Мама, папа, я и Перестройка (СИ) - Конфитюр Марципана
Я хотел сказать «а я в тебе», но удержался. Вместо этого серьёзно сообщил:
– А ты не думала о том, что вот я, допустим, вырасту, допустим, решу на Ирке жениться, а она будет всё ещё думать, что с ней что-то не так! Она же нас обоих будет этим изводить! С ума сведёт!
В ответ мама рассмеялась. Потом потрепала меня по голове и сказала:
– Ах ты мой жених! Да не переживай ты так! К тому времени, как ты вырастешь, Ира давным-давно забудет и детский сад, и все эти обзывательства. Так что просто не волнуйся!
– А вот буду! – Я насупился. – Мам! Илиада ведёт себя просто ужасно! Она всех нас мучает! И знает это! Сегодня в садик приходила проверяющая комиссия, и перед ней она вела себя совсем, совсем по-другому! Мам, она плохая воспитательница! Мы должны написать на неё заявление в милицию.
– Ой. Ну выдумаешь тоже.
– Ничего я не выдумываю! Если бы ты видела своими глазами, то тоже сказала бы, что её следует наказать! Давай напишем, правда!
– Прекрати, Андрей.
– Что «прекрати»-то?
– Не в сталинское время, чай, живём – доносы строчить!
– Не «доносы», а защита своих прав!
– Да каких ещё «прав»!? Нахватался словечек из телека!
– Если видишь зло и насилие, то нельзя обходить его стороной, помнишь, как на параде пели? Коммунисты защищают слабых, верно?
– Ой, Павлик Морозов нашёлся! Ну, нет уж! Мы не стукачи и никогда ими не будем! И вообще запомни: быть доносчиком и жалобщиком – гадко! Это фу!
– А вот в Америке люди не стесняются обращаться в полицию, когда видят несправедливость, – попробовал я оседлать любимого маминого конька.
– Никто не знает, что там в той Америке, – ответила она по-философски. – Ты там был? Вот и я не была. А в садик в этот, к твоему сведению, ходят дети трёх моих коллег. И ещё не хватало, чтоб на работе все считали меня жалобщицей! Нет уж!
Я понял, что всё бесполезно.
Некоторое время мы шли молча. Подошли к железной дороге, увидели, что там стоит поезд, который не обойти. Пришлось тащиться через мост, по лестницам. Когда мы добрались до самого верха, состав поехал и через минуту уже закончился. От этого настроение у обоих испортилось ещё больше.
И всё же я решил не поддаваться тоске, а сменить тему и поговорить с мамой о том, что ещё меня беспокоило.
– А вы с папой с бабушкой и дедом помирились?
– Ты к чему это?
– Да просто интересно.
– Вряд ли «просто». Рассказывай!
– Ну, я тут думал... Вот дед очень хочет машину. Денег-то он на неё пока что не накопил. А если приглашение, допустим, через месяц или два придёт...
– То что тогда?
– Ну... Вы ему поможете? Ведь папе же зарплата позволяет?
Мама остановилась.
– Это бабушка тебя подучила для них попросить, да? – Спросила она.
– Нет, – сказал я. – Я сам. Очень хочется кататься на машине.
– Ну конечно! Сам! Ха! Так и я поверила! О, Господи, они с этой машиной мне всю плешь проели! Лучше бы нашли себе какое-нибудь полезное занятие, чем ребёнком манипулировать! Манипуляторы хреновы... – Тут мама спохватилась. – Это слово никогда не повторяй за мной! Ты понял?
– Понял, понял...
Я вздохнул.
– Можно в домике в том поиграть?
– Нет, конечно! Ты же знаешь: в них всегда накакано!
***
Когда мы пришли домой, я ждал, что мама расскажет папе, и меня будет ждать новый поток нотаций. Но так не случилось: когда мы пришли, по телевизору как раз начиналась программа с моим участием. Мы прильнули к экрану и смотрели её, не отрываясь, а потом обсуждали весь вечер, пока не уснули.
К сообщениям о том, что Горбачёв встречался с Папой Римским, а в ГДР, как и накануне в Чехословакии, отменили руководящую и направляющую роль какой-то-их-партии, мы остались совершенно равнодушны.
11.1
На другой день в детсаду я был звездой. Это почувствовалось уже тогда, когда мы с папой поднимались на второй этаж в нашу группу, и взгляды всех попавшихся по дороге людей – и больших, и маленьких – были обращены в мою сторону. Стоило нам войти в раздевалку группы, как все находившиеся там замолчали разом. А потом опять заговорили – обо мне.
– Ты правда предсказатель?
– Ты волшебник?
– Инопланетянин?
– Можешь сделать жвачку «Дональд Дак»?
– Нет, лучше «Турбо»!
– Можно даже без жвачки, одни только вкладыши! Можешь?
– А мне куклу Барби!
– Камаз! Настоящий!
– И вырасти прямо сейчас!
– Чтоб родители не разводились!
Кое-как мне удалось ослабить ажиотаж и при помощи папы разъяснить присутствующим, что я всего лишь землянин, материализацией объектов не занимаюсь, только вот могу немножко будущее видеть. Для детей это будущее было довольно-таки абстрактным понятием, поэтому то, что на четырнадцать просьб предсказать его я четырнадцать раз ответил: «пойдёшь в школу, потом в институт, а потом на работу», всех удовлетворило. Только девочке Алёне, раздражавшей меня своим самомнением и стремлением стучать на ближних воспитательнице, я в отместку за её противность предсказал не институт, а техникум. Впрочем, тут же пожалел об этом: до самого вечера Алёна хвасталась всем и каждому, что пророк предсказал ей особенную, отдельную, отличающуюся от всех остальных судьбу.
Но это было лишь начало. Как человек, побывавший в телевизоре, я внезапно был признан всем детским коллективом за вожака. Все хотели играть со мной. Все хотели сидеть рядом за едой, на занятии, во время молчанки – за стул рядом постоянно шла борьба! Мальчик Костя предложил вместе поиграть принесённой им из дома машинкой. Мальчик Слава обещал назавтра принести свою, ещё лучше, если я обращу на него внимание. Мальчик Рома объявил, что только он может играть со мной, так как, во-первых, он единственный мальчик, который испокон веку ел со мною за одном столом, и, следовательно, имеет особенные права на меня; а, во-вторых, его бабушка – из РайОНО. В конце концом, даже «властительница группы», Ольга (Илиадина любимица) предложила уступить мне право кормить рыбок в обмен на дружбу.
Я подумал, что было бы хорошо каким-нибудь образом перенаправить всё это внезапное обожание на Ирку: передать ей рыбью привилегию или велеть поклонникам добиться сначала расположения моей дамы сердца, чтобы мочь претендовать на моё собственное... Но сегодня Полякова не пришла. Думаю, она либо сказалась больной, либо на самом деле заболела из-за вчерашнего унижения. Ирка пропустила тот самый день в садике, когда могла бы вместе со мной насладиться высоким статусом: что тут говорить, она была ещё более невезучей, чем я.
За завтраком я слышал, как нянечка и Илиада обсуждают вчерашнюю передачу: хотя они ели совсем неподалёку от меня, но по обыкновению большинства взрослых вели себя так, словно я их не слышу (или слышу, но по-русски не врубаюсь). Словом, меня обсуждали при мне же. Нянечка говорила с любопытством; Илиада – со злостью и неким завистливым уважением вроде того, какое испытывают к ненавистным начальникам или несправедливо богатым людям. Из речей обеих выходило, что в мои экстрасенсорные способности они личности здравомыслящие, современные и горячо ожидающие второго Съезда Народных Депутатов, веруют безоговорочно. В основном разговор шёл о том, как бы обернуть эти способности себе на пользу, не огрести от них неприятностей и не следует ли мне как сверхчеловеку разрешить играть игрушками получше.
В конце концов, нянечка не выдержала, подошла ко мне и прошептала:
– Андрюша, а ты правда экстрасенс? Скажи мне честно!
Нянечка была толстой, неуклюжей, всегда пахнущей потом, а часто ещё и кухонным отбросами женщиной, так что я её часто жалел. Кроме того, она ни разу ничем меня не обидела. Так что нянечка заслуживала правды.
– Нет, – сказал я.
– Ну не вредничай! Я ж видела программу.
Я вздохнул. Как и большинству людей, нужна ей была не правда.
– Андрюша, а ты видишь моё будущее? Можешь предсказать? Хотя... – Она задумалась. – Хотя и так понятно, что мне ждать особо нечего... Может, видишь будущее Димки?
