Владимир Скворцов - Как растут города
Мне оставалось только обнимать её и гладить по голове, рукам, спине, повторяя:
— Я к тебе шёл, Доляна, я за тобой пришёл, милая. Всё будет хорошо, теперь мы будем вместе.
Наконец всхлипывания стали реже и вскоре совсем прекратились. Сколько мы так стояли обнявшись, сказать не могу. Но это была она, моя женщина, ради которой я и отправился в дорогу с безумной надеждой найти её. Наконец Доляна подняла заплаканное лицо и спросила:
— Это правда, что тебя старейшины пустили в поселение на одну ночь и завтра ты уйдёшь?
— Правда, милая.
— Я тоже уйду с тобой. Здесь мне жизни нет.
— Да что тут у вас случилось? Почему я во всём оказался виноват?
— Потому что ты живой, а все умерли. Вот тебя и объявили виноватым, будто ты был на посту и пропустил кочевников.
— Это же неправда! Всё было не так.
— Все знают, что было на самом деле. В той сече выжил ещё Прокош, его израненного не заметили, а он сумел потом добраться до поселения. Он и рассказал, что сыновья Буромира и Радомысла напились медовухи, напоили весь отряд, так что почти никто не мог сражаться. А чтобы скрыть вину своих детей, старейшины обвинили во всём тебя, мол, раз тебя не убили, значит, ты и предатель. А что не убили — определили по месту, когда до него добрались
Люди правду знают, но сказать ничего не могут, кто начинает что-то говорить против, с ним случаются всяческие неприятности. Шумило с дружками подкараулят недовольного, и хорошо, если после такой встречи жив останешься. Род уже умирает, люди не знают, как жить дальше. Стали появляться на нашей земле какие-то чужаки, говорят, старейшины готовы отдать им нас всех в рабство. Правда ли, нет ли, но такой слух ходит. Охотники за добычей почти не ходят, всё равно всё отбирают старейшины и Шумило.
Люди землю не обрабатывают, жито не сеют, как зимовать будем, никто не знает. Всех, с кем не смогли справиться старейшины, кто не испугался, выгнали из рода, они теперь изгои. Последний разум у этих стариков пропал, ничего не слушают, считают всех виноватыми в гибели своих детей. А до остального им и дела нет. Ты осторожней, они и тебя пустили только затем, чтобы взять в плен, запытать и убить. Ты хоть немного должен будешь утолить их ненависть ко всем живым.
— Сядем, милая, и рассказывай, мне знать надо, что здесь происходит. Как люди живут, о чем думают, говори, Доляна. А тебя я здесь не брошу, со мной уйдешь. Что-то ценное у тебя осталось?
— Нет, всё, что было — отобрали, саму постоянно ловят, или изобьют, или надругаются.
— Вот и будь рядом. Здесь тебя никто не тронет. Только подожди немного.
Усадив Доляну, я придвинул ближе оружие, и заложив пальцы в рот, издал знаменитый волжский свист. Длинный, с переливами, переходами, способный достичь самых отдаленных мест волжских просторов. Вик научил, и мы иногда пользовались им в качестве сигнала для сбора отошедших воинов. Оставшимся бойцам приказал вооружиться и держаться поблизости.
Минут через десять вернулись ушедшие Провид и Перенег, недовольные, что их оторвали от только начавшегося общения с роднёй. Я их сразу прервал, велел вооружаться и никуда не отходить, предупредил, что мы на вражеской территории и можно ждать нападения. Это было для них большой неожиданностью, но я предложил им организовать круговое наблюдение и послушать Доляну.
С одной стороны, рассказ моей подруги был страшен, страшен своей обыденностью, когда многие люди ничего не могли поделать с охваченным болезнью разумом старейшин. Ничем другим такое поведение объяснить было нельзя — изгнание несогласных, убийство непокорных и постоянное унижение всех остальных. Это была словно месть за смерть их детей всем остальным — почему они не умерли вместо сыновей, почему допустили их смерть. Вот весь род и должен был расплачиваться за смерть этих придурков.
Пожалуй, Доляна права, меня собирались убить. И как мне кажется, это должно было произойти при моей попытке говорить с родом. Но я умирать не собирался. Тут из-за угла ближайшей избы вышли пять воинов под командой Шумило и направились в нашу сторону. Своим бойцам я успел шепнуть:
— Приготовились, огонь по команде, Провид, Перенег — контроль с тыла и флангов.
Не доходя десяти метров, отряд встал, вперёд вышел только Шумило, и подойдя ближе, сказал, обращаясь ко мне:
— Ты, раб, иди к старейшинам, — и тут, заметив спрятавшуюся за моей спиной Доляну, гнусно усмехнулся и продолжил. — А ты, сучка, иди и ложись на своё место, мы скоро придём. Сегодня ты точно там сдохнешь.
Хорошему удару научил нас Вышеслав, кулаком без замаха, снизу в челюсть, и добавить ногой в промежность. Как он говорил — «Если враг просит, так дай ему всё, что он хочет». Шумило унесло с места и бросило к ногам его дружков. Они попытались схватиться за оружие, но я только рыкнул на них и они замерли на месте.
— Ты всегда был уродом, Шумило, и самым худшим из воев. Тебя били все мальчишки, ты мог справиться только с молоденькими девчонками, и то, когда они были связаны. А твои дружки ещё более худшие воины. Попробуйте дёрнуться, я один всех вас порежу. Понятно? Ну раз молчите, значит понятно. И передайте трухлявым пням, я приду на площадь говорить только с людьми. И будет это, когда солнце окажется над лесом. Ясно? А теперь забирайте этого урода и уходите, пока я добрый.
Когда дружки отнесли Шумило немного подальше, Доляна сказала:
— Тебе не жить, Яван. Они тебя убьют. Но сегодня ты мне спас жизнь.
— Ну это мы ещё посмотрим, кому тут не жить. Запугали они вас, а нас так просто не возьмёшь. А с тобой у нас жизнь будет долгая и хорошая, я один раз тебя почти потерял, больше не хочу. Так, об этом будем потом говорить. Бойцы, давайте готовиться, драка может получиться хорошей.
Доляна, где обычно собираются люди?
— На площади, перед домами Буромира и Радомысла.
— А как все стоят?
— Люди с одной стороны, а перед крыльцом дома Буромира старейшины и Шумило с воинами.
— Понятно. Значит так, бойцы. Берём мешки с собой, выходим на площадь, там сбрасываем груз, но не просто так, а в виде укрытия, я первым сброшу свой рюкзак, а вы уж поверх размещайте свои. Хоть какая-никакая, а будет защита. Кто ещё не успел, оружие, доспехи надеть на себя. Приготовить арбалеты и гранаты. Ты, Доляна, как только сбросят мешки, прячься за ними. А вам, бойцы, тебе, тебе и тебе, быть готовыми метнуть гранаты по моей команде, куда я покажу рукой. Всё понятно?
— Так точно.
Дальше нам оставалось только ждать дальнейшего развития событий. Всё это время мы слушали рассказ Доляны о том, что творилось в поселении. И если вначале ещё род как-то пытался выжить и восстановиться, то в последнее время все просто ожидали, что будет дальше. В общем-то, и немудрено, все лучшие воины были в том караване, и их смерть оказалась для рода невосполнимой потерей.
События разворачивались, как и предполагалось. В назначенное время из-за угла вышел один из воинов и крикнул, что все собрались на площади и нас уже ждут. Взвалив рюкзаки на себя, мы пошли на встречу с родовичами.
На площади люди жались с одной стороны, у избы одного из старейшин собрались они сами, Шумило и десяток воинов. Мы вышли на середину площади, и сбросив мешки, соорудили из них своеобразную стенку, она была хоть и невысокая, но позволила за ней спрятаться Доляне, а рядом расположились остальные наши воины. Лицевой стороной она оказалась обращена к старейшинам, до которых было порядка двадцати метров. Я вышел из-за укрытия на свободное место и только хотел заговорить, как вперёд вышел Буромир и своим каркающим голосом начал своё обвинение:
— Вот перед вами, люди, стоит тот, кто виноват в гибели наших лучших воинов. По его вине род терпит нужду и лишения. Он пропустил кочевников, и они убили всех, кроме него. Теперь он пришёл сюда, наверное, хочет опять навести на нас кочевников. Не бывать этому! Теперь мы сможем сами покарать этого предателя, убийцу наших людей. Смерть ему! Воины, исполните свой долг!
— А ну стоять, падаль! — рявкнул я на дёрнувшихся приспешников во главе с Шумило. Ты, Буромир, совсем разум и совесть потерял. Ты забыл, что я сам видел, как твой и Радомыслов сынки спаивали караван, как они ползали на коленях перед кочевниками, когда те хватали и резали пьяных воинов. Это их вина, что погибли лучшие воины, и твоя, что ты доверил караван таким ничтожествам.
А теперь ты глумишься над памятью погибших, которые всё же пытались защитить караван. Не все воины поддались на угрозы и приказы этих уродов, часть отказалась пить и остались в сознании, в том числе и я. Но нас было слишком мало, и мы до конца пытались защитить остальных, многие отдали за это свои жизни.
Я не позволю тебе позорить погибших воинов, единственной виной которых было выполнение команд пьяных дураков. Их именем я приговариваю тебя к смерти, а заодно и всех тех, кто оказался недостоин памяти погибших и начал служить тебе, доведя род до вымирания. Смерть тебе! Бойцы, гранатами огонь! — протянул руку в сторону стоявших толпой старейшин и их прислужников.
