Сергей Бузинин - Последняя песнь Акелы. Книга третья
– И теперь ты хочешь… – внезапно охрипшим голосом просипела Полина, – чтобы я…
– Именно, – удовлетворенно кивнул Чернов, набулькивая вина в свой бокал. – Завтра сведу тебя с верными людишками, день-два на сборы – и айда за камешком.
– А как мы камешек отыщем, – привередливо поморщилась девушка, – эти людишки меня к тебе возвернут или там же, подле лунного камешка, ножичком по горлышку?
– Нет, – отхлебнув из бокала, расслаблено потянулся Чернов, – не бойся. Люди верные… я им верю…
– Хорошенькое дело! – возмущенно вскинулась Полина. – Людям верит он, а по бушу и заброшенным городам ходить буду я?! Не-е-ет, дядюшка, коль к черту на рога меня отсылаешь, то пойду я с тем, кому я доверяю…
– Ну и где я тебе этого Пелевина сейчас сыщу? – понятливо хмыкнул Чернов, насмешливо глядя на нахохлившуюся племянницу. – Он, может, в армию уже записался или вовсе из Претории восвояси подался…
– Здесь он, – упрямо буркнула Полина, что-то вычерчивая черенком вилки на скатерти. – Здесь, в Претории, я точно знаю.
– Коли здесь, так отыщем, – устало зевнув, Чернов небрежно облокотился на угол стола. – С утра Дингане по кабакам отправлю. Но смотри, племяшка, если ты кому-нибудь, хоть слово…
– Голову отрежешь? – пренебрежительно фыркнула Поля, раздумывая о чем-то своём.
– Всё б тебе развлекаться, – угрюмо буркнул Чернов, выбивая пальцами дробь по столешнице. – Найму в католической миссии двух теток посуровей, и поедешь в Европу, как миленькая.
– Вот еще! Миленькие в Европу не ездят, они оттуда бегут! – возмущенно вскинулась девушка, упершись руками в бока. – Дядя! Какие могут быть католички?! Я православная!
– Хорошо, – глядя на разъяренную племянницу, Чернов меланхолично пожал плечами, – найму трех…
Не найдя достойного ответа, Полина показала дяде язык и, стянув со стола перезрелый банан, нарочито неуклюже переваливаясь, затопала к выходу. Взявшись за вычурную дверную рукоять, девушка, словно прислушиваясь к внутреннему голосу, ненадолго замерла и зачем-то вновь подошла к столу. Вытащив из дядиного коробка пару спичек, Полина что-то вымерила на карте и с крайне задумчивым видом развернулась к Матвею:
– Я вот думаю, думаю и никак одного понять не могу, – Полина, перекидывая банан из ладони в ладонь, словно апаш нож, вопросительно взглянула на дядю. – А на кой чё… в общем, на кой именно я тебе сдалась? Расстояния не шибко большие, люди верные у тебя есть, сходил бы да сам нужный камешек того… прихапшил… Так нет, аж во Францию телеграмму направил да меня вытребовал? Ну и pourquoi?
– Да тут оно, знаешь, какое дело, – потупившись и нервно почесывая грудь, смущенно пробормотал Чернов. – Оно, вроде, как и чепуха да суеверия, но вот в чем закавыка… – Старик покосился на выжидательно постукивающую туфелькой по полу Полину, вздохнул и продолжил: – Суагилье, ну, профессор который, уверял, что камни из тайника только девка взять и может. А и как такому не поверишь – человек он шибко ученый, чтоб врать. Да и под зула мутвой* (название пытки)…
– Под чем? – непонимающе дернув щекой, перебила Полина.
– Под тем! – неожиданно зло огрызнулся Чернов. – Под зула мутвой! А что это да как, тебе того знать не надо! В общем, не мог он обмануть. Вот и выходит, Полинка, что нынче тебе голову в пекло сунуть придется… И желания большого тебя в буш отправлять у меня нет, да делать нечего…
– Так, может, и без лунной каменюги как-нибудь перебьемся? – с отсутствующим видом пробормотала Полина, – чай, и без тех алмазов закрома от сокровищ ломятся? Или промотал все до последнего?
– Коли бы дело только в деньгах стало, – мрачно пробурчал Чернов, разглядывая заляпанный легочной кровью платок, – и без тебя бы обошлись. Да только камень тот не только как солитер ценен, он еще и от хворей избавляет. А я б еще десяток-другой годков пожил… Так что, если без камня, внуков, как ты говоришь, факт – не увижу.
Глава десятая
Как водится, похмельное утро нагрянуло внезапно. И, как всегда, на несколько часов раньше, чем того хотелось. У-у-у, чёрт, настырное какое! И чего, спрашивается, неймется?! Могло бы и до завтра подождать. А лучше – до послезавтра.
Слепо отмахнувшись от солнечных лучей, впившихся в неподъемные веки, словно игривая кошка в бабушкин клубочек, Алексей героическим рывком поднялся с лежанки и по стеночке побрел в дальний комнаты. Если верить памяти (а это та еще изменщица!), вчера там висел умывальник. Алексею повезло: полнехонькая бадья поджидала его на прежнем месте. Вдоволь нахлебавшись теплой, отдающей оцинкованным железом, воды, траппер разведанным маршрутом добрёл до койки и рухнул лицом в одеяло. Спать не хотелось, хотелось водки и определенности. Поскольку спиртного в наличии не было, из глубин памяти стали лениво выкарабкиваться размытые воспоминания о вчерашнем вечере.
Первой почему-то вспомнилась рожа мертвецки пьяного французика, мирно почивающего в остатках мясной закуски. Зрелище розоватой, с залысинами, черепушки в обрамлении багровых потеков соуса своей чрезмерной анатомичностью вызывало рвотные позывы, и Алексей, мотая головой, словно ретивый жеребец в загоне, поспешил с ним расстаться. В результате избавился ещё и от остатков вечерней трапезы и вновь потащился к умывальнику. Теперь на четвереньках.
С трудом взгромоздив непослушное тело на койку и придав ему горизонтальное положение, траппер изнеможенно прикрыл глаза и вознамерился подремать, как вдруг вспомнил странные, в непривычной манере выстроенные и под незнакомую музыку озвученные слова:
И когда вода отступит назад,
Берег выйдет и откроет героя,
Берег выйдет и откроет врага,
Их по-прежнему останется двое…
Опасаясь трясти головой или вообще как-либо шевелиться, Алексей осторожно покопался в памяти. Безрезультатно. Слова и мелодию он помнил хорошо, а где, когда и от кого их услышал – нет. Память, игнорируя робкие хозяйские потуги достучаться, дрыхла самым бессовестным образом. Или искусно притворялась. То ли устав от настырных поползновений, то ли сжалившись над бедолагой, подсознание лениво выдало, что песню траппер слышал вчера в кабаке и, решив, что на сегодня подвигов достаточно, вновь погрузилась в спячку. С трудом протиснувшись мимо ленивой товарки, на поверхность выбралась ассоциативная память. Алексей обрадовался было случайной союзнице, но всмотревшись в показанные ею картинки, стыдливо шмыгнул носом и затих.
Незнакомая песня по ассоциации окольными путями вызвала к жизни образ Бёрнхема, давно и надежно похоронный в глубине души. А следом припомнилось, как вчера он бубнил сам себе, что Фредерик – лучший из англичан, встречавшихся ему на жизненном пути, но это не помешает отправить его в места, богатые дичью. В ответ на кровожадные помыслы, сознание и совесть, устав плескаться в алкоголе, еле слышно пролепетали, что, во-первых, Бёрнхем не единственный приличный человек среди англичан, а во-вторых, и вовсе американец, но, смытые очередной порцией плохо очищенного вискаря, синхронно булькнули, ушли на дно и больше признаков жизни не подавали.
А Алексей, радуясь, что незваных советчиков больше не слышно, вливал в себя стакан за стаканом и бессвязно бормотал, что ему плевать, кто он такой этот Бёрнхем, англичанин, американец, француз… да будь он хоть негр преклонных годов, смерть его неизбежна, как крах… как… На этом месте фантазия, уподобясь котенку, гоняющемуся за своим хвостом, закрутилась детским волчком, и додумать мысль не удалось. Ни вечером, ни утром. Плюнув на Бёрнхема и планы отмщения, Алексей вольготно раскинулся на койке и в который раз постарался уснуть. Не получилось.
Откуда-то слева прицокал когтями изнемогающий от жары и сочувствия к хозяину Бирюш. В очередной раз облизав лицо не реагирующего на ласку Пелевина, пес огорчённо вздохнул, шумно рухнул на пол и затих.
Какое-то время в комнате были слышны только вездесущие мухи да отголоски трактирного гама, доносящегося с первого этажа. Потом перед дверью послышались чьи-то шаги, Бирюш вдруг встрепенулся и, радостно рыкнув, заметался по комнате, разрываясь между чувством долга и желанием выскочить наружу. Не открывая глаз, Алексей потянулся к кобуре, валяющейся возле кровати, но остановился на полпути. Во-первых, если б к комнате приближались враги, то и Бирюш вел бы себя по-другому, а во-вторых… даже если сюда крадутся кредиторы, убийцы или какие другие злодеи, ухудшить его положение они уже не смогут. Куда еще хуже-то? В довершение размышлений слабенько трепыхнулась надежда, что это Полина пришла в гости. Чаяния о визите красавицы оказались нежизнеспособными и практически тут же сгинули. Чего, спрашивается, порядочной девушке делать в третьесортном кабаке? Не его ж, охламона, разыскивать?
Незваный гость вежливо постучал в дверь, но ответа не получил. Алексей уткнулся носом в стену и блаженно замер: путем проб и ошибок он нашел позу, в которой его почти не мутило и даже голова болела чуть меньше. Стук повторился, но Пелевин, резонно рассудив, что смерть войдет без спросу, а все остальные могут подождать до лучших времен, даже не пошевелился. Кто бы там не заявился – плевать! Очень мягко говоря.
