Андрей Посняков - Демоны крови
Ратников покуда помалкивал, рассуждая, не подослать ли к Хевронию Олексу с каким-нибудь завлекательным рассказом о несметных сокровищах, спрятанных крестоносцами в замке? Самому-то Мише не с руки было лезть — кто он тут? Так, никто, приблуда, по-местному говоря — пришалимок.
По всему, атаман куда больше склонялся к ограблению купеческого каравана — к тому все и готовились, оставалось лишь разочарованно вздыхать да тихонько, про себя, ругаться.
Помощь в этом непростом деле пришла, откуда не ждали. Перед самой темнотой, когда в быстро синеющем вечернем небе уже начинали желтеть бледные до того звезды, вернулся откуда-то небольшой, высланный еще с утра на разведку отрядец — человек с полдесятка. Вернулись не одни, с пленными, точнее говоря — с добровольно примкнувшими к разбойничьей ватаге гражданами — давешними раззявами-кнехтами, коих Миша с Олексой так здорово облапошили насчет лошадей. А и правильно! Не фиг на голых девок пялиться! Тоже еще… крестоносцы. Впрочем, все трое вовсе не скрывали причин, приведших их в разбойничье логово.
— Мы ведь давно хотели уйти, да все побаивались, — ухмыляясь словно ни в чем ни бывало, объяснял вислоусый Збышек. — А тут в погоню за кем-то послали, а у нас лошадей увели. Ну, и как возвращаться? Подставлять спины под господскую плеть? Так надоело уже, мы, если хотите знать, бург это чертов давно уже ненавидим, вот, коли б восставшие эсты в округу пришли — и у нас бы стены заполыхали, клянусь Святой Девой! Самое подходящее для того время!
— Это отчего же? — тут же справился атаман. — Объясните-ка — почему подходящее?
— Дак ясно, почему, батюшка! — захохотал кнехт. — Кто-то серьезный из замка убег — ловить дня три будут, все людишки в погоне, по дальним лесам, да по озеру, а замок — пуст! Окромя дюжины караульных, священника да герра Штраузе-командора — он за главного там — никого! И ров, главное, без воды, и стены кое-где не достроены — приходи, бери бург, вот он как на ладошке!
— Неужто так? — Хевроний Евлампьевич усомнился.
— Да вот те крест, батюшка!
— Вот-вот! — тут же подал голос Кнут. — А я про что говорил? И этот еще… Мисаил. Все о том же!
— И ладно! — немного подумав, атаман махнул рукой. — Коли уж удача сама в руки лезет… грех не воспользоваться. Грех!
Ватажники выступили в поход уже утром, едва рассвело. Сорок человек, они шли тайными тропами, одетые в кольчуги и кожаные, с металлическими бляшками, панцири. У кого-то были латные шлемы, у кого-то — войлочные татарские шапки, у многих же не имелось и этого — в шайке Хеврония немалую массу составляли беглые холопы да примученные немцами эсты. Между прочим — все еще язычники, ну да в ватажке это никого не смущало. У каждого из них было короткое копье, топор, увесистая дубина, ну и главное — злость! Да что там злость — ненависть. Ненависть к угнетателям немцам и к их непонятному и злому богу.
На ходу эсты молились своим лугам, священным озерам, рощам… Проходя мимо раскидистого дуба — того самого, под кроной которого не так давно ночевали беглецы, — эсты привязали к ветвям разноцветные ленточки — на удачу. Остальные разбойнички, глядя на это, лишь прятали подальше усмешку — не стоило гневить чужих богов, тем более — в их родных местах, ведь все эти земли, этот лес, это небо, озеро, все вокруг когда-то принадлежало эстам, светлоглазой прибалтийской чуди, добродушному и покладистому народу, доведенному до белого каления захватчиками-тевтонами.
Азарт, сладостное предвкушение предстоящей битвы, исходил сейчас от каждого, от самого последнего мальчишки-чудина до атамана. Азарт предвкушения боя раздувал ноздри, гнал в жилах кровь, заставляя сильнее биться сердца. Выкатившее на небо солнце — желтое, сверкающее, рассветное — отразилось в шлемах и наконечниках копий, а где-то далеко впереди, за изломанной кромкой еловых вершин, блеснуло синевой озеро.
Атаман дал знак останавливаться. Немного передохнули, помолились — каждый своим богам, — впрочем, остановку сделали вовсе не за этим. Хевроний расчетливо выслал вперед разведку — вызвался Олекса и с ним еще двое парней — всем остальным было приказано делать лестницы. Нарубили жердин, привязали перекладины… Еще повалили увесистую сосну для тарана. Пока суть да дело, вернулась разведка.
— Все так, как и было, — радостно доложил Олекса. — Дальняя стена так и стоит недостроенной.
— Добро, — Хевроний осклабился, показав крепкие желтые зубы, вытащил из ножен меч — трофейный, рыцарский — взмахнул клинком: — Ну, с Богом!
Или с богами… или с дьяволом… Кто за кого…
Ломанулись. Пошли. Ринулись. Полторы дюжины, вместе с атаманом, ударили в лоб, в ворота… эх, как они разогнали сосну! Ворота дрогнули… однако не поддались с первого раза. И сразу же последовал новый удар… еще удар… еще… еще!
Ратников уже дальше не видел, что там — вместе с людьми Кнута он бежал к дальней стене. Бежал, чувствуя, как все сильнее бьется сердце… А страха не было, его обычно и не бывает в таких ситуациях ни у кого. Все уже отбоялись… Все равно уж… Теперь — только вперед!
— Давай, робяты! — взмахнув дубиной, громко закричал Кнут. — Лестницы! Давай! Ухх-ха-а-а-а!!! Кто на Бога и Великий Новгород?!
Ратников на бегу скривился — вот ведь, гад какой, позорит древний новгородский клич своими разбойничьими устами! Одно слово — сволочь, хоть и не знали здесь пока этого слова, оно поздней пошло, с верхних волоков, тамошние людишки — изгои — везде были чужими, безобразничали в ближних к волокам городках-деревнях, девок заманивали, устраивали групповые изнасилования — «толоки» — их уже и злыднями не прозывали, вообще никак, одно было название — с волочи, с волока то есть… вот и пошло с тех пор — «сволочи». Кнут Карасевич как раз из таких был. Но не трус, нет… и не дурак. Не полный придурок.
Напрасно крутился на башне часовой — кто-то пустил стрелу, поразил кнехта в шею. В часовне ударили в колокол… поздновато, да и кого звать? Так, для острастки больше…
Первая лестница прилегла к недостроенной стене… за ней — вторая, третья… пятая…
Немного опомнившиеся защитники замка пытались взять атакующих на копья. Напрасные хлопоты! Проткнули одного, другого… Третий метнул секиру… голова кнехта разлетелась напополам вместе со шлемом, густо забрызгав навершье стены скользкими беловато-красными мозгами. Олекса бежал, поскользнулся, упал вниз, кувырком скатился в ров… У Ратникова захолонуло сердце… жаль было парня, жаль, если вот так вот глупо погибнет, ни за что… Нет! Вот парень вскочил на ноги, помахал рукой… Ну, слава богу, жив!
А вот все — и Ратников — уже на гребне стены. Ударить мечом — подарком Хеврония — подскочившего кнехта, тот так и полетел вниз, вверх тормашками… спрыгнуть… Ого! Да откуда ж вас столько?
Миша едва успел отразить летящий прямо в сердце удар — острие копья запросто бы пробило старенькую кольчужку, тоже разбойничий подарок… точнее — ее дали взаймы. Тем более, следовало беречь, почем зря не дырявить.
Гневно сверкая глазами, кнехт снова произвел выпад. Стеганый плотный гамбизон, вытянутый книзу щит с большим умбоном, круглый «шапель» — шлем, железная шапка с полями. Эх, если б меч был нормальный, с острием… А так — вряд ли закругленное на конец лезвие проткнет гамбизон. И все же… Удар!
Отскочив в сторону, Ратников рубанул врага по плечу — тот успел вовремя подставить щит, и снова выкинул вперед копье… не очень-то удобно, со щитом — и копьем. Но парень, видать, был силен… давно пора было уже с ним кончать.
Якобы уклоняясь, Михаил отклонился в сторону, перенося вес на правую, опорную, ногу… и когда копье вновь просвистело у самой шеи, ухватив за древко, дернул его на себя, подставив меч. Насадил кнехта, как таракана! Или бабочку — на иглу.
Черт! Так и знал! Плохо откованный, «контрафактный» клинок, подделка под легендарного «коваля Людоту» — треснул, сломался… Правда, сломался, уже проткнув гамбизон.
Кнехт дернулся, застыл… светлые глаза его закатились, изо рта хлынула густая черная кровь. Совсем молодой парень… жить бы да жить. Ратникову было его искренне жаль, Миша вовсе не собирался никого убивать, но… Слишком уж ловко ты управлялся с копьем, парень!
Тут уж — либо ты, либо тебя. Не до сантиментов — закон битвы. Нельзя поесть дикого меда, не прибив часть пчел. Ввязался в сражение — вот тебе кровь. И своя, и чужая — в достатке, пей — не хочу. Так что — все правильно…
И все ж на душе стало скверно.
Осмотревшись, Михаил увидал бегущих к главной башне разбойников, тут же принявшихся колошматить дубинами в дверь. К ним уже подбежал Кнут Карасевич, махнул окровавленной секирой, показывая на аккуратно сложенные штабелем бревна. Вон они, рядом. Возьмите-ка, братцы, да с раскачки… хабах! От дверей только щепочки полетели.
Ратников мигом подбежал, Кнут оглянулся, скривил гримасу — непонятно, то ли сожалел, то ли радовался.
