Война и Мир (СИ) - "СкальдЪ"

Собственно, мы не собирались умирать на Виде, сражаясь до последней капли крови. Наша задача выглядела просто — задержать турок и дождаться подхода подкрепления. Вот и все. Учитывая пушки, ракеты, а также винтовки Бердана и прекрасных стрелков, подобная задача казалась вполне выполнимой. Да и генерал Кнорринг, к которому я уже послал вестового с просьбой поторопиться, должен подойти к нам на помощь. В крайнем случае, если тот задержится, на день неприятеля мы могли приостановить и собственными силами, а затем спокойно отойти. Лошади наши находились неподалеку, для них нашлось несколько удобных полянок за деревьями и холмами.

К сожалению, и неприятель времени зря не терял.

— Турка шибко валит, ваше превосходительство, — доложил прискакавший вестовой из команды Рута. К тому времени я уже вернулся на восточный берег Вида, спешился и в сопровождении полковников ходил по позициям, подбадривая нижних чинов, шутя и всячески поднимая дух. Моим гусарам, да и донцам Зазерского моральная поддержка особо не требовалась, я больше за болгар опасался, да и ракетчики Гаховича все еще считались необстрелянным подразделением. — Башибузуки уже форсировали Искыр, передовые их части через полтора часа будут здесь.

— Резво же они ожеребились, — Зазерский зло сплюнул. — Ох, чую, жаркое нас ждет дело!

— Прорвемся, — Седов, хоть и выглядел встревоженным, мог кого хочешь заразить своей уверенностью.

Задав гонцу ряд уточняющих вопросов, я отпустил его и обернулся к полковникам.

— Дело дрянь, господа, сами слышали. Осман-паша доберется до Вида раньше Кнорринга. А мы тут как сироты неприкаянные.

— Нам надо сутки простоять, может и меньше, — Седов потер подбородок. — Сдюжим, мне кажется.

— Продержимся, — заверил Зазерский и подкрутил ус. — А если что — в седла, и поминай, как знали.

— А я вот за артиллерию свою беспокоюсь, — Ломов не считал нужным скрывать тревоги. — Пушки мои хоть и легкие, да все равно могут не успеть убежать. За пять минут позицию сменить мы не сможем.

— Как и мои ракетные станки, — поддержал его Гахович. — Кто сказал, что Осман-паша полезет через брод? Он сюда сунется, получит свое и обязательно отдаст приказ форсировать реку выше и ниже по течению. И что тогда?

— Понимаю, но все же остаток дня мы на Виде простоять сможем, — решил я. — От турецкого авангарда отобьемся, а ночью, если будет совсем тяжко, отойдем к Плевне. Как говорится, Бог не выдаст, свинья не съест.

На этом и порешили. Люди разошлись по своим подразделениям. За оставшийся в нашем распоряжении час гусары, казаки и болгары замаскировали ложементы и позиции стрелков, а на самом броде дополнительно поставили деревянные рогатины. Специальные команды вырубили на западном берегу деревья, укрепив ими наши окопы. Кубанцев Керканова временно спешили и определили в пехоту. Болгарам же я приказал раздать карабины Бердана из нашего обоза, оставив при себе минимальный запас. Артиллеристы и ракетчики тем временем сделали по залпу, пристреливаясь к броду.

У кубанцев и донцов нашлось немного чеснока, и они «засеяли» им брод. Чеснок представлял собой несколько спаянных между собой острых металлических штырей и предназначался главным образом против кавалерии, хотя и пехоте мог подкинуть неприятностей. К сожалению, данный момент я упустил, чеснока у нас было мало, а гусары и вовсе подобными вещами не пользовались. Зачем он легкой подвижной коннице? Наше дело маневр, обхват и засады, а не оборона. Вот только теперь ситуация изменилась, у нас появились пушки и ракеты, которых следовало защищать. Я выругал себя за то, что в Плевне не продумал данный момент, но сейчас ничего изменить уже нельзя.

И все же позиция наша выглядела достаточно сильной. Восточный берег Вида выше западного, что давало нам преимущество в обзоре. Мы имели возможность увидеть неприятеля издалека, он был у нас, как на ладони. Тем более, поняв, что мост взорван, неприятель поначалу всей массой попрет именно на брод. Естественно, в разных местах они постараются перекинуть через реку пехотные таборы, для подобного решения не нужно быть гением. Но тут уж мы не могли ничего сделать, только лишь отправить три эскадрона вниз по реке и четыре сотни казаков вверх.

Солнце пекло, как в песках Хивы. Несмотря на зной, люди прекрасно потрудились и проголодались. В тылу полевые кухни Бессмертных гусар дымили без передышки, обеспечивая питанием всю бригаду. Раздетые по пояс, красные и потные повара орудовали поварешками, подкидывая дрова и готовя тушеную с мясом и лавровым листом картошку. Особо по вкусу наше полковое довольствие пришлось кубанцам и болгарам. Они ели, да знай себе нахваливали. Даже на суровом лице Бояна Златкова разошлись морщины, когда он отведал гусарского угощения.

Движущийся по дороге людской поток таял на глазах, пока совсем не иссяк. Мы с самого утра пропускали лишь тех, кто двигался на восток, а тех же, кто торопился на запад, задерживали и разворачивали назад. Нам только не хватало, чтобы они рассказали туркам, кто и в каком количестве их ждет. Не всем подобное нравилось, но я не собирался давать врагам лишних сведений о численности и составе бригады. Так что гражданским в ультимативной форме предложили возвращаться обратно в Плевну, искать другие пути или убираться к черту. То, что мы взорвали мост, к которому болгары привыкли, как к родному, вызвало нешуточное раздражение. Это ополчение Златкова понимало сложившийся расклад, а прочим поди докажи целесообразность подобного вандализма. Мы и не доказывали, не тратя впустую ни время, ни сил.

Одна за другой возвращались разведывательные команды, все, кроме Рута, который отошел на север, к деревне Кацамуница. Георгий решил продолжать наблюдение, такую смелость я полностью одобрял. Разведчики спешились и осторожно перевели лошадей через реку, прощупывая ногами дно. Прибывшие говорили одно — турки двигаются быстро и скоро будут на броде.

Напряжение нарастало медленно, но неуклонно. Я видел сотни загорелых лиц, усатых и бородатых, видел глаза, из которых все отчетливей пропадали посторонние эмоции. Суета, легкомыслие, бахвальство, позерство исчезали, словно стертые тряпкой. Томительное ожидание грозящего многим смертью или ранением боя заставило людей собраться и выкинуть из головы всю наносную чушь. В такие минуты кристаллизуется сама суть человека, становится видно, кто чего стоит на самом деле. Может и не до конца, так как настоящее испытание ждет непосредственно в бою, но и сейчас ясно, что ждать от того, кто сражается рядом с тобой. Нас было мало, а противник располагал семнадцатью тысячами солдат. Побеждать при таких обстоятельствах выглядело нереально.

Тут и там кто-то незаметно крестился, приводя себя в порядок, оправляя форму и настраиваясь. Все без исключения были верующими и потому с немалой торжественностью готовились предстать перед Творцом. И лишь мои любимые ветераны, мои замечательные усачи, тысячу раз проверенные гусары Смерти выглядели спокойными, деловитыми и готовыми к любой каверзе, которую может преподнести злодейка судьба. Смотря на них, у меня на сердце невольно становилось теплее.

— Турки! — закричал наблюдатель с одного из холмов. — Вижу красное знамя.

Я не стал садиться в седло, а придерживая рукой саблю, пробежался до командного пункта. Под ним подразумевался обложенный бревнами и дерном окоп, дающий возможность спокойно и в относительной безопасности наблюдать за происходящим. Вскинув бинокль, я принялся изучать диспозицию. За моей спиной находилось несколько офицеров, вестовые и неизменные Фальк со Снегиревым. К реке неспешно приближался передовой турецкий пехотный табор. Ветра не было и их красное знамя с белым полумесяцем бессильно обвисло на древке. Турки подняли целое облако пыли, я прекрасно видел, как барабанщики работают палочками и задают темп. Четыре десятка всадников находились впереди и по флангам пехоты.

— Встретим их карабинами. Еще раз напомните Ломову и Гаховичу, чтобы стрельбы не начинали, — обернулся я и два нижних чина убежали передавать приказ. Достав брегет, щелкнул крышкой и зафиксировал время — без шести минут час. Точное время понадобится мне для последующего рапорта цесаревичу и главнокомандующему.