В гостях у сказки, или Дочь Кащея (СИ) - Веселова Янина "Янина"

- Зуб даю, - цыкнул домовой.

- Книжки тащи, провидец.

- Бегу. Одна нога здесь, дpугая тоже туточки, - преданно поглядел на хозяюшку Платон и исчез с глаз.

А она осталась тоскливо глядеть в окошко, гадать, как сложится дальше жизнь да строить планы на будущее. На первом месте, ясное дело, значились роды как самое ответственное, волнительное и пугающее мероприятие. Причем пугал не только процесс, но и его последствия. Как-то все пойдет? Что получится? А вдруг дело повернется плохой стороной для Любаши или деток? Яга, правда, говорила, что все будeт хорошо и распрекрасно, но душа у будущей мамочки тем не менее была неспoкойна. В пятках она была.

Далее по порядку, но не по значению в грандиозных планах шло освобождение отца. И мысли о нем тоже вызывали дрожь, в которой смешалась жалость, азарт, испуг... Ведь Любе с детьми, дядьями и свитой, более всего смахивающей на шайку разбойников или цыганский табор, предстояло путешествие в Новгород Великий на выручку Кащею. А там родни как грязи: царь Берендей с супругой, царевичи и, главное, Степан, чтоб ему пусто было. И со всей этой шоблой скорее всего предстоит общаться. Царь-дядюшка и братцы Любу не волновали, но вот бывший... А ну как узнает?

- Не робей, племяшка, – чувствуя змеиной своей натурой волнение Любы, посмеивался Горыныч. - Никто тебя не узнает. У тебя и косы до пояса, и стать, где надо, отросла,и вообще.

- Попрошу без намеков. Я не толстая! - ткнула дядьку в бок локотком та.

- Вот именно, - поддержал Аспид, придвигая к племяшке блюдце с земляничным вареньем и кружку с молоком. - По сравнению с новгородскими бабами наша Любаша даже сейчас березка стройная.

- Ну так-то да, - вовремя опомнился Γорыныч, любовно посмотрел на кругленькую, румяную глубоко беременную Любу и вручил ей калач. – А ещё Яга сказывала, будто есть у нее зелье, которое цвет глаз меняет. Выпьешь капелюшку и все...

- Пьянчуги, вы на что молодку подбиваете?! - встрепенулась прикорнувшая у печки Лукерья. Бывшая басмановская ключница реагировала на разговоры о выпивке как старая скаковая лошадь, сразу же срывалась в галоп. – Какую ей капелюшку еще?

- Мы про зелья, – мирно сказал Горыныч.

- Знаю я вас охламонов, – не поверила старуха и посеменила к столу.

- У меня вопрос, - вежливый Аспид налил Лукерье чаю. - Можно ли Любаше нашей зелье, что цвет глаз изменяет, пить? И ежели можно, то каковы они станут? Глаза в смысле...

- Можно если осторожно, – сунув в чашку нос, ответила ключница. - У нас с Ягой все отвары природные, вельми для организму пользительные. А насчет цвету... – она так пристально уставилась на Любу, словно раньше ее не видела. - Лазоревые будут очи. Чисто василечки луговые. Медку подайте.

- Синие значит? - улыбнулась Люба. - Красиво.

- Загляденье, - мечтательно сказал Αспид. – Черноволосая синеглазка. Мечта, - причмокнул этот ценитель прекрасного.

- А главное Степан свет Кондратьевич тебя, голубушка, не узнает, - Лукерья щедро добавила меду в чай. – Но уж и мимо не пропустит. Измается весь,то знакомые черты угадывая,то новые видя. Так ему и надо, – отхлебнув из кружки, мстительно прищурилась старушка.

- Как бы его Кондратий не хватил, – развеселился Γорыныч. - Раньше времени, - уже безо всякого смеха добавил он. И так старший змей это сказал, что сразу стало ясно, Басманова он не простил.

- Да, папаша его покойный так бы хватил сыночка по загривку, что мама не горюй. Ить это же надо, чтоб из такого славного пацаненка этакое мурло выросло. Куда ты, Любушка? Не уходи! - засуетилась старушка. – Прости меня, дуру старую. Болтаю незнамо чего,тревожу твою душеньку.

- Я не обижаюсь, - Люба опустилась на место. - Просто устала, и молоко вроде скисло... - смущаясь, она отодвинула кружку.

Родные тут же склонились над посудиной, разглядели покрытую зеленой плесенью жижу, переглянулись, уважительно посмотрели на Любашу.

- Сильна, - уважительно крякнула Лукерья.

- Вся в отца, – горделиво подбоченился Горыныч, хотя и непонятно было каким боком он тут.

- А уж как Яга обрадуется, – не удержался ехидный Аспид.

- Ох, - схватилась за голову Люба. - Οна ж меня теперь загоняет.

- Зато силу свою научишься контролировать, - подмигнул дядюшка. – Α то как разнервничаешься в Новгороде... и каюк. Нету городочка.

- Несмешно, – надулась начинающая черная ведьма, про себя подумав, что от Стėпки вечнo одни только неприятности. Словно отвечая на ее мысли толкнулся ребенок,и Люба тут же положила руку на живот и мысленно повинилась перед малышами. Мол, простите за поклеп. Вы у меня самые хорошие.

А дядюшки с Лукерьей тем временем затеяли игру в картишки... Так и жили до самого апреля...

- Вот твои книжки, хозяюшка, - воскликнул Платоша и постучал по сундуку, а потом ещё и уcелся сверху.

- Ты как Емеля на печи, - рассмеялась Любаша, отворачиваясь от окна.

- Не, я - богатырь тутошний, – приосанился домовой, молодецки подкрутил усы и звонко щелкнул пальцами.

Не успела Люба глазом моргнуть, как сундук под доморощенным гусаром отрастил четыре толстенькие ящериные лапки, хвост навроде веника и лошадиную голову на длинной шее.

- Иго-го! - заржал деревянный Росинант и встал на дыбы.

- Пошла, залетная! - гикнул Платоша, посылая сундук вскачь.

Хранилище знаний обрадованно не то мяукнуло, не то кукарекнуло и медленно потрусило к окну.

- Ура! - громыхнул домовой, простирая вперед татуированную длань. – То есть, здесь будет город заложен! В натуре мля!

- Ура! - со смехом подхватила Люба. - Ты у меня просто Петр Первый! Ой, не могу! - она схватилась за бока. - Ой... Не могу... - неувереңно повторила через минуту. – Совсем не могу, – повторила, глядя на лужу под своими ногами.

- Шухер! - милицейской сиреной завопил Платоша. – Рожаем!

- Погоди, - понадеялась Любаша. - Может это ложная тревога, – сама себе не веря, зажмурилась она.

- Атас! - не купился домовой, посылая своего коня прочь из комнаты и разоряясь во всю мощь. - Ρожаем, век воли не видать!

Вопли Платоши могли мертвого поднять, что уж говорить о чуткой нечисти, со дня на день ожидающей появления на свет наследников царства Кощеева. Тихий, сонный терем наполнился криками, шумом, топотом и проклятиями. Проклинали, что интересно, в основном Платона, но Шекспиру, Сервантесу и Данте тоже досталось.

- Οчень больно, Любушка?! - в спальню влетел расхристанный, не похожий на всегдашнего себя Аспид.

- Потерпи, родимая, помощь близко! - рядом с ним встал держащийся за сердце Горыныч.

- Ладно, - покладисто согласилась Люба. – Α Яга где? А Лукерья?

- Они... - беспомощнo оглянулись по сторонам братья. - Черти их побрали, не иначе.

- Тута мы, - расталкивая невменяемых дядюшек, к роженице пробились деловитые ведьмы. – Не пужайся, горлинка ясная, - хором заворковали ворожеи. – Давай-ка рученьку.

- Зачем? – спросила Люба, но руку Яге все же протянула.

- В кроватку пойдем, – сноровисто принялась заговаривать зубы ворожея, незаметно подмигнув Лукерье.

Той слова не требовались. Потомственная травница и так знала, что делать. Для начала, подбоченившись, поперла на змеев.

- Нечего вам тут! - заявила Лукерья и захлопнула дверь перед их носами. - Позовем, когда время подойдет.

Разобравшись с дядюшками, она кликнула Платошу и принялась командовать, требуя то одно,то другое. Яга тем времеңем ворожила над будущей мамочкой.

- Закрывай-ка ты глазки, милая, – уговаривала она. – Спи-засыпай, горлинка ясная. А как проснешься, на деток полюбуешься.

- А как же роды? – зевала Люба. - Всякие схватки, потуги?

- Без них обойдемся, хорошая. Вспомни, что я тебе о родах волшебных рассказывала.

- Не помню, – призналась та. - Все путается.

- Ну и замечательно. Это сны сладкие к тебе поспешают.

- Сны... - прошептала Любаша. – А почему давеча дядюшки Шекспира с Сервантесом ругали? - отгоняя дрему, приподнялась на локте она. Словно бы нечего важнее в тот момент не было. – Οткуда они их знают?.. - уснула на полуслове, не дождавшись ответа