Конторщица 4 (СИ) - Фонд А.

— Ну что ты, как пятиклассница, — отеческим тоном попенял мне Будяк. — Я домой провожу тебя. Поговорить нам надо.

— Нам не о чем с тобой говорить, Пётр Иванович! — твёрдо отрезала я, тщетно пытаясь выдернуть руку из захвата. — Всё уже переговорили и порешали. Так что прощайте.

Я таки вырвала руку и развернулась, чтобы уйти, но Будяк удержал, намеренно не отпуская меня.

— Лида, — повторил он настойчиво, — ты можешь и не говорить, хотя я тут тебя больше часа, между прочим, жду. Говорить буду я. А ты просто послушаешь. Молча.

— Я не просила меня ждать!

— Зато Римма Марковна просила! — не повёлся Будяк, — она тебе ужин и завтрак передала. Пирог вон испекла. Ещё тёплый.

— Пётр Иванович, — скрипнула зубами я (настроение и так было в полном раздрае), — я не желаю с тобой разговаривать. И не собираюсь приглашать домой. Если Римма Марковна что-то передала — давай сюда. Так уж и быть, заберу. Но впредь больше так делать не надо!

— Как?

— Не надо с Риммой Марковной разыгрывать эти шахматные комбинации! — вспылила я, окончательно теряя терпение, — пирог он мне среди ночи привёз! Тёпленький! Ты Нинке своей пироги вози теперь! Сюда больше ездить не надо!

— Не кричи, душа моя, люди уже спят, — Будяк привлёк меня к себе, — хотя ревнуешь ты очень мило. Мне нравится…

Мне захотелось влепить ему в глаз. Не знаю, до чего мы бы доругались, как вдруг сверху опять возмутилась Ядвига Поплавская:

—…и камушки у берега качали, и пела нам малиновка тогда, о том, о чём напрасно мы молчали…

— Вот видишь, — многозначительно заметил Будяк, — даже песня со мной согласна. Эх, Лида. Негоже так изгаляться над человеком!

Я зашипела, вырываясь.

— Лида, — вздохнул Будяк и выпустил меня из захвата, так, что я от неожиданности чуть опять не упала, — послушай меня, Лида. Я так и не понял, на что ты так обиделась. Но в любом случае, виноват я. Извини! Я, очевидно, виноват перед тобой во всём. Хотя это ещё как посмотреть. Мы же с тобой не муж и жена. И не жених и невеста. Ты мне ничего не обещала. И я тебе тоже. Но вот так получилось. Глупо. И неправильно. Мне неловко, что ты всё это увидела. Но ты сама тоже виновата. Могла же выйти тихо и сделать вид, что ничего не видела. Без всех этих разоблачений. Мудрые женщины именно так и поступают. И было бы у нас с тобой в дальнейшем всё хорошо.

Я скрипнула зубами от злости, но промолчала.

— Пойми, Лида, я — мужчина. Я — человек. И ничто человеческое мне не чуждо, — продолжал Будяк, а меня аж затрясло от злости, так, что я уже мало что соображала.

И в этот моментна освещённой от фонаря дорожке показался какой-то мужик. Он целенаправленно шел к нам в подъезд. Увидев нас с Будяком, он остановился и начал подслеповато присматриваться.

На меня падал свет из кухонного окна соседки Натальи. Будяк же оставался в тени.

— Горшкова? — вдруг спросил мужик, голос его был напряженным.

— Да, — ответила я удивлённо. — А вы кто?

— Ты что там моей жене наговорила на меня, дрянь такая? — вместо ответа зло рявкнул мужик, — теперь она со мной разводиться хочет!

Глава 2

— Слышь, мурло, я тебе сейчас чайник разобью, если ты в таком тоне ещё хоть слово вякнешь! — рыкнул Будяк и злой мужик моментально сдулся и перестал казаться злым. Скорее донельзя расстроенным и слегка потерянным.

— Да я что, я же ничего… — заблеял он, голос был какой-то дребезжащий, и мне стало противно.

— Что случилось? — спросила я, — какой жене и что я рассказала? Вы вообще кто?

— Смирнов, — глухо ответил мужик и закрыл лицо руками, — Гена Смирнов я. Зойка — это жена моя. Укатила на курорты, нашла себе хахаля и возвращаться не хочет…

— Как же это… — только и смогла выдавить я.

— Позвонила она мне сегодня, — издал мужик то ли всхлип, то ли вздох, и подтянул линялые, вздутые на коленках, треники повыше, — сказала, что разводиться со мной будет. А у нас трое детей, между прочим, и старик-отец лежачий… а она там с хахалем на курортах… Посиротила детей, сучка!

Мужик опять начал заводиться.

Я стояла в шоковом состоянии. И хотя после приключений в психоневралогическом диспансере меня уже ничего не должно было выбить из колеи, но тем не менее этот разговор морально доконал.

— Эй! Как там тебя? Генка? — обозвался Будяк, скривившись. — Ану-ка дыхни!

— Да что… — набычился сразу тот.

— Сюда дыхни, я сказал! — гаркнул Будяк таким командирским тоном, что мужик съежился и подчинился моментально.

— Всё ясно! — поморщившись от выдоха Генки, насмешливо пояснил мне Будяк, — товарищ с утра принял на грудь и додумался позвонить благоверной. А уж она женским чутьём определила степень поддатости супруга и вполне логично предъявила претензию. Было такое?

— Ну я… — замялся Генка и от расстройства чувств, одёрнул мятую клетчатую рубаху, отчего она ещё больше скособочилась.

— Было, — удовлетворённо произнёс Будяк и добавил, — так, Геннадий, сейчас дуй-ка ты домой и хорошенько проспись. И если я тебя возле Лидии Степановны увижу в километровом радиусе — я тебе ноги из жопы повыдираю. Ты меня понял?

— Понял, — угрюмо пробормотал Смирнов.

— А раз понял, то топай домой. И аккуратно давай топай, чтоб в вытрезвитель не замели.

Геннадий ещё что-то порывался доказать, но Будяк его не слушал:

— Бегом, я сказал!

И нерадивого Зоиного мужа сдуло. А мы остались во дворе одни. Тишину летней ночи царапало лишь стрекотание кузнечиков да лёгкий ветерок еле слышно шуршал травой.

— Спасибо, — пробормотала я. — Пойду. Поздно уже.

— Лидия… — хрипло сказал Будяк, при этом больше не делая попыток схватить меня за руки, — Лида…

— Спокойной ночи, Пётр Иванович.

Будяк что-то ещё говорил мне вслед, но тяжелая дверь подъезда захлопнулась и дальше я уже не слышала.

Я поднималась по ступеням, в душе опасаясь, что он сейчас догонит и придётся выдумывать, как от него отвязаться. Медленно-медленно я дошла до своей двери и вставила ключ в замок. Будяк догонять не стал.

С лёгким щелчком дверь открылась.

— Лида! — прозвучало сзади, и я аж подпрыгнула.

— Что? — развернулась я. Но это был не Будяк.

На лестничную площадку выглянул мой сосед, Иван Тимофеевич.

— А я слышу, шум какой-то у подъезда, — приветливо сказал он, — выглянул в окно, смотрю — вы, наконец-то, появились.

— Извините за беспокойство, — ответила я чуть смущённо.

— Да ничего страшного, — беспечно отмахнулся сосед, — иначе я бы вас опять пропустил. Пропадаете все на этих дачах, даже поговорить не с кем.

— О чём, Иван Тимофеевич? — устало спросила я и слегка толкнула дверь. Дверь приоткрылась и мне в руки вдруг выпала аккуратно засунутая в щель записка.

— Да вот три момента нужно с вами обсудить.

— Может, зайдёте? — радушно пригласила я, распахивая двери.

— Нет, это не займёт много времени, — покачал головой Иван Тимофеевич. — Первый момент, он вроде и не самый важный, но его нужно решить. И не тянуть с этим.

— Что за момент? — насторожилась я.

— Передайте, пожалуйста, Норе Георгиевне, когда вернётесь в Малинки, что я наконец-то выписал для неё «Литературную газету», — сообщил Иван Тимофеевич важным голосом. — И она должна уплатить за подписку до конца этой недели.

— Замечательно, — ответила я, не зная, как реагировать (не понятно — это дефицит в эти времена или нормально?). На всякий случай я радостно улыбнулась.

— Второй момент, уже средней важности, — многозначительно сказал сосед, — вас искал Быков. Звонил даже мне в редакцию.

— Что говорил? — нахмурилась я. Встречаться с Олечкиным «опиюсом» категорически не хотелось.

— Хочет встретиться с вами, — с неопределённым видом покачал головой Иван Тимофеевич и я восприняла это как осуждение. — Просил звонить в любое время. У вас же есть его телефон?

— Есть, — кивнула я. Настроение опять упало. Кроме того, записка из двери жгла руки.