Лев Соколов - Спящий бык
Сам я тоже нет-нет, да и вспоминал семью Вермунда, его работников, и, смешно сказать, — собак – моих верных товарищей по пастушьему труду. Слишком быстро и слишком неправильно их всех не стало. Я был уже немаленький, и знал что такое смерть. Но семья Вермунда не просто погибла, а приняла смерть через убийство. Это было страшно. И это было несправедливо и неправильно.
Не знаю, как Лейв, который периодически самоуглублялся в свою потерю, но меня первые дни пути постоянно съедал страх. Страх удивительная штука, — единственная наверно вещь, которая умеет подпитывать саму себя. Если в первые дни мне постоянно чудилась настигающая нас погоня, то потом мне в голову стали лезть думы о расставленных на всех дорогах постах, выискивающих нас по лесу отрядах. Напрасно я говорил себе, что не надо дурить, что до государства способного закрыть все дороги блок-постами здесь еще как раком до луны. Что несмотря, что здесь и дорог то всего ничего, даже их дроттиновой дружине состоящей всего из нескольких десятков человек, никак не перекрыть. Тем более, что мы идем не по самой дороге. Все эти разумные мысли мало помогали. Крепкого на меня страха нагнал Эйнар, тем что сделал на дворе Вермунда. И если я через несколько дней с начала пути и успокоился, то признаюсь скорее от некоторого отупения, навалившегося с усталостью.
Лейв на деле оказался хорошим проводником. Вполне уверенно вел он нас к нашей цели. Хотя и было пару случаев, когда на развилке дорог он озабоченно морщил лоб, пытаясь вспомнить, куда повернуть, и один раз, сдается мне, он выбирал практически наугад, и потом еще долго тревога и сомнение в правильности выбора не оставляла его лица. Но потом он явно узнал знакомые приметы, повеселел и успокоился. Если в первые дни я еще волновался вместе с ним в правильном выборе дороги, то вскоре, признаюсь, мне уже было почти все равно куда тащиться – мысль у меня была одна – скорее бы все это закончилось. Но любой путь тем и хорош, что рано ли, поздно, он заканчивается.
Закончился и наш.
Отощавшие, грязные, усталые, мы выбрались ко двору Хёскульда.
* * *Двор Хёскульда отличался от двора Вермунда. Дом был схож видом, — если не считать, что похоже зимний скотный двор был построен зацело с ним. В целом, таская же одноэтажная полузаглубленная хибара с пузырями на окнах, да еще и судя по цвету дерева, гораздо более старая. Недалеко от дома виднелось пара хозяйственных построек, внешне напоминавших идеально замаскированные доты на старом укрепрайоне – этакие покрытые травой холмики, выдавали которые лишь проемы деревянных дверей; погреба, не иначе… Видимо двор Хёскульда считался более безопасным местом, чем Вермундов, расположенный рядом с горами, потому что здесь не было частокола, а только смешного вида оргада из укрепленных на столбиках поперечных жердин, — верхняя в пояс по высоте. Ограда эта видать была символической и показывала домашней животине, до каких пределов ей можно гулять. Охрану же надо понимать, несли три брехливый собаки. Эти-то собаки, увидев как мы подходим, загалдели, компактной группой понеслись по направлению к нам, и теперь исправно гавкали, прохаживаясь за оградой. Мы встали у калитки. Вскоре из дверь "ДОТа" отворилась, и оттуда выглянул скуластый парень, а еще через пару секунд отворилась дверь дома, и на пороге показался человек в светлом с рыжими пятнами жилете, наиболее примечательной частью лица которого был нос. Вышедший из дома окинул быстрым взглядом нас и окрестности. Я махнул ему рукой, и он неторопливо пошел к нам.
— Это и есть сам Хёскульд. — Тихонько пробормотал мне Лейв. — Я помню его.
Хёскульда тем временем подошел к самой калитке, и несколькими громкими словами унял собак. Был пониже среднего роста, с пристальным но надолго не задерживающимся взглядом, с крупным носом, от которого шли вниз две скептические складки, и судя тому как плоско выглядела его макушка, с редеющими на этой самой макушке волосами.
— Приветствую, — Сказал я Хёскульду.
Он окинул меня оценивающим взглядом, посмотрел на Лейва и снова вернулся глазами ко мне.
— Приветствую. Кто вы?
— Меня ты не знаешь добрый Хёскульд, — ответил я, решив взять инициативу в свои руки, раз сам Хёскульд обратился к первому ко мне. — А вот парня-то должен бы узнать. Его ведь зовут Лейв, сын Вермунда.
Хёскульд снова перевел взгляд на Лейва.
— И впрямь, и впрямь… Хоть и не видел я сыне Вермунда больше двух зим, был бы этот парень на него похож, если бы не был так грязен… А ты?.. — Отметил он паузой недосказанный вопрос.
— Я зовусь Димитар. Был я рабом Вермунда. А теперь получил свободу. Можем ли мы рассчитывать на твое гостеприимство?
Хёскульд смотрел попеременно на меня и на Леёва, и я почти видел как в его голове крутятся шестеренки.
— Сын Вермунда, и человек, который служил ему, всегда желанные гости в моем доме. — Он отошел и несколько неуверенно отворил калитку. — Но как вы здесь оказались, и почему у вас такой вид, будто вам пришлось несколько ночей провести в лесу?
— Мы и впрямь провели несколько ночей в лесу, добрый Хёскульд. И мы с удовольствием расскажем тебе все, особенно если ты посадишь нас за стол, и если стол этот не будет пустым…
— И впрямь, и впрямь – пробормотал снова Вермунд – не пристало учтивому хозяину держать гостей во дворе. Пойдемте-ка в дом.
Он пропустил нас, запер калитку, и повел к дому, в двери которого уже стояла рыжеволосая невысокая, кругленькая женщина.
— Гудни! — закричал её Хёскульд – у нас гости! Дорогие гости!
Через некоторое время мы с Лейвом сидели за столом и сметали то, чем угощала нас жена Хёскульда, Гудни. Пока что она кормила нас холодным, что собрала на скорую руку, но скоро судя по запаху, который доносился от котла, над которым колдовала Гудни очередь должна была дойти и до горячей похлебки. Это была первая наша нормальная еда, за несколько дней, и мы с Лейвом навалились основательно, так что все разговоры на некоторое время естественным образом прекратились. Хёскульд сидел напротив нас, тоскливо полоская нас взглядом, было понятно, что он хочет как можно скорее узнать каким ветром нас сюда занесло. Гудни тоже бросала любопытные взгляды, равно как и их сыновья – двое низеньких но крепких в кости парня Ингьяльд и Снорри, и конечно же маленькая Оса, которая прибежала чуть позже родни. Оса была маленькой, миленькой, рыжей, комплекцией видимо обещала пойти в мать, а лицом – в отца, за исключением носа, что только пошло на пользу её будущей женской красоте. Она глядела на нас с Лейвом круглыми глазищами, но молчала, вот что значит патриархат и семейная дисциплина.
Похлебка воспоследовала, и после неё мы с Лейвом малость отяжелели. Я так вообще почувствовал, что слегка осоловел, и промыкавшись несколько ночей на холоде с тепла да с сытости готов прямо здесь на скамье и задремать. К сожалению, выражение лица Хёскульда не давало нажеды на осуществление этих планов. Со вздохом я отодвинул от себя ложку.
— Наелись? — Спросила переместившаяся к поближе к нам Гудни.
— До отвала. Спасибо хозяйка.
— Спасибо, — эхом повторил Лейв.
Он что-то вообще с тех пор как попал в дом, все больше помалкивал, хотя должно бы и наоборот – в конце-концов это его тут худо-бедно знали, и здесь у него между прочим, почти невеста была. Однако Лейв помалкивал, и я понял, что рассказывать-то всё придется мне.
— Лица отмыли, поели, так хоть на людей стали похожи, — вступил Хёскульд. — А то как подошли к калитке, так я тебя парень сперва и не признал, — Хёскульд мимолетно улыбнулся глянув на Лейва.
— А я Лейва сразу признала, — бубенчиком зазвенела Оса.
— Вишь ты, — повернулась к ней Гудни. — Таки и сразу. Небось потому узнала, что мы тебе его по имени сказали. Когда ты его видела-то в последний раз.
— И вовсе не по имени. И вовсе и не по имени! — Загорячилась Оса. — Я его с того раза как он приезжал помню. И сейчас сразу узнала.
— Мудрено тебе его забыть, если вы тогда передрались из-за ломтя хлеба с мёдом, подал голос Снорри. Он-то, Лейв у тебя его пытался отнять, а ты всё не давала.
Лейв засвеколился ушами, — аж краснота с щек до шеи дошла.
— Я тогда глупый был, — пробубнил он. — Прости Оса…
Оса от таких слов расцвела как подсолнух.
— Гм, хм-х, — прокряхтелся Хёскульд – Так как всё-таки вы с Димитаром попали к нам, да еше в таком виде? Что случилось?
Я заметил, что он впервые начал обращаться не ко мне, как к более взрослому, а к Лейву. Это был наверно добрый знак. Но Лейв от такого вопроса застыл, потупился, и уставился в столешницу. Вспоминать-то парно нелегко, а тут еще рассказывай. Я решил, что надо это все-таки мне взять на себя.
— Злые у нас новости, Хёскульд. — сказал я. — Но прежде я тебя спрошу. Был-ли ты на прошедшей вейцле.
