Андрей Щепетов - Злобный гений (СИ)
- Деда я имел великого и славного, - не смутился философ. – Стоял он близ самого царя. Но славу по своей же воле отверг и был изгнан. Оказался он в чужой земле, обнищал и тут меня породил. Я же древней дедовой чести ищу и другой не приемлю. Потому что я – внук Адама!
За столом прокатился ропот.
- Достойный и правильный ответ! - восхитился Багатур.
Он сделал приглашающий жест, братья заняли место за столом. Остались стоять только арабы. Один из них взял наполненную до краёв чашу.
- Пью во имя единого Бога, сотворившего весь мир, - он впился глазами в Константина.
Все повернули головы в сторону философа. Византиец понял, что это вызов. Он встал и тоже поднял кубок.
- Пью во имя единого Бога, Сына его и животворящего Духа, которым вся их сила исполняется! - провозгласил он.
- Вы упорно славите Троицу, - сверкнул глазами араб, – тогда как Бог един! Об этом нам говорят древние книги!
- Слово и Дух книгами же и проповеданы, - тут же нашёлся философ. – Если тебя кто-то славит, а слову и духу твоему не верит, а другой человек отдаёт честь всей троице, то который из двух честен перед тобою?
Задавая вопрос, Константин посмотрел на Багатура.
- Тот, который верит всем троим, - ответил каган.
За столом одобрительно загудели. Слово снова взял араб.
- Тогда ответь, как может жена вместить Бога в чреве, - в его речи появились резкие нотки, - если она и узреть незримого Бога не в состоянии, не то, чтобы родить?
- Разве не может вместиться Бог в человека, - Константин был само спокойствие, - если он смог вместиться и в горящий куст, и в облако, и в бурю, и в дым, являясь то Моисею, то Иову? Вспомните, как Моисей взывает к Богу: “В громе каменном и в гласе трубном не являйся нам, Господи щедрый, но вселись в нашу утробу, отними наши грехи”.
Глаза араба сверкнули. Внезапно в его руке блеснула сталь. Мгновение – и клинок вонзился в грудь философа. Константин пошатнулся и начал падать. Ещё немного, и его голова ударилась бы об пол. Но Михаил успел подхватить брата. Он с большой осторожностью уложил его на ковёр, расстеленный вокруг стола. Резкие выкрики хазарского хана и топот множества ног смешались в единый гомон. Но Михаил ничего этого не слышал. Он приподнял голову брата - тот открыл глаза.
- Ничего, всё в порядке, - одними губами сказал он.
Архиепископ бросил взгляд на нож в теле философа.
- Помоги мне встать, - попросил философ.
Священник обнял его за плечи и поддерживал, пока тот не поднялся. Вздох изумления прокатился по залу - перед хазарами стоял человек с кинжалом в груди.
Константин огляделся. На столе царил беспорядок, а белоснежная скатерть была залита вином из опрокинутого кувшина. Красное пятно, словно кровь, растекалось по белой поверхности. Головы арабов были прижаты к столу. У них были связаны руки и удавками сдавлены горла. Позади них стояли могучие хазарские воины - личная гвардия кагана, элита ханского войска.
В полнейшей тишине философ разорвал на себе рясу, и все увидели закреплённую на его груди книгу. Её насквозь прошил арабский клинок. Кончик лезвия вышел с другой стороны и, растеряв силу, упёрся в кожу на груди. Взявшись за рукоять кинжала, Константин с силой выдернул его из толщи страниц. Он снял с груди книгу и, подняв над головой, чтобы видели все, показал её залу. Это было “Евангелие”.
Затишье нарушил звук шагов. Каган не спеша подошёл к византийцу и протянул руку к книге.
- Я хочу взглянуть поближе, - произнёс он.
Философ отдал “Евангелие” хану. Тот провёл по гладкой поверхности рукой, потрогал уродливый шрам, оставленный на бумаге клинком. Затем вернул книгу хозяину.
- Ты очень предусмотрителен и осторожен, - он посмотрел Константину в лицо. – К тому же умён.
- Я здесь ни при чём, - философ склонил голову, - это Господь спас меня от смерти, и все были тому свидетели. А мои способности тоже от Бога. Он всемогущ и способен награждать людей талантами или умом, но в любой момент волен и забрать их назад.
Багатур едва заметно кивнул.
- На сегодня достаточно, - повернулся он к свите. - Завтра в это же время пусть все соберутся здесь снова. Этих, - каган указал на злодеев, - в темницу. Они будут казнены. Никто не смеет нападать на гостей в моём доме!
Не сказав больше ни слова, хан вышел из зала. К братьям подошёл давешний слуга и отвёл их в покои.
- Как тебе пришло в голову привязать к груди книгу? – бросился к брату Михаил, когда они остались вдвоём.
- Ты будешь смеяться, - ответил философ.
Священник с непониманием посмотрел на брата. Тогда Константин открыл Евангелие и вынул оттуда закладку с очертаниями танцующего клоуна. Полоске тоже досталось – на ней зияла большая дыра. Арабский клинок попал точно в скоморошью грудь, расчленив рисунок надвое.
- Когда сегодня утром нас разбудили, - заговорил философ, - я обнаружил этого клоуна на себе. Вот тут, - он показал на сердце. – Как он туда попал, я не знаю. Но я подумал, что, может быть, это знак и решил спрятать книгу в том месте, на которое мне указали.
- Но как же можно всерьёз относиться к таким мелочам? – продолжал недоумевать епископ. – Как можно придавать значение столь ничтожному эпизоду? Не понимаю!
Константин пожал плечами.
- Мне иногда кажется, что он живой, - философ показал на рисунок. – Вспомни, как менялся его облик в Корсуни.
- Это могло быть игрой света, - возразил брату священник. – К тому же могло разыграться твоё воображение. Вспомни, как много нам пришлось работать!
- А как же тогда сегодняшний случай?
- Совпадение, - ответил архиепископ, хотя в его голосе не было уверенности.
Снаружи раздался шорох, затем лязг замка. Дверь отворилась, и в неё скользнул человек, с головы до ног закутанный в чёрную ткань. Михаил заслонил собой брата, приготовившись к драке. Но никто нападать не стал. Из-под одежды показалась тонкая рука. Она откинула полог, скрывавший лицо - перед византийцами стояла молодая женщина. Изумлённые братья застыли от неожиданности. Первым очнулся священник.
- Кто ты такая? - спросил он незнакомку.
- Я – Аруб, - прозвучал нежный голос, - наложница нашего кагана. Если он узнает, что я здесь была – меня казнят.
- Но как ты сюда попала?
- Я попросила дать мне ключ слугу, - объяснила девушка, - мы с ним из одного племени. Когда-то хазары взяли нас в плен. Взрослых мужчин убили, а женщин и детей пригнали в Итиль. Кого-то продали, остальных отправили на работы. Мне повезло – меня выбрал сам Багатур.
- Зачем же ты так рискуешь? Почему пришла к нам? – подошёл к ней философ.
Аруб замялась.
- Я слышала, как вы говорили сегодня, - глядя в пол, сказала наложница, - и видела, что случилось потом. Я пришла сказать, что вам угрожает опасность.
- Продолжай, – нахмурился священник.
- Я слышала разговор. Случайно. Два человека говорили о том, что нужно вас отравить. Я не видела, кто это был, но думаю, что кто-то из свиты кагана.
- Почему ты так думаешь?
- Голос, - ответила девушка. - Он показался мне знакомым. Только я никак не могу вспомнить, кому он принадлежит.
- Что ещё ты слышала?
- Больше ничего. Кто-то шёл в мою сторону, и мне пришлось уйти.
Аруб на мгновение замолчала, потом, посмотрев в лицо Константина, заговорила снова.
- Прошу вас, господин, - её голос дрожал, - не берите ничего завтра со стола. Не ешьте и не пейте, даже если вас станут об этом просить.
- Спасибо тебе, - Константин с нежностью погладил хазарку по голове, - и иди с богом. За нас не беспокойся.
Девушка накинула на себя паранджу, поклонилась и скользнула за дверь. Замок лязгнул, затем всё стихло.
- Странно всё это, - еле слышно произнёс Михаил. – Жена хана спешит, чтобы предупредить нас об опасности.
Философ ничего не ответил брату. Он в задумчивости смотрел на дверь, в которую только что вышла девушка в чёрном.
На следующий день византийцы снова предстали перед каганом. Опять был накрыт стол. Все, кто присутствовал накануне, были на месте. Багатур встал, подошёл к братьям и приобнял философа за плечи.
- Как твоё самочувствие? - глядя в глаза посланнику, спросил повелитель.
- Благодарю, досточтимый каган, всё в порядке, - поклонился философ.
Багатур сделал приглашающий жест. Братья заняли места за столом.
- Ты был очень убедителен вчера, - начал разговор хан, - но то, что случилось потом, ещё больше поразило нас. Это, конечно, не простой случай – здесь ощущается вмешательство высших сил.
Константин снова поклонился хазарину.
- Пусть не прогневается на меня светлейший хан, - осторожно произнёс византиец, - но могу я узнать, что стало с теми людьми, что вели со мной спор вчера?
- Завтра их казнят, - брови кагана сдвинулись. – Почему ты спрашиваешь?
- Слова, которые вкладывает в мои уста Господь, - ответил философ, - покажутся вам более правдивыми, если я отстою своё мнение в споре. Это будет убедительней, чем простой рассказ о преимуществе нашей Веры.
