Дмитрий Дашко - Спасти Козельск
– А людей тебе, что ли, не жалко? – удивился Павленко.
– У людей есть свобода выбора. У животных её нет.
– Ну ты, блин, философ! Уважаю! – покачал головой Варвар.
– Какие приказы будут, товарищ командир? – поинтересовался Морошкин.
– Так какие приказы… – повел плечами майор, подбирая свой гранатомет и оставшиеся боеприпасы. – Возвращаемся в город, на базу. Только пехоту дождемся.
Пехота уже подбегала. Впереди всех – верный Ермила. Выглядел он не в пример Егорию куда веселее. Впрочем, объяснялось это просто: он ещё не видел всех результатов ночного побоища.
Завидев князя, сотня построилась в слабое подобие двух шеренг, а Ермила шагнул к майору с докладом.
– Стало быть, княже, ух и здорово сегодня мунгалам перепало! Лет на сто уроком будет.
– Значит, так, – отдал приказ Демин. – Дождетесь, пока не прогорит, проведете зачистку. Все ясно?
– Так точно! – бодро доложил Ермила, успевший поднахвататься разных словечек у своего начальства из будущего. И слово «зачистка» ему было знакомо, потому не переспрашивал.
Уже сидя в «Уране» Демин поинтересовался у Морошкина:
– Ты чего, «жучка» боярину прямо в сапог положил?
– Ну, не положил, а закрепил, – уточнил педантичный капитан. – Если бы просто положил, он бы его вытряхнул.
– Эх, хороший ты парень, Андрюха … – вздохнул майор, а Павленко продолжил, вроде тихо, но Морошкин его услышал:
– Только зануда.
– Зануда, согласен, – кивнул капитан. – В нашей службе по-другому нельзя. А касательно боярина… Я ж не с дуру ему «жучка» в сапоге оставил. Штаны переменит, у него их много. А сапоги, как я посмотрел, всё те же таскает. Одни они у него, что ли?
– Это точно! – радостно подтвердил Павленко, успевший слегка отойти от пережитого. Верно, шкура у хохла была потверже, чем у остальных. – Штаны ему менять придется!
Последняя фраза Дениски оказалась нужной. А главное – произнесена была вовремя. Народ, представляя себе боярина, наделавшего в штаны, заржал, отпуская вместе со смехом накопившуюся досаду и душевную боль.
Вернувшись в Козельск, спецназовцы отправились прямым ходом в баню. Париться долго не было ни сил, ни желания. Сполоснувшись, лишь смылили с себя пороховую копоть и попытались избавиться от запаха горелого мяса…
Свешников, чутко понимавший настроение товарищей, на сей раз не мудрил. Обеспечив охрану, собственноручно притащил прямо в предбанник бутылку водки из НЗ, тонко нарезанное сало и хлеб. Выпили и вполголоса затянули песню. Конечно же, Трофима. Особенно хорошо получался последний куплет:
Россия нас не балует ни званьем, ни рублем,
Но мы ее последние солдаты.
А значит, нужно выстоять, покуда не умрем.
Аты-баты, аты-баты
Аты-баты, аты-баты.
Водку растягивали, как могли: по наперстку, по капелюшечке, но она закончилась быстрее, чем хотелось. Еда сегодня в горло не шла, но когда допили, около предбанника раздался шум.
– Князь и бояре, – послышался голос Ермилы. – Войти можно? Дело у меня к вам.
– Входи, – разрешил майор, подумав про себя, что коли Ермила просится войти в баню к боярам, то дело очень важное.
Ермила ввалился в предбанник, заняв собой и без того тесное пространство. А, кроме того, в руках у сотника был какой-то мешок.
– Чего случилось-то? – поинтересовался Демин, не предлагая помощнику ни раздеваться, ни выпить.
– Вот, князь, и вы, бояре, смотрите, – озадаченно сказал Ермила, вытаскивая из мешка колчан.
– Ну, колчан и колчан, – хмыкнул Демин, осматривая трофей. – Хороший колчан, кожаный и золотом расшит. Дорогой, наверное. Кому-то из начальства принадлежал…
– Погоди-ка, – вмешался Свешников, забирая колчан из рук сотника.
Откинув слегка обгоревшую крышку, историк провел рукой по оперению. – Три стрелы… Красное перо… Бирюза…
Морошкин, хотя и не был профессиональным историком, но прочитал множество исторических книг. Потому и догадался раньше остальных.
– Получается, что мы самого Бату-хана ухлопали? – хмыкнул капитан, в свою очередь проведя рукой по оперению. – Три стрелы положены только хану в походе. Остальные носят полный колчан. Так, Алексей Михайлович?
– Так, – кивнул Свешников. – И красный цвет пера, с вкраплением бирюзы – это цвета хана улуса Джучи.
– Значит, Бату-хан разгромлен, – изрек командир. – Ну, тогда за это надо выпить. Только…
Демин тоскливо посмотрел по сторонам. Ну, где же взять водку, если ее еще не делают? Павленко, что ли, послать? Если этот э-э бляо-дун (это не мат, дорогой читатель, это Дон Жуан по-китайски) к девке не убежит, то чего-нибудь да найдет. Но нельзя Павленко отпускать. Трезвый – в доску разобьется, но все сделает. А вот если старлею попало в нюх, все… Побежит ведь по девкам…
– Не побрезгуйте, князь и бояре, – хитренько произнес Ермила, вытаскивая из мешка здоровенный кувшин – литра на два, с притертой пробкой. – Медовуха! Быка с ног повалит!
– О, наш человек! – потер руки историк.
– Давай-ка, Ермила, открывай посудину! – повеселел командир. – Выпьем, а потом думать станем, что дальше делать…
Часа через два изумленные жители Козельска могли видеть бредущего по середине улицы воеводу Ермилу, во все горло распевавшего странную песню:
Мои друзья – начальники, а мне не повезло:
Который год скитаюсь с автоматом.
Такое вот суровое, мужское ремесло,
Аты-баты, аты-баты.
Афганистан, Молдавия и вот теперь Чечня
Оставили на сердце боль утраты.
За всех кого не вывел из-под шквального огня.
Аты-баты, аты-баты.
Удивлялись, но на всякий случай запоминали слова. Непривычная песня, вовсе непохожая на протяжные былины, что поют гусляры. Но поется здорово!
А уже на следующее утро весь Козельск пел:
Служил я не за звания и не за ордена.
Не по душе мне звездочки по блату,
Но звезды капитанские я выслужил сполна.
Аты-баты, аты-баты.
Глава 20
Весь день легионеры проспали. После бани и выпивки, если можно ее так назвать: ну, что такое две бутылки на пятерых мужиков, а если с Ермилой считать, так и на шестерых? Ну, одна чуть побольше оказалась, так что же теперь? Но еле-еле доползли до терема, разделись и разом отключились. Как выразился бы циник Дениска – рухнули, как панфиловцы! Павленко время от времени использовал такие обороты речи, за что получал втык от вышестоящих товарищей. Впрочем, к чести Варвара, героев прошлых войн он уважал, а если и позволял себе подобные фразы, то не связывал их с реальными людьми.
Сегодня спецназовцы могли себе позволить такую роскошь, как сон. А что? Враг у стен города разгромлен. Собрать трофеи (то есть помародерствовать) жители могли и без них. Да и что там теперь брать после такого пожарища? Разве что железяки. Ну, тоже вещь полезная в натуральном хозяйстве.
Судя по данным разведки, подкрепления к монголо-татарам со стороны Жиздры пока не предвидится. А внутренние интриги – разборки со Стырем да с Егорием – могут и подождать.
Но майор Демин не был бы майором, если бы не оставил хоть кого-то на дежурстве. И этим «кем-то», разумеется, оказался историк. Свешников особо не возражал. Он, в отличие от прочих, в вылазке не участвовал, днем прикорнул, да и ночью успел немного поспать. За нападение извне майор не беспокоился. В Ермилу и Ратшу он верил, если не как в самого себя, то по крайней мере настолько, чтобы доверить им свою охрану.
Свешникову была поставлена иная задача: записывать данные, поступающие с «жучков», присобаченных к штанам Стыря и к голенищу боярского сапога.
Ближе к вечеру, когда выспавшиеся и перекусившие легионеры собрались на традиционную беседу (читай – военный совет), майор вопросительно посмотрел на Свешникова:
– Ну что, Алексей Михайлович, накопал что-нибудь интересное? Как там наши фигуранты?
– Да что тут сказать, – неопределенно повел плечами Свешников. – По Стырю – ничего подозрительного. Судя по всему – как и вы, спать бухнулся. Я на всякий случай запись вел, но там сплошной храп.
– А по Егорию?
– А вот по нему, господин майор…
От того, как Свешников принялся «держать паузу» все почуяли что-то нехорошее. Демин, начиная догадываться, посуровел челом.
– Не юли, господин историк. Докладывай, как есть.
– Так может, лучше сами и послушаете? – предложил Свешников. – Я там начало отмотал: часа на три ничего важного. Приказы воям своим, ругань, паузы.
– Так ты с важного начни, – приказал Демин, начинавший терять терпение. – А там сам разберусь.
– Как скажете, – пожал плечами Свешников, включая звук на планшетнике, на который он «перекинул» запись.
Вначале ничего не было слышно – только резкие скрипы половиц, скрежет открывающейся двери. Ну, понятное дело: запись из сапога, где уж ей быть качественной?
– Сейчас, – успокоил народ историк. – Дальше запись с «жучка» в горнице пойдет, там она чище.
