Павел Клюкин - Гибель химеры (Тайная история Погорынья)
Соорудив на скорую руку небольшой шалашик, девушка с большим трудом (недвижное тело оказалось страх каким тяжелым!) оттащила туда спасенного. Томимая недобрыми предчувствиями она со всех ног бросилась через лес к родимой веси. Но и там ее встретили одни головешки. Напрасно бродила Милорада вокруг останков домов и в отчаянии, уже не обращая никакого внимания на возможное возвращение ворогов, кликала живых. Ответом была только мертвая тишина да дымное марево, струившееся от обугленных остатков того, что еще вчера было многолюдным живым селищем.
В слабой надежде найти хоть кого-нибудь живого она побрела к другой веси, расположившейся на противоположном берегу речки Кипени, в трех верстах от них. Но и там была та же зловещая картина разрушений и смерти. И лишь на дальней окраине девушка услышала негромкий, но живой (Хвала всем Богам!) звук. Из густых зарослей смородины доносилось жалобное козиное блеянье. Когда она с трудом продралась через упругие зеленые ветки, то взору предстала удивительное зрелище: к козе с новорожденным козленком-сосунком крепко прижималась маленькая девочка лет пяти, испуганно поводя из стороны в сторону расширившимися от ночного ужаса глазенками.
Увидев незнакомого человека малышка собралась было уползти подальше в свое зеленое укрытие, но, разглядев, что перед ней не страшный убийца с обагренным кровью близких мечом, вцепилась в руку Милорады и разрыдалась. Еще некоторое время ушло на то, чтобы успокоить и, по возможности расспросить, девчушку о случившемся. Затем она нашла щербатую деревянную мису, приласкала и подоила козочку, которая доверчиво лизнула человеческую руку, избавившую раздувшееся вымя от бремени молока.
Напоенная сытной вологой Веснянка неутомимо шла за своей спасительницей, придерживая свою серую любимицу за левый рог, в то время как козленок удобно развалился на руках у старшей путницы. Больше всего Милорада боялась не найти устроенный утром шалаш, но и здесь (благодаренье Мокоши!) все обошлось — они вышли прямо к нужному месту. Пустив козу с козленком гулять на небольшую полянку, девушка немного посидела на бережку, давая отдых смертельно усталому телу. Парнишка лежал в той же позе, что его оставили, но дыхание было ровным, а кровь более не сочилась из ран. Решив пока не тревожить его Милорада скинула с себя изодранную праздничную рубаху и шитую яркими нитками паневу, влезла в небольшой бочажок и стала остервенело скрести свое тело грубым лыковым мочалом, будто надеясь смыть с себя всю мерзость нынешней ночи. Конечно, очистить израненную душу так же просто, как истерзанное тело, не удалось, но нежная прохлада ручья принесла большое облегчение.
Одевшись и осмотрев раненого, девушка послала Веснянку зачерпнуть мисой воды в ручейке, а сама стала вспоминать все, что когда-либо слышала о врачевании ран и ожогов. Когда память услужливо подсказало все, что сказывала старая ведунья Щепетуха, то Милорада встала и решительно отправилась на опушку леса за листьями лопуха и подорожника. Собранная добыча была промыта в ручье и настало время решительных действий. С помощью засапожного ножа раны были расковыряны, а обломки стрел извлечены, благо граненые наконечники бронебойных стрел, что впопыхах использовали стрелявшие, не оставляли осколков в уязвленной плоти. Пришлось, правда, прикрикнуть на едва снова не пустившую нюни Веснянку и заставить ее жевать до мелкой кашицы листья лопуха, потребные для лечения ожогов. К счастью они были невелики — основной жар приняла на себя верхняя рубаха, безжалостно располосованная на повязки, за полной непригодностью к чему-либо еще. Конечно, и порты, и нательная срачица пребывали не в лучшем состоянии — запятнанные кровью, с дырами от огня и железа. Но это было все же лучше, чем ничего. Обмытый и перевязанный парнишка пока не приходил в сознание, но с его лица, наконец, ушла смертельно-синюшная бледность. Измученные Милорада с Веснянкой притулились рядышком прямо на земле и мигом провалились в сон.
На следующее утро, подоив козу и опружив вдвоем с малышкой мису молока — кто знает, когда еще придется поесть, девушка отправилась в горелое селище. Сторожко оглядываясь — не увидал бы кто — прихватила секиру с обгорелой рукоятью, деревянную бадейку, куда покидала десяток найденных в одном из сожженных дворов репин и глиняный горшочек с едва тлеющими углями. Теперь дело пошло веселее — стало можно и нарубить лапника на постелю, и испечь репу, да и просто посидеть вечером у ласкового огня. С этой поры походы на погорелое место за утварью стали ежедневными.
Спасенный очнулся только через седьмицу, и тут обнаружилась новая беда — у него была сломана челюсть и искрошены страшным ударом многие зубы — ни жевать, ни как следует разговаривать, он не мог. Пришлось Милораде ходить с серпом на овсяное поле и на себе таскать тяжелые снопы к их временному жилищу. Полужидкий овсяный кисель да козье молоко — вот и все чем мог пробавляться парнишка, который даже имени своего не мог произнести. Впрочем, раны потихоньку затягивались, он уже начинал с помощью Милорады вставать, а вскоре решилась и проблема имени.
Однажды возвращаясь с очередной вылазки, девушка услышала тоненький голосок Веснянки:
— Ну, Жур, скушай еще ложечку, ну, пожалуйста, Журик! Я для тебя земляничку искала, Мила старалась, снопы носила, варила для тебя. Тебе поправляться надо и на ноги вставать! Журик, ну, пожалуйста!
Да, назвать паренька «овсяным кисельком» могла только маленькая придумщица. Но с тех пор так и повелось — Жур-Журик. И, что было самое удивительное, спасенный охотно откликался на новое имя. Кажется, именно с этого дня силы стали не по дням, а по часам прибывать к нему.
Не прошло и полмесяца, как Жур уверенно встал на ноги. Милорада с раннего утра ушла на овсяное поле, а он, увлекаемый беспечно щебечущей Веснянкой отправился к разоренному селищу:
— Мила туда почти каждый день ходит, то одно принесет, то другое. И мы что-нибудь нужное для хозяйства найдем.
Но едва они вошли за обгорелый тын, как решительно повернулся и потянул девочку обратно:
— Я один туда зайду, а ты посиди, вон там на пригорке. Да сплети венок для меня.
— Ладно, только побыстрее возвращайся, Журик. Мне будет скучно без тебя.
Первый раз он действительно возвратился быстро, притащив какую-то хозяйственную утварь и, к огромной радости Веснянки, почти не пострадавшую в огне деревянную куклу. Только одежка куколки, сшитая из разноцветных лоскутков, была вся перемазана золою. Заигравшись с новой находкой, малышка и не заметила, что день уже стал клониться к вечеру, а Жура все нет и нет. Только когда к ней подошла обеспокоенная Милорада, спохватилась:
— А где же он?
Он нашелся на краю селища у большой ямины, почти доверху заполненной тем, что раньше было жителями селища. Посторонь лежал заступ, которым и была вырыта могила. Постояв в молчании над местом последнего упокоения родных Жура, все трое принялись засыпать мертвых землей. Дело шло тяжко и медленно. И только когда на небе показалась вечерняя заря, маленький курган скрыл бренные останки. Венок из полевых цветов, горсть колосьев да соленые слезы прощания — вот и все, чем смогли проводить они ушедшие в Ирий души. Возвращались назад в скорбном молчании, даже маленькая щебетушка не проронила за вечер ни слова.
Утром, когда Милорада собралась идти на поле, Жур придержал ее за руку:
— Подожди, я вчера нашел кое-что, надо бы нам сходить поглядеть.
Удивленная, она тем не менее не стала возражать, и снова все втроем они направились в сторону пепелища. Впрочем, Жур не стал останавливаться в погорелом селище, а провел их дальше, туда, где весело шумел маленький родник, заполняя холодной ключевой водой небольшую бочажину. Здесь же в тени двух березок притулилась скромных размеров банька, невесть как уцелевшая от разоренья. Девушка, уже не раз задумывавшаяся о надежной крыше над головой, от радости даже чмокнула смутившегося парня в щеку, а Веснянка со звонкими криками «Дом, дом, наш дом!»- принялась скакать вокруг.
Тут уж стало не до поля. Весь этот и следующий день ушел на обустройство. Жур соорудил из жердей изгородь, организовав некое подобие двора. Милорада с Веснянкой обошли каждое подворье, старательно собирая все, что могло бы пригодиться в хозяйстве, затем наведались и на огороды, где из-за отсутствия людей изрядно повылазило сорняков. Но все равно картина была отрадная — урожая, если его бы удалось убрать, вполне хватило бы чтобы прожить до весны. Да и хлеба уродились на славу в том году, напомнив Александру старый советский кинофильм «Кубанские казаки». Дело было за малым — всего в четверо рук убрать все, что посеяли сотни…
