Спартачок. Двадцать дней войны (СИ) - Журавлев Владимир А.

— Удачи вам. От всех — и от всей души.

— Ты чего творишь? — ахнула медсестра. — А ну отдай!

— Бери, — буркнул Харчо и сунул в руки женщине шапочку. — Со своими офицерами прощался. Может, и не увидимся больше.

Медсестра замерла, приоткрыв рот.

— Девочки! — вдруг пронзительно закричала она. — Спартак уходит!

После чего порывисто подшагнула к Грошеву, поцеловала и убежала, вытирая слезы. И почти сразу набежали остальные медсестры, и действие многократно повторилось в разных вариациях.

— Да ну на!.. — только и выдавил изумленный майор.

Глава 11

День тринадцатый

— Штурмовать далеко море посылает нас страна… — печально прогудел майор. — Штурмовать далеко море…

— Серега! — возмутился замполит. — Ни в одну ноту не попадаешь!

— Попадаю, — меланхолично отозвался майор. — В первую. В остальные — да, уже не очень. Так я и не снайпер. Молодые капитаны поведут наш караван… молодые капитаны поведут наш караван…

Ствол поваленного снарядом тополя нагрелся на нежданном осеннем солнце, и сидеть было даже приятно. В любом случае — гораздо приятней, чем валяться под обстрелом в грязи. Так что офицеры сидели, давали отдых натруженным ногам и разглядывали страшный, разрушенный обстрелами город.

— Штурмовать далеко море… — прогудел майор и достал сигареты, — посылает нас страна…

— Ты же не куришь, — лениво заметил Грошев.

— Да я парень простой, хочу — курю, хочу — не курю, вот и курю, — пробормотал майор и с удовольствием затянулся.

— Как в анекдоте про Фурманова? — хмыкнул Грошев.

— Это где «закуришь тут, когда знамя полка просрали»? — уточнил майор. — Ага, типа того.

Посмотрел, прищурившись, на обгорелые остовы зданий на горизонте и задумчиво прогудел:

— Молодые капитаны поведут наш караван… Слышь, капитан? Ты и поведешь.

— Серега, что случилось-то? — серьезно спросил замполит.

— Что? Да многое. Вот, крушение мечт случилось. Как-то вдруг осознал, что войну-то мы проиграли.

— В смысле⁈ Мы наступаем!

— На коромысле. Речуги солдатам задвигай, я сам так умею. Не, точно так, конечно, не умею, совесть не позволяет… но теоретически могу. Я ведь в армию шел побеждать. У нас лучшие в мире танки. Истребители кун знает какого поколения, невидимые и беспощадные. Стратегическая авиация, не имеющая равных. Неисчислимые бригады десанта и морской пехоты. Наш автомат вообще на гербах государств! Но вот началась… не война даже, а так, войнушка… и как начали нас миндячить. Какие-то сраные туранцы! Три года гоняют по степям, и все равно не признаем, что авиация наша бьет из тыла да с подскока, изредка и «на глазок», и остались солдатики на передовой без прикрытия авиации, и гробят их из всех стволов безнаказанно… Витя, мы же с тобой знаем, что склады разворованы, новейшие танки проданы на экспорт, а пороховые заводы попилены на металлолом. Все знают. И молчат. Типа, все нормально, армия сильна и непобедима. Только тепловых прицелов нет. РЭБа нет. Связи нет. Техники для эвакуации раненых нет… Ничего нет, кроме мужиков. Даже цели войны нет. И наступаем мы, выстилая степь телами. Жарко расцветут по весне тюльпаны, кровавыми неоглядными полями…

— Серега…

— Это, Витя, поражение. Страшное. Даже если наступаем. Даже если победим. Знаешь, как-то это… немножко неприятно, когда вдруг осознаешь.

— Ты чего? — настороженно спросил замполит. — Я тебя, конечно, не сдам. Но пургу несешь. Цель войны нам в самом начале обозначили.

— Врали, — меланхолично отозвался майор. — Если б так, мы бы сейчас туранские столицы крошили. Ничего ж не мешает. А они стоят, сияют. Даже ночное освещение не выключают. А мы «выдавливаем» от границы. Ползком через горнопромышленные районы. Когда вокруг степи — обходи не хочу. Получается — договоренности. Туда нельзя, а вот сюда можно… Офицеры заворовались, военка развалена… Не, Витя, я шел служить родине совсем в другую армию. В общем, ты как знаешь, а я проиграл. С чем себя и поздравляю. Лейся, песня, на просторе, не горюй, не плачь, жена… Эх. А жены и нет…

— Не, я лучше побуду победителем! — твердо сказал замполит. — И тебе советую.

— Будем считать, к плохим новостям ты нас подготовил, — хмыкнул Грошев. — А товарища капитана даже запугал. Теперь говори, что в штабе полка такого случилось, что запел.

— Проницательный, сука, — вздохнул майор. — Или подслушал? Особисты тебе когда-нибудь уши оборвут. Да ничего не случилось, все пучком. Как и положено в армии. Дают мне роту. В роте — сорок рыл. И идем мы на боевое задание — отбить Дворец энергетиков. Это в центре Яманкуля, если что. Вот туда мы и идем. Сегодня.

— Снайперку? — спокойно спросил Грошев.

— Была. Отжали. Ручники тоже. Есть станковый «Гром» — тридцать два кг без боекомплекта. Но боекомплекта к нему нет, не переживайте.

— Чего? — недоуменно спросил замполит.

— Того. И еще командир полка поставил условие — боевые выплаты с роты собрать и отдать ему в руки. Все. Типа в полковую кассу. Это тоже сегодня.

— А если не соберем? — хладнокровно поинтересовался Грошев.

— Пойдем на БЗ пешком. Все двадцать три километра. На последних десяти, говорят, приходится шесть дронов на одного солдата. Круглосуточно висят. Ждут. Ну и наводка минометов, но это само собой, это азбука… Да, а первые десять км просто из стволки накрывают.

— А там вообще кто-нибудь проходил? — дрогнувшим голосом спросил замполит.

— Раньше бывало. А в последние три недели нет, сменные группы все на подходе выбиты, мужики без ротации второй месяц сидят. И без еды. Воды вроде в лужах хватает. Пока что.

Замполит невидяще уставился на панораму сожженного Яманкуля.

— Чуял я, что нас сюда бросят, — признался майор. — Нашли крайних за отступление. Еще когда недолеченными выписали и перевели в полковую санчасть, было подозрение. Из полковой как раз на Яманкуль и набирают. Таких не жалко. Зато немножко подлечились, не сразу на «ленточку», и то хорошо. Дали месяц пожить. Ну… война есть война, все равно умирать. Товарищ замполит, пойдем принимать личный состав. Они где-то тут по подвалам шкерятся.

— А если не найдем? — бесцветным голосом спросил замполит.

— Найдем! Куда они с подводной лодки⁈ Тут в пяти километрах тройное оцепление национальной гвардии, муха не пролетит, если в военку одета и небрита! Господа офицеры и один… шутничок-мужичок — встали и с песней! Ну? Лейся, песня, на просторе, не горюй, не плачь, жена…

— Чтоб у тебя связки опухли! — выругался замполит, перехватил автомат здоровой рукой и встал. — Спартак! Веди!

— Я вам что — розыскная собака⁈ — возмутился Грошев.

— Да! — хором сказали офицеры.

Грошев пожал плечами. Встал, закинул на плечо рюкзак со спальником, подвесил в крепление автомат и молча потопал вдоль поваленного бетонного забора. Перебрался через груду раскрошенного кирпича, обогнул покореженный мусорный бак, даже по холоду поздней осени жутко воняющий на всю округу — и остановился. Прислушался с некоторым удивлением. И вдруг громко сказал:

— Харчо! На доклад к командиру!

Со скрежетом сдвинулся лист дырявого шифера, из ямы выглянул до крайности удивленный Харчо с кружкой чая в грязной руке.

— Командир⁈

— Я тоже в осадке, — признался майор. — Ты как здесь оказался⁈

— Так… неделю как здесь. Пригнали. Лапоть, Стручок, Дымок тоже. Да все здесь, кто были ходячие. Батон на списание и Дачник, остальные здесь.

— Х-ха! — повеселел майор. — Уже легче! Да ты вылези, покажись! И расскажи, чего тут вообще.

Длинный Харчо выбрался из укрытия, задвинул шифер на место. Осторожно огляделся.

— Беспредел тут, командир. Полный. Как на «черной» зоне. Телефоны забрали, карты забрали. Кто не отдавал — отметелили до полусмерти и бросили здесь, даже в санчасть не отправили. Слово поперек — на подвал. А там, говорят, на дыбу. Тех, кто деньги не отдает. Ходят такие слухи.