Никита Баранов - Граф с Земли
— Викферт — это имя, данное мне Грокотухом. Ну, тем пепельником, что привёл меня в ваш чертог. Он сказал, что так будет лучше, и люди на улицах не станут чураться экзотического для вашего мира имени. На самом деле меня зовут Виктор Евгеньевич Богданов, и родом я с Земли. Земля — это мой мир, моя планета. Я прожил там всю свою жизнь и был уже готов умереть, но Лагош помог переместиться сюда, да ещё и омолодил на много десятков лет.
— С этого момента подробнее, — приказал Палач. — Кто такой этот Лагош и зачем он перенёс тебя сюда? Кто он, чародей?
— Я не знаю, кто он, — пожал плечами Виктор. — Лагош чудным образом оказался в моей квартире и предложил сделку. Зачем — тоже понятия не имею. Он предложил мне… нет, не сделку. Дар. Сказал, что если я соглашусь, то получу молодость, но вернуться на Землю уже не смогу никогда. А после того самого перехода Лагош словно смеётся надо мной! Он приходил ко мне во сне и издевался. Он знал, что я попаду сюда, к вам. Знал… и ничего мне не сказал… я не понимаю его мотивов.
Палач задумался. Он прошёлся вдоль длинного книжного стеллажа возле дальней стены и остановился возле одной полупустующей полки. Взял ветхий фолиант, из которого почти выпадали истлевшие страницы, и, раскрыв его, вернулся к Виктору. Одной рукой Палач держал распахнутую книгу, а другой вдруг схватился за плечо допрашиваемого, да так крепко, что Виктор взвыл от резкой боли, но, устыдившись, замолчал.
— Во имя Света, покажи мне, что скрыто в твоей печати! — провозгласил Палач, прикрывая глаза. В комнате вдруг стало гораздо светлее, а сквозняк на миг превратился в штормовой порыв. От страха Виктор захотел вскочить и слепо убежать, не думая о последствиях, но сильная рука Палача не дала ему даже сдвинуться с места. В конце концов ветер перелистал все страницы в фолианте, и дознаватель, довольный этим, прекратил волшебное действо. Вновь потемнело, вернулся лёгкий сквозняк, а на пустующих страницах раскрытой книги вдруг яркими горящими чернилами стали высвечиваться какие-то слова, складывающиеся в стихотворные строфы.
— Что… что это было? — выдавил из себя Виктор. — Прошу, не убивайте, я ведь готов с вами сотрудничать, и я…
Взмахом руки Палач приказал заключённому замолчать. Как только слова перестали появляться на бумаге, дознаватель громко, чётко и с расстановкой прочитал то, что в итоге получилось:
— «Узреть мимоходом, что скрыто от взгляда. Услышать беззвучного грома раскат. Лихой и желанной казалась награда, и нет уже больше дороги назад. Свободе поддавшись, свой нюх напряги, и запах костра не замедлит явиться. Не будет друзей, разойдутся враги — лишь надо железным богам поклониться». Запоминай, Век-тар Ев-гень-е-вич, это твой ключик к пониманию. — После этих слов Палач захлопнул книгу и, на удивление небрежно отбросив её в сторону, вернулся на прежнее место — за спину к допрашиваемому.
— И… и что это? — спросил Виктор, ещё раз прокручивая в голове непонятный стих. — Что за поэзия? Я, честно говоря, впервые слышу эти строки.
— Знаешь ли ты, что такое печать? Нет, не та печать, которой скрепляют конверт или подтверждают официальность ценных бумаг, а та печать, что у тебя в сердце.
— Не понимаю, о чём речь? Как на сердце может быть какая-то печать?
— Она не физическая, а, пожалуй, больше похожая на невидимую метку, узреть которую можно лишь при помощи силы Света или… кхм… магии. По сути дела, такая есть у каждого живого существа, и с рождения она остаётся абсолютно пустой, ожидающей своего предначертания. Большинство так и не узнаёт о существовании оной до конца своей жизни. Но тебе повезло — я только что прочитал твою печать, иномирец. Этот проказник Лагош оставил на память небольшую загадку.
— Но зачем? И что мне с этим делать?
— Это я у тебя хочу спросить, — Палач скрестил руки на груди и замолчал, ожидая ответа. Виктор собрался с мыслями, слегка поёрзал на стуле и позволил себе небольшую вольность, которая могла стоить ему жизни: заключённый слегка повернул голову, чтобы посмотреть на своего собеседника. К счастью, дознаватель так и остался стоять на месте, не предпринимая никаких действий.
— Я клянусь, мне неизвестно, зачем Лагош сделал такой… дар. Да и дар ли это, на самом-то деле? С одной стороны, конечно, хорошо, ведь я снова стал молодым. Но с другой — я сижу здесь, в темнице, избитый, лишённый всякой чести, и, откровенно говоря, не верю, что мне удастся выйти отсюда живым, даже если я буду максимально честен и лоялен!
Палач вздохнул и прошёлся по помещению взад-вперёд. О чём-то задумавшись, он взял ещё один табурет, с грохотом поставил его рядом с заключённым и уселся напротив Виктора, сгорбившись и подперев подбородок ладонью. Дознаватель долго смотрел землянину прямо в глаза, потом засунул руку в один из карманов и вытащил оттуда небольшой тряпичный свёрток. Что находилось внутри, понять по очертаниям было абсолютно невозможно.
— Когда твоя сообщница по непонятным пока нам причинам избежала поимки и скрылась, я проводил обыск её логова, которое нашли вскоре после взлома. Увы, все улики она успела уничтожить. Все, кроме одной. — Палач бросил предмет Виктору и стал ждать, пока тот его развернёт. Заключённый неуверенно снял льняную упаковку и громко ахнул:
— О-о! Да это же… мобильник? Правда? Откуда тут взялся мобильный телефон? И я решительно не понимаю, о какой такой сообщнице вы говорите. Я прибыл сюда один, всего несколько дней назад. Можете удостовериться у Грокотуха, ведь именно на его караван я напёрся в том лесу будучи абсолютно голым после перехода.
Дознаватель бросил на Виктора тягостный взгляд, глубоко вздохнул и потянулся за чёрными клещами на столике, которые явно были предназначены для допроса с пикантным пристрастием. Телефон выпал из рук заключённого на пол.
— Нет, нет, подождите, я ведь правду говорю! Как мне вам это доказать? Прошу вас, не надо насилия, иначе…
— Иначе что? — удивился Палач. — Иначе ты сожжёшь меня своими пальчиками? Или, может, просто сломаешь мне нос?
— Я, к-конечно, не хочу всего этого, но если потребуется…
— Довольно! — раздался ещё один голос из-за спины. Виктор обернулся и увидел в дверном проёме самого епископа в чёрной невзрачной одежде. Клод Люций оглядел пыточную недовольным взглядом и остановил свой взор на Палаче. — Почему меня вызвали так поздно? И какого вервольфа этот человек ещё не в кандалах?!
— Ваше Преосвященство, у нас с Викфертом… с Виктором почти дружеская, ненасильственная беседа. Так ведь, Виктор?
Заключённый быстро закивал головой, не зная, что и сказать.
— И много ли информации ты выбил из своего нового друга за чашечкой чая? — нахмурился епископ.
— Достаточно, чтобы сложить полную картину происходящего, Ваше Преосвященство. Но я всё ещё не закончил, и, если вы, конечно, желаете, мы можем приступить к классическим процедурам кровопролития во имя Света. Как там по уставу? Три ногтя перед началом допроса, ещё два во время и от восьми до пятнадцати после?
В голове Виктора сложилась ужасная картина самой настоящей пытки, и его голову стала заполнять паника. Руки затряслись, по вискам скатывались капли ледяного пота, а глаза заморгали по нескольку раз в секунду.
— Не стоит зря калечить нашего единственного подозреваемого по… по делу, — заявил епископ, смягчив тон. — Хотя, кисти рук не помешало бы отрубить, дабы заключённый никогда более не творил под нашими небесами чудовищную и зловещую магию!
— Позвольте, Ваше Преосвященство, — заговорил Виктор. — Я ведь не колдун, это всё Лагош! Я не просил его об этих странных рунах на пальцах, честное слово! Клянусь вам всеми святыми, вашими и моими, что я никогда в жизни, если вы так хотите, не стану даже вспоминать о своём даре!
— Всё-таки даре, — хмыкнул Клод Люций. — Ну, да ладно, твои огненные способности — самая малая проблема из насущных. Свет мне судья, да если я стану разбираться с каждым захудалым волшебником, который приобрёл, как ты изволил выразиться, «дар» всего несколько дней назад, то кто же будет заниматься сверхсекретными делами государственной важности? Ваше дело как раз такое, Викт… Викферт. Пусть уж будет так, хоть слух не режет. Да, как я и сказал, ваше дело приобрело статус государственной важности. Потому что столь чётко спланированное, вероломное, бесчеловечное ограбление просто не может оставаться в разряде обычных заурядных преступлений!
К панике Виктора потихоньку прибавлялась слепая злость от того, что его обвиняют в чём-то, чего он никогда не совершал. Епископ говорил о каком-то ограблении, но Виктор ясно помнил все свои действия, совершённые в этом мире. Да и времени на какой-либо грабёж просто не было: караван прибыл в город совсем недавно, и Грокотух практически сразу повёл своего спутника в объятия инквизиции.
— Ваше Преосвященство, — сказал Палач. — Мне кажется, что он не лжёт. Некто Лагош, видимо, зачинщик всего представления, перенёс Викферта к нам без конкретной цели, да ещё и оставил странное послание в его печати…
