Алексей Замковой - Лесной фронт. Благими намерениями…
— Уходите! — попытался крикнуть я, но получилось какое-то карканье. Пересохшее горло никак не хотело издавать нормальную речь. Я прокашлялся и покачал головой.
— Уходите! — поняв мою проблему, на помощь пришел Генрих и гаркнул во всю мощь легких. — Уходите!
Стрельба сзади все не смолкала. Мы, шатаясь, кто – от усталости, кто – от груза, а кто – от ран, уходили все глубже в лес. Звуки позади становились все тише, приглушаемые и рассеиваемые стеной деревьев. Вот уже и совсем не слышно стрельбы. Лишь собачий лай продолжал звенеть в воздухе. Заглушив и его, прокричала какая-то ночная птица. И вот уже только скрип деревьев, шорох под ногами и редкий крик птицы звучит в предрассветном лесу.
****В лес немцы за нами не пошли. Впрочем, этого и следовало ожидать. Сколько там человек могло приехать на тех машинах? Легковушку можно не считать, а в грузовике – человек пятнадцать. Максимум – двадцать. И скольких из них мы положили? Черт его знает, но, в любом случае, сил у них явно было недостаточно для прочесывания леса. Еще и ночью, да если учесть возможную засаду… Но это ненадолго. Если у немцев есть связь, то уже сейчас полицаи, которых собрали в Коросятине на наши поиски, выдвигаются к Сенному и вскоре блокируют район. И, сомневаюсь, что сюда направят только их – даже без связи, скорее всего, услышав звуки боя, к немцам уже идут подкрепления из Тучина. А потом еще кого-то подтянут… И, через несколько часов, уходить отсюда будет уже поздно. А если связи нет? Тогда пошлют гонцов в Коросятин и в Тучин, где точно есть связь. Это даст нам лишний час – максимум. Но инстинкт самосохранения требует принять за основу худший вариант. Так оно надежнее. Мысли начали путаться, перед глазами все мерцало. Я споткнулся об некстати подвернувшийся под ногу корень и упал. Кто-то подскочил и принялся меня поднимать. Перед глазами немного прояснилось. Я мутным взглядом осмотрел свой отряд, не узнавая лиц.
— Командир, ты ранен! — воскликнул кто-то.
— Не я один, — голос больше походил на тихий, полузадушенный хрип.
— Антон сознание потерял, — донеслось до меня и я провалился во тьму.
Не знаю, сколько я был без сознания. В себя пришел уже у телеги. Хотя рассвет уже ясно чувствовался, было еще темно – значит, времени прошло немного. Если бы это была уже следующая ночь, то сильно сомневаюсь, что мы были бы еще живы и на свободе. В нос ударил резкий запах самогона. Левая рука полностью онемела. Я посмотрел на свое раненое плечо – оно было перемотано какой-то темной тряпкой, мокрой от крови и самогона, который, как я понял, кто-то использовал в качестве антисептика. Поднял голову. Рядом сидел Ян, прижимающий к правому боку еще одну окровавленную тряпку.
— Сильно зацепило? — слабым голосом спросил я.
Ян посмотрел на меня и улыбнулся.
— Ничого, командир. Так, ребра трохы оцарапало.
— Очнулся? — к нам подошел Генрих. — Как себя чувствуешь?
— Как Антон? — вместо ответа спросил я.
— Живой. Только без сознания. Он много крови потерял. Да и ты, командир, потерял не меньше.
Ну и слава Богу. Пусть без сознания, но пока живой – есть надежда, что отряд все же не потерял бойца. Кстати о бойцах.
— Семен и Филипп еще не вернулись?
— Нет, командир, — покачал головой Генрих.
Я вспомнил свой недавний ход мыслей об оставшемся у нас времени. Похоже, наступил тот момент, когда приходиться принимать решение, после которого чувствуешь себя последним подонком. Но принять это решение необходимо. Блин, нахрена мне это все надо? Был бы себе обычным бойцом, раз уж так "попал". Мне бы не высовываться вообще, а тут взял на себя ответственность за людей. Не просто за людей – за их жизни! А сейчас придется… предать! Предать веру в меня, как командира. Возможно, обречь на гибель Семена и Филиппа, если они, конечно, еще живы. Но это необходимо для того, чтобы спасти остальных шестерых. Бойцов, оставшихся по моему приказу чтобы прикрыть наш отход. И теперь я должен отдать приказ бросить их. Не дожидаться их возвращения. Может они сейчас бегут через лес к месту сбора. И придя сюда, не застанут никого. Но может быть они лежат в том же кустарнике, из которого прикрывали наш отход… А нам, в любом случае, надо уйти как можно дальше от этого района. До того, как его полностью блокируют. Да и зачем блокировать? От нас с Антоном остался такой кровавый след, что достаточно одной собаки… или вообще без собак – иди себе по каплям крови как по дороге! Почему? Почему это решение должен принимать я? Застонав, больше от внутренней боли, чем от боли в раненом плече, я поднял на Генриха мутный взгляд.
— Грузите Антона на телегу и уходим.
— А как же… — вот и Алик отозвался, сука поганая! Из-за тебя все!
Я, с помощью Генриха, встал и, покачнувшись, ухватился за борт телеги. Похоже, не одного Антона придется везти.
— Уходим, — повторил я, глядя в глаза Генриху пока тот не кивнул.
Повернувшись к Алику, я неуверенно подошел к нему и застыл, глядя на бойца. Желание дать ему в морду за тот выстрел в доме было огромным. Как минимум – дать в морду… Но он же не виноват! — прошептал внутри какой-то голос, звучащий так грустно-грустно. Он же не по своей воле пил, а поддерживая разыгранный тобой спектакль. Кто его знает, чем их кормили там, на лесопилке, и в каком состоянии его организм. А тут – выпить, пусть под закуску, стакан неслабого самогона. Нет, командир, это больше твоя вина… Под моим взглядом Алик опустил глаза и, кажется, всхлипнул. Я молча хлопнул его по плечу здоровой рукой, отвернулся и залез на телегу.
— Поехали!
— Подождите! — вслед за произнесенными тонким голоском словами, из-за дерева выскочила давешняя девчушка. Я напрягся, припоминая ее… Лялька? Сирота, которая, по словам старосты, помогала им по хозяйству? — Подождите!
Девчушка остановилась у телеги и захлопала глазами.
— Вы же партизаны, да? Возьмите меня с собой!
А в ответ – тишина. Все молчат и смотрят то на девочку, то на меня. А я просто не знаю, что сказать. Оглянувшись по сторонам в поисках помощи и не дождавшись ее, я снова посмотрел на девочку. И что с ней делать? Я только что потерял двух здоровых мужиков. А если этот ребенок погибнет в моем отряде? Я же вообще застрелюсь! Но времени на объяснения нет, а девчонка, похоже, настроена вполне серьезно. Не хватало мне еще истерики тут…
— Садись, — я хлопнул по борту телеги. Пусть пока с нами покатается, а там – может высадим ее на каком-нибудь хуторе.
Ляля, радостно улыбнувшись, легко запрыгнула в телегу и устроилась возле лежащего без сознания Антона. Я посмотрел на Генриха и, в ответ на его вопросительный взгляд, покачал головой.
— Куда идем? — только и спросил он.
— На север, — ответил я. — Где леса погуще.
Казик взял лошадь под уздцы и мы двинулись. Впереди шли Славко и Алик, за ним вел лошадь Казик, потом – мы с Яном, бессознательным Антоном и девчонкой на телеге, а замыкал это подобие колонны Генрих. Шли медленно. Слишком медленно… Но быстрее не получалось. Телеге приходилось постоянно огибать деревья, густой кустарник и неровности почвы. Вдобавок, ощутимо трясло. То и дело телега подпрыгивала на выступающих корнях и в ямках. При некоторых, особенно сильных толчках, Антон начинал постанывать, но сразу снова затихал. Мне езда тоже не доставляла удовольствия. Приходилось крепко цепляться за борт здоровой рукой, чтобы не вылететь при особенно сильных толчках. И, при этом, беречь от резких движений раненую руку. После второго раза, как я чуть не слетел с телеги, в голову начали закрадываться мысли, что идти пешком не так уж и плохо.
— Тебя Лялей звать? — я решил, что раз уж девчонка едет рядом, то не грех воспользоваться случаем и расспросить ее – вдруг что-то знает.
— Лялей, — кивнула она, чуть не прикусив язык при очередном скачке телеги.
— Ты как нас нашла?
— Я, когда стрелять начали, за соседним домом пряталась. А потом там немцы через двор побежали. А я, как их увидела – сразу в лес. Там и пряталась пока вы мимо не прошли. Потом за вами шла.
— Понятно. Значит, что в селе было, когда мы ушли, ты не видела?
Ляля замотала головой. Я лишь вздохнул. Была надежда, что девчонка может пролить свет на судьбу наших товарищей. Даже если бы она сказала, что видела, как Семена с Филиппом убили – я думал, что стало бы, хоть немного, но легче. Это означало бы, что я не предал… Не бросил их на произвол судьбы… Но надежды рассеялись.
— А за нами ты зачем увязалась? — немного помолчав, спросил я.
— А куда мне идти? — грустно ответила девочка. — Дядю Семена вы убили. Родственников никаких у меня нет. К кому я пойду? И в селе мне оставаться нельзя. Как дядя Семен меня к себе взял, так все меня гнать начали. Ребята, вон, крысой фашистской обзывали. Они же не знали, что я там спала на подстилке в сенях и из еды мне только кусок хлеба на день давали…
