Гай Орловский - Небоскребы магов
Его голос потрескивал и прерывался:
— Уже нет… Мое любопытство завело… слишком далеко. Я переоценил… Но если хочешь… ищи… квантереллу…
— Это что? — вскрикнул я.
— На острове, — прохрипел он.
— Далеко от берега? — спросил я. — Какие координаты?…
— Быстрее сними… кольцо, — прошептал он. — Все… исчезнет…
Я наклонился и поспешно содрал у него с указательного пальца толстое кольцо из неизвестного металла. Маг с трудом перевел взгляд, я показал ему, что вот оно у меня на ладони.
Он прошептал:
— Значит… ты не случайно…
Его тело заблистало и моментально стало плоским, рассыпалось на искры, а те ушли в землю. Поднялись примятые стебельки травы, словно на ней и не лежало тяжелое тело, залитое кровью.
Я спросил торопливо:
— А что с ним делать?… Что делать?
Фицрой, сам перепуганный и вздрагивающий, хлопнул меня по плечу и сказал натужно бодрым голосом:
— Живучий гад… Пока все не уничтожил у себя в логове, умирать не стал…
Я сказал зябко:
— Ничего не понимаю. Мы же просто ехали!.. Какое тут не случайно? Конечно, случайно. Только случайно! И нечего тут…
— Успокойся, — сказал Фицрой чуть бодрее. — Главное, мы живы и даже почти целы. Кроме моей гордости, ничто не пострадало. А тебя не жалко! Чего тебя жалеть?… Давай в седло, поехали отсюда!
Я вернулся к коню, он щиплет верхушки молодых веточек, он словно и не слышал жуткого крика, шипения, не видел пугающего гейзера крови… А может, и не видел. Может, его видели только мы, люди.
Фицрой на коня взлетел с такой резвостью, словно торопится поскорее убежать из этого страшного места. Я последовал за ним, но не потому, что храбрее, напротив, запоздалый ужас начал потряхивать с новой силой.
— Ты заметил, — сказал он внезапно, — там у колодца уже и деревья понарастали?… Ну, не совсем рядом, но там дальше руины домов, огрызки фундаментов, а в них столетние дубы… Народ давно ушел. Или его пожрали, а новые не пришли.
Я сказал невпопад:
— А сколько крови из него… Ведер двадцать. Где они и помещались в таком…
— То была не его кровь, — предположил Фицрой. — Или нам померещилось. Главное сейчас, думай о бабах! Я всегда о них думаю, когда какая-то неприятность. Знаешь, так хорошо становится! Все-таки бабы — наше все.
Некоторое время кони шли через лес шагом, мы не решались пустить их даже в рысь, я спросил наконец:
— Ну как тебе… еще не передумал становиться магом?
Фицрой зябко передернул плечами.
— Магом? С ума сошел!.. Да ни за что… А ты как стал?
— Я не маг, — ответил я. — Уже говорил, только нахально пру вещи Рундельштотта. И пользуюсь.
Он буркнул:
— Спер бы Что-то и для меня.
— А меч? — напомнил я. — А одежка, которую не пробить ни стрелой, ни болтом?
Он сказал мечтательно:
— Это все защитное, а мне бы еше и нападальное, как вон у тебя…
— Меч, — сказал я, — нападальное. Ладно, пошли быстрее. Нужно только запомнить, что в этом колодце Что-то опасное, это же мои земли! Опасное и непростое.
— Тото здесь пусто, — сказал он. — Непростые у тебя земли. Поедем дальше?
Я ответил все еще неверным голосом:
— Что-то перехотелось. В другой раз. Подумаешь, сосед… Познакомимся при случае. Соседи все-таки не главное счастье в нашей интересной жизни, что все интереснее и интереснее… Как же этот гад напугал, до сих пор селезенка трясется!
— У меня тоже, — признался он с неловкостью. — Никогда бы не сказал такое вслух, но раз уж и тебя пугнуло, то мне тоже можно. Насчет кольца постарайся разузнать… Только не представляю, у кого. Не у соседей же…
— Он сказал про остров, — сказал я. — Но какой…
— Что такое остров?
Я посмотрел на него почти с жалостью.
— О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья век… Тебе точно готовит. В моем лице. Я как бы просвещение, если не смеяться…
— Точно не хочешь ехать дальше?
— Этот гад охоту отбил, — признался я. — Меня интересуют только соседи и чего от них ждать. А не эти монстры… Географию этих земель пусть изучают извозчики, им положено.
— Возвращаемся?
— Да, — сказал я. — На сегодня хватит.
Он повернул коня и вдруг завопил:
— Олень!.. С какими рогами! Я таких здоровенных еще не видел…
Я всмотрелся, за кустарниками виднеется горбатая спина, никаких рогов, но испуганный олень вздернул голову, глаза огромные, непонимающие, ну что такого, подумаешь, рога, хотя рога в самом деле великанские и с красиво загнутыми отростками, их там не меньше дюжины.
Фицрой заорал и пустил коня вскачь, пригнулся к его шее, и олень, все поняв, развернулся и ринулся прочь еще быстрее, так как на спине ничего, кроме прилипшего листка.
— Да зачем он тебе, — крикнул я безнадежным голосом, но сам знаю, уже такое не остановить, послал коня следом. — Ну олень, подумаешь…
Олень явно опережал, но, оторвавшись от преследователей, забывал про нас, начинал щипать траву, а когда видел приближающегося Фицроя, испуганно бросался наутек, и снова мы неслись, как два дурака, за животным, хотя в любом селе можно за бесценок купить хоть барашка, хоть теленка, хоть кабанчика.
Но почему-то добытый на охоте ценнее, и мы мчались и мчались по моей земле уже в обратную сторону, на восток, я начал уставать раньше коня от бесцельности и дурацкости погони, когда в конце концов поля кустарника начали заканчиваться, а впереди поднялась и стала приближаться стена леса.
Я надеялся, что там на опушке погоня и закончится, вон как Фицрой горячит коня, стараясь успеть догнать, однако олень успел вбежать в лес, мрачный и дремучий, с плотно сдвинутыми друг к другу высокими деревьями, и там исчез.
Я издали рассмотрел непролазную чащу, начал придерживать коня, но Фицрой с азартом вломился следом за оленем, в зарослях вынужденно соскочил на землю и побежал, где-то пригибаясь, чуть ли не падая на четвереньки, где-то перепрыгивая упавшие стволы лесных великанов.
Я остановил коня на краю леса, крикнул:
— Эгей!.. Ты где?
— Он тоже застрял, — донесся отчаянно-радостный вопль. — Иди сюда, возьмем голыми руками. Запутался рогами!
Я вздохнул, покинул седло, конь посмотрел на меня со снисходительным презрением.
— Жди, — велел я, но на всякий случай набросил повод на крепкий сучок. — Мы скоро. Наверное…
Глава 7
Лес в самом деле торжествующе дремучий, цепкий, деревья толстые и настолько высокие, что вершины тают в сверкающем оранжевом небе.
Я пробирался с трудом, где-то протискиваясь, где-то перелезая, мелькнула за деревьями яркая одежда Фицроя, вдруг донесся его горестный крик:
— Ну что ты ломишься, что ты ломишься?… Спугнул…
Я продрался ближе, Фицрой разочарованно показывал на белый зад мелькнувшего далеко впереди оленя.
— Видишь?… Тебя увидел!
— А тебя не боялся? — спросил я. — Возвращаемся?
— Погоди еще чуть, — попросил он. — Что-то с этим оленем странное…
— Посмотрим, — сказал я, — лес тоже странный…
Некоторое время протискивались между деревьями.
Незаметно пахнуло свежестью, настоящим морским воздухом. Деревья впереди разбежались в стороны, я тихохонько охнул: впереди море, настоящее море… хотя нет, не море, а уютная такая бухта, даже бухточка, по берегам могучий строевой лес, абсолютно зеркальная гладь залива…
— Красота, — сказал Фицрой. — Озеро!
— Давай пройдемся по краю, — ответил я. — как-то загадочно это… И маняще.
— Чем? — спросил я.
— Возможностями, — ответил я. — Возможностями, которых никто не замечает.
Он хмыкнул.
— Не знаю, что за возможности ты увидел. Вообще-то их у всех полно на дорогах, только мало кто нагнется, чтобы поднять. А другие так и вовсе отпихивают ногами. Любые возможности означают риск и работу, а кому это надо? Все хотят жить, ничего не делая.
— Я тоже такой, — признался я. — Но сейчас возможности очень уж велики. И раз уж никто другой не желает взяться, посмотрю сам, вдруг что получится…
— Ты о чем?
— Сперва обогнем, — ответил я. — Вдруг это не озеро?
— А что?
— Бухта, — ответил я. — Чует моя душа, если она у меня есть, что это бухта…
— Что такое… бухта?
— Отросток моря, — пояснил я. — Тихий такой, ласковый, мирный…
— Вернусь за конями, — сказал он.
Бухта, широкая посредине, оказалась с достаточно узким горлышком: мы ехали по самому краю, конские копыта расплескивают воду, а тот берег все приближается и приближается, и когда между ними осталось водное пространство, через которое даже я смогу перекинуть камень, впереди послышался шум накатывающих волн.
Деревья здесь стоят настолько плотно, что мы едва-едва протискивались между исполинскими стволами, а потом пришлось покинуть седла и протаскивать коней за повод между множеством то ли корней, вылезших наружу, то ли веток, что опустились к грязной земле и коренятся там, превращая дерево в подобие огромного паука на множестве неопрятных лап, опущенного в воду.
