитель местничать, степенно ответил на уважительное наклонение головы.
– Андрей Михайлович.
Князь Курбский был доволен жизнью и службой, а в особенности размером добычи, которую он взял в недавнем рейде по степным кочевьям.
– Иван Михайлович.
Старший сын и наследник рода Воротынских, вслед за отцом проявивший немалые полководческие таланты, не поленился ответить на приветственный кивок полноценным поклоном.
– Даниил Федорович.
Окольничий и думной дворянин Адашев уже давно (больше года назад) узнал от сына, кому он обязан сохранением имения и самой жизни, и не уставал выказывать верность и благодарность. Кстати, окольничий тоже неплохо погулял по крымской стороне. Правда, воинов ему выделили меньше, чем Курбскому… Зато у князя не было веселой компании в виде известного атамана Михаила Черкашенина и трех тысяч донских казаков.
– В этой грамотке те из помещиков и бояр, кто перенял и пленил знатных степняков, своей рукой прописали желаемый выкуп.
Передав потрепанный листок пергамента Щенятеву, Дмитрий продолжил:
– Сим объявляю, что беру этот ясырь себе. Взамен же даю слово, что желаемое победителями будет ими получено.
После малой паузы он упредил самый главный вопрос родовитого собрания:
– Великий государь мне это дозволил.
Сомневаться в праве наследника распорядиться по своему усмотрению толикой царской казны князья не стали. И не от большой веры или там глубокого уважения, совсем нет. Просто царевич Димитрий Иоаннович уже всем доказал (и в первую очередь своему владетельному отцу), что мыслит и поступает как взрослый муж, и тот же казначей давно уже не бегал к великому князю Московскому за подтверждением каждого распоряжения его первенца касательно выдачи хранимого в глубоких подвалах злата-серебра.
– Ну что же. Свидетельствуем, братие?..
Родовитое собрание противиться этому предложению не стало, в порядке знатности и занимаемой должности выразив свою полную и безоговорочную поддержку царевичевому желанию. Да и было бы чему возражать – не из их же карманов серебро вынимали… А на следующий день эта история получила свое продолжение: степных «гостей» начали по одному водить в большой шелковый шатер цвета лазури, откуда они возвращались веселые и изрядно пьяные. Вроде бы их чем-то угощали, о чем-то расспрашивали… Но какие были яства на дастархане[96] и о чем был разговор, никто так толком вспомнить и не смог. Зато в памяти четко засели две красавицы, одна из которых прислуживала урусскому царевичу, ай хороша была дева, чьи волосы были как огонь! А вторая просто сидела рядом, и волосы ее были на диво седы, словно у беззубой старухи. Зато в темно-зеленых глазах была ТАКАЯ ненависть! Брр!..
– Бегом, тати ногайские. Я сказал – бегом!..
Сш-шлеп!!!
Увы, похмелье вышло тяжким, ибо вместо утренней кормежки их погнали за пределы воинского стана. Не дав совершить утренний намаз, подгоняя ударами нагаек и не отвечая ни на один вопрос и остановив встревожившуюся толпу напротив одиноко торчащего из земли кола. Весьма характерно измазанного потеками застывшей крови и нутряного жира…
– Молчать!
Все та же чернодоспешная стража принесла небольшой походный столец, накрытый куском черного аксамита, после чего появился и сам гостеприимный хозяин лазурного шатра, а за ним и его Малая свита.
– Кто из вас хочет на волю?
Знатные ногаи переглянулись, тихо посовещались и вытолкнули вперед молодого имельдеши Канамата.
– Клянись, что до первого снега привезешь в Москву назначенный тебе выкуп.
Предводитель небольшого степного рода неуверенно покосился на товарищей по нелегкому людоловскому ремеслу и негромко буркнул что-то согласное.
– Громче.
– Клянусь!
– Скрепляю клятву твою.
В ответ ногайский князек побледнел, посинел и едва не упал оземь. Но ничего, выдержал и изрядно проникся данным словом.
– Кто следующий?
Увидев, что степной ясырь за свободой не торопится, юный правитель пожал плечами и глянул на сотника своей стражи. Разумеется, тот не подвел:
– Этого давай.
Когда из толпы ясыря вытащили еще одного имельдеши, остальные молчали. Но стоило только одной паре чернодоспешных воинов начать распарывать на нем штаны, а другой – притащить целую связку новеньких, добротно ошкуренных и хорошо заостренных колов со скругленным наконечником…
– Клянусь!
– Скрепляю клятву твою.
– Клянусь!..
В общем, все пленники резко передумали.
– Теперь поговорим о выкупе. За вашу свободу я хочу всех православных, что томятся у вас в неволе и даже тех из них, кого силой заставили перейти в басурманскую веру. За вашу жизнь вы отдадите мне половину всего, чем владеете. Если же будет желание выкупить своих нукеров, то за каждого приведете в Москву трех русских полоняников или заплатите три полновесных цехина.
Тишина установилась такая, что было прекрасно слышно, как один из мурз сдавленно фыркнул, поражаясь наивной глупости урусского царевича.
– Крайний срок вам указан. А ежели кто в него не уложится или вздумает приуменьшить истинные размеры своего имения и казны…
Встав со стульца, четырнадцатилетний наследник трона мягко улыбнулся:
– Муки этого глупца послужат достойным примером для остальных.
Оставив верного сотника Петра Лукича организовывать проводы степных людоловов в родные края (вернее, даже сопровождение, чтобы русские дозоры их не прибили), Дмитрий с чувством хорошо выполненной работы направился на встречу с боярином Канышевым. Самое оно по утреннему холодку позвенеть сабелькой, помахать рогатиной и перначом… Или, как в прошлый раз – терзать остроклювыми стрелами ни в чем не повинный столб.
– Долгие лета государю-наследнику!!!
Вид у царского гонца и двух его охранителей был такой, будто за ними от самой Москвы волки гнались, поэтому совсем не удивительно, что рядом с кольцом постельничей стражи и спешившимся посланником великого государя быстро объявились начальствующие мужи порубежного войска. К счастью, не полным составом, иные воеводы любили сладко поесть и долго поспать.
– Никак тревожные вести, Димитрий Иванович?..
Сунув небольшое послание обратно в кожаный чехол, четырнадцатилетний «практикант» царских кровей успокоил своего князя-наставника и стоящего позади него грузного Щенятева:
– Скорее печальные. Два дня назад от батюшки грамотка пришла, что у поляков король захворал тяжко. Нынче же отец мне отписал, что шляхтичи посольство малое к нему снаряжать вздумали за ради целения последнего Ягеллона.
Отдав тул навострившему уши подручному (впрочем, Малая свита от него ничем не отличалась), сереброволосый целитель проявил истинно христианское сострадание:
– Бедный Сигизмунд Август…
Глава 7
– Аглая!..
Виновато ойкнув и отстранившись от узкой полоски настенного зеркала, русоволосая девочка неполных двенадцати лет быстро догнала боярышню Домну Дивееву и пристроилась ровно на полшага позади нее.
– Позже на себя полюбуешься. Найди мне боровую матку[97].
Вглядевшись в ворох зелени, неаккуратной кучей вываленной на сортировочный стол одного из каменных амбаров Аптекарского приказа, блондинистая девица неуверенно прикусила алую губку:
– Вот!
Однако боярышню такой ответ не устроил:
– И?..
– Она же заячья соль, грушовник, зимозеленка, становник бабский, бокоцветка…
– Довольно. Как сие растение обозначено в Малом атласе трав целебных?..
Как ни старалась Аглая, но вспоминалось ей совсем другое. Например, толстая муха и ее попытки пробить насквозь слюдяное оконце в ее горнице. Или богатое платье царевны Евдокии Иоанновны, которая три дня назад заходила к наставнице с каким-то непонятным вопросом. Нет, по отдельности-то все слова были вполне понятными, но все вместе складывались в сущую тарабарщину…
