Диана Удовиченко - Клинок инквизиции
Судья прочел приговор, Шпренгер дал знак палачу. Вспыхнула солома, затрещали дрова. Из толпы раздались крики возмущения. Дан не выдержал – расталкивая людей, зашагал прочь.
Он вернулся в казарму и лег на тюфяк, пытаясь понять, что теперь делать. Нельзя служить тем, кто казнит детей.
– Клинок, – произнесли за спиной.
Шпренгер. Он прошел по казарме, четко печатая шаг, присел на край тюфяка:
– Тебе было тяжело видеть казнь ребенка, я понимаю. Но ты же слышал: Катарина прижила мальчишку от дьявола. Он воплощенное зло, Клинок. Подумай о тех детях, которых убила его семья. Подумай, скольких девушек со временем убил бы он, не уничтожь мы его раньше.
– Почему она не хотела сознаваться в оборотничестве и сожительстве с дьяволом? – спросил Дан. – Ведь созналась во всем, что уже было скрывать?
– Потому что это самые страшные из грехов, – твердо ответил Шпренгер. – Тех, кто уличен в утрате человеческого обличья и связи с дьяволом, судья никогда не оправдает. А еще потому, что она хотела сохранить жизнь сатанинскому отродью.
В казарму возвращались ученики. Большинство из них ничуть не были подавлены казнью ребенка. Они смеялись, оживленно обсуждали зрелище, напомнив Дану футбольных болельщиков. При виде Шпренгера все притихли. Тот поднялся:
– Ничего, Клинок. Ты сумеешь, я верю. Недаром ты избран господом. А теперь скажу то, зачем пришел. Я наблюдал за тобой там, в жилище ведьмы. Ты готов стать настоящим воином Христовым. Подбери себе троих товарищей из учеников, пусть будут твоим отрядом. Но не ошибись с выбором, пусть это будут самые надежные, самые достойные. С завтрашнего дня вы – полноправные ближние. Поступаете в распоряжение Волдо, жить пока остаетесь в казарме.
По приказу Шпренгера все ученики выстроились в ряд, провожая Дана завистливыми взглядами: переход в ближние означал неплохое жалованье от церкви. Не задумываясь, Дан указал на Андреаса. Тот шутливо отсалютовал, сделал шаг вперед:
– Верность друзьям, смерть врагам!
– Ганс.
Здоровяк встал рядом. Щекастое лицо не выражало ничего, кроме удивления.
Шпренгер, как обычно, когда наблюдал за Даном, одобрительно кивал.
Дан прошелся вдоль строя туда-сюда. Больше у него здесь друзей не имелось, только недоброжелатели. Ученики не забыли драку, в которой они трое были против всей казармы. И только один тогда не встал ни на чью сторону… А еще помог Дану отбиться от бунтовщиков и спас жизнь во время охоты на ведьм.
Сероволосый парень стоял в строю последним, на лице явно было написано: «Почему бы вам всем не отвязаться от меня?»
– Энгель, – решил Дан.
Тот вышел из строя, но проделал это столь неохотно, что сомнений не оставалось: новое звание ему не льстит. Потом разберусь, решил Дан. Несмотря на странные повадки, Энгель еще ни разу не подвел.
Он, Дан, станет ближним, ничего не поделаешь. Это нужно для выживания, это поможет найти Настю и Сенкевича. Но действовать будет по своим правилам.
Вечером Дан долго не мог уснуть. В памяти всплывало то изуродованное тело Кильхен, то ребенок в костре, то детские косточки, выпавшие из котелка. И сон его был тяжелым, тревожным.
Настя
– Бей язычников! – хлестнул по сонной тишине табора злобный вопль. Его поддержали десятки луженых глоток. – Режь безбожников! Жги!
Настя вздрогнула, выглянула из кибитки. Поляну заполонила толпа с факелами. В лесу светляками мелькало множество огней: сюда шли десятки людей. Вооруженные топорами, ножами, вилами горожане с ревом срывали пологи кибиток, вытаскивали сонных цыган, убивали на месте, не разбираясь, старик перед ними, женщина или ребенок.
Немолодой широкоплечий цыган с мечом загородил собой повозку, из которой слышался детский плач. С ним плечом к плечу стоял юноша с кнутом. Вдвоем они не подпускали разъяренную толпу к своей семье.
Люди, видя такую решимость, остановились. Какой-то парнишка сунулся было вперед, взвился кнут – лицо нападавшего пересекла кровавая полоса.
– Бей! – Дюжий мясник размахнулся топором, шагнул к цыгану.
Тот ловко уклонился, прыгнул навстречу, вонзил клинок в живот, резко дернул на себя. Мясник зашатался, упал на колени. Старик болезненно оскалился, чуть наклонился вперед, пошевеливал пальцами левой руки, словно приглашая остальных попытать удачи.
– Курта убили!
Обезумевшие от злобы люди ринулись на ненавистного врага, не пытаясь даже обойти умирающего, прошлись по нему. Цыгане какое-то время сопротивлялись, положили еще двоих, но вскоре их смял напор толпы. Кто-то вонзил нож в горло старику, кто-то сбил с ног его сына. Вокруг цыган образовалась свалка: каждый норовил приложить руку к расправе. Разделавшись с мужчинами, сдернули полог с повозки. Детям тут же перерезали глотки, трех рыдающих цыганок вытянули наружу, порвали в клочья одежду, швырнули на землю. Толпа долго измывалась над ними, потом голодным зверем переметнулась к следующей кибитке, оставив женщин истекать кровью на холодной земле. Кто-то швырнул факел в повозку, прямо на трупы детей. Пламя быстро занялось, пробежалось по тряпью, охватило борта, поднялось над поляной жертвенным костром.
– Бежим, – шепнула Роза, дергая Настю за рукав.
Полог с треском разъехался под руками белобрысого парня. Он схватил Настю за руку, дернул, швырнул на землю:
– Гляньте, здесь самые молодые!
Лицо его, покрытое пятнами крови и сажи, кривилось то ли в гримасе ненависти, то ли в сумасшедшей ухмылке. В глазах отражались блики огня. Настя вскочила, задрала юбку, пнула парня между ног. Тот изумленно ойкнул, согнулся, разжал пальцы. Из кибитки выскочила Роза, выдернула из-за пояса нож, с визгом полоснула горожанина по глазам, по горлу.
– Бежим, Анастасия!
Вдвоем они понеслись к лесу.
– Куда, курочки мои? – Им наперерез с хохотом кинулся плюгавый ремесленник.
Роза пырнула его в живот, оттолкнула с дороги.
– Быстрее, Анастасия!
Настя собрала все силы, которые были в хрупком теле Одиллии, добежала до леса. Побрела куда-то в полной темноте, спотыкалась, падала, снова вставала и продиралась дальше, оставляя на ветвях и кустах клочки платья с плащом. Шла долго, потом наконец остановилась, чтобы отдышаться. Прислушалась: погони не было, горожанам хватило жертв на поляне. Окликнула Розу, та не отозвалась – то ли попалась в руки убийц, то ли затерялась в лесу.
Немного передохнув, Настя двинулась дальше, наугад, понятия не имея, в какой стороне находится город. Под утро между деревьями забрезжил просвет: она все же выбралась к дороге. Настя обессиленно присела за кустами на опушке, чувствуя, что больше не сможет сделать ни шагу. Под ложечкой кололо, желудок болезненно сокращался в приступе тошноты, ноги были стерты до крови. Она прилегла на сухую траву, вздрагивая, как больное животное, и проклиная слабосильное тело Одиллии. Идти было некуда. Настя попыталась было что-нибудь придумать, но голова кружилась и отказывалась работать, накатила тяжелая усталость. Отдохну немного, потом соображу, решила она, закрывая глаза и проваливаясь в какое-то полуобморочное забытье.
– Глянь, девица! – ломкий юношеский басок вернул ее в сознание.
Настя открыла глаза и увидела поношенные башмаки. Подняла взгляд: над нею стоял худощавый молодой парнишка в черном, похожем на монашеский, плаще, под которым угадывались очертания доспеха.
– Мертвая? – откликнулся из-за кустов второй.
– Да нет, живая. Вон, глазами хлопает.
– Из цыган недобитых, что ли?
– Не цыганка она, беленькая. И одежда на ней богатая, хоть и порванная.
Подошел второй парень, коренастый и курносый.
– Отбежал по нужде, а тут она… – рассеянно делился худощавый. – Валяется вот.
– Ну и чего растерялся? – Его товарищ перешел на шепот. – Ничейная девица на дороге – законная добыча. Покарауль пока, вторым будешь.
Он торопливо распахнул плащ, принялся развязывать тесемку на штанах. Настя решила, что самое время вмешаться. Поднялась, придала лицу горделивое выражение, представилась:
– Одиллия фон Гейкинг.
Ничего умнее она придумать не успела, понадеялась на магию громкого имени.
– Фон Гейкинг?! – рассмеялся коренастый. – А я тогда папа римский собственной персоной. Ложись обратно и помалкивай.
– Как ты смеешь? – вполне натурально возмутилась Настя.
– Ложись, сказал! – Парень схватил ее за плечо, толкнул.
Ноги подкосились, Настя упала. Коренастый навалился сверху, зашарил рукой, нащупывая грудь.
– Что здесь творится? – раздался сердитый голос.
Парень сразу растерял весь пыл. Сполз с Насти, принялся оправдываться:
– Вот, вышла из леса, и как набросится!
– А ты, гляжу, отбивался, как мог, да? – насмешливо спросил высокий мужчина лет сорока. – Но она, конечно, оказалась сильнее и тебя свалила. Так всегда и бывает с бабами.
– Не в себе был. – Коренастый перекрестился. – Она мне что-то в лицо плеснула, меня и повело. Ведьма она, господь свидетель!
