Галина Гончарова - Азъ есмь Софья. Царевна
— Утром человечка к сыну пошлю. А до того…
Несколько минут она поколебалась, а потом рукой махнула. Куда уж хуже!
Хорошо еще, что внизу вся прислуга, одна она в тереме…
— Пойдем со мной.
В покоях Глеба Морозова тихо было и чисто. Никто там с его смерти и не жил. Ванечка свои комнаты любил больше, ей терема хватало, а больше-то и некому было. И родных она сюда не пускала…
— Здесь обождешь царевича?
— Обожду. Благодарствую, боярыня.
— Сейчас шуметь не стану, а утром тебе чего поесть принесу.
— Храни тебя Бог.
Феодосия привычно перекрестилась двумя пальцами. И подумала, закрывая дверь, что для любимого сына, да и для царевича, она бы еще и не то сделала. Сказали бы — на муку пошла бы — стона не издала, на костер бы взошла — слова не вымолвив…
Стольким она царевичу обязана…
Любимым сыночком Ванечкой, который красавец стал писаный, хоть сейчас под венец.
Помощью в делах — тяжко все же на своих плечах все держать, вдову всяк обмануть может. А вот царевича, который за ее плечом стоит, — уже не станут. Опасаются.
Верой — и то.
Крестится она сейчас двоеперстно и по сторонам не оглядывается. И знает, что те, кто троеперстно крестится, — глупцы, греками да латинянами обманутые. Вот войдет царевич в силу, поставит рядом с собой Аввакума — иначе дело повернется.
Дайте время…
Нет смысла с властью лоб в лоб идти, это пусть олени в лесу рогами цепляются, да быки на лугу бодаются. А они осторожно пойдут, в обход.
Все равно их верх будет, не бывать Антихристу на земле православной, русской, любимой… Осторожнее быть надобно, умнее, не кричать, а детей растить… Тогда и толк будет.
Феодосия решительно направилась в крестовую.
Растревожило ей душу, помолиться надобно…
* * *Когда Алексей получил колечко, он и сам себе не поверил. Сработало!
Они это сделали!
Да, это еще не победа, это пока еще первый шаг на пути к ней, но «путь в пятьдесят тысяч ли начинается с одного шага», так ведь? А следующим шагом будет рытье ямы для Матвеева.
Алексей даже не сильно задумывался или переживал. Не размышлял, стоит ли ему убирать боярина…
Стоит!
Десять раз стоит!
Пусть остальной курятник накрепко запомнит, что с царевичем связываться не следует. И дорогу ему переходить — тоже. Хочешь быть при царе?
Кланяться на две стороны будешь!
Не нравится?
Выбор есть всегда. Плаха, изгнание, деревня со строгим запретом появляться в Москве. Дело житейское. Кто он такой, чтобы решать за людей? Они и сами найдут, где и как вляпаться.
Матвеев сам полез туда, где ему делать нечего. Захотел царя к рукам прибрать? Вот по рукам и получишь! До полного усыхания наглых культяпок!
Волк, как они прозвали мужчину, ждал его у боярыни Морозовой. Смотрел насмешливо.
— Ну что, царевич, придумал, как боярина будешь на меня ловить?
— Придумал, — Алексей успел посоветоваться с сестрой и теперь знал, что надо обговорить одну вещь. Что другое, а это — обязательно. — Чего ты за свою помощь хочешь?
— Ничего.
— Тогда я сам тебе предложу, а ты скажи, что тебе более по душе.
Мужчина заинтересованно прищурился — мол, что ты такого можешь мне предложить, чего у меня нет? Волку хоромы не надобны, да и ошейник не к лицу…
— Ты можешь ко мне пойти. Степан тебя взять согласился.
— Не хочу. Не мое это…
— Еще я хочу на Москве трактир купить.
— Зачем царевичу?
— А вот чтобы новости знать да в курсе быть, чем люди дышат. Ежели согласишься ты в нем хозяйничать — рад буду.
— И к тебе на донос бегать?
Алексей качнул головой.
— Нет. Тем и ценна твоя помощь, что по пустякам ты тревожиться не будешь. А вот ежели что важное узнаешь — не смолчишь.
— Подумаю я.
— Подумай. Я людьми, как тряпками, пользоваться не хочу…
— Да неужто? А получается…
Мужчина и мальчик переглянулись — и на лицах одновременно проскользнула тень улыбки. Алексей взъерошил волосы.
— Ладно. Награду мне любую не жалко. Захочешь денег — дам. Помочь в чем — скажешь.
— Лучше ты, царевич, скажи, что делать надобно?
И Алексей заговорил…
* * *Они не ошиблись, это был именно боярин Матвеев. И сейчас, сидя дома, у камина, одного из немногих на Руси, он смотрел на языки огня невидящим взглядом.
Когда все рухнуло?
Когда?!
Ведь так хорошо начиналось…
Он становился все ближе и ближе к царю, он вертел им, как кольцом на собственном пальце, он делал что и как хотел — и царь соглашался. Он был неглуп, этот полноватый мужчина с рыжеватой бородой, но мягок и добр, а для царя это недостатки непростительные. Царь был глиной в цепких матвеевских пальцах и не хотел оттуда вырываться. К чему?
Все ведь так хорошо…
И когда умерла Мария Милославская, Матвеев увидел еще один шанс. Подсунуть царю какую-нибудь девушку — и править уже через нее. И тут опять повезло.
Царю приглянулась Наталья Нарышкина.
Казалось бы — что еще надо? Бери и иди, честным пирком да за свадебку — ан нет! Наталья, эта идиотка, умудрилась влюбиться в царевича, а тот не оценил девичьих чувств. Матвеева устроило бы, ежели Наталья стала б женой Алексея. Куда еще лучше? Получится два лебедя одной стрелой. Царь на Алексея прогневается, и мальчишка не сможет мешать Матвееву.
А Наталья будет крутить молодым мужем, как ее душеньке угодно. И будущий царь тоже окажется у Артамона Сергеевича в кулаке.
Не вышло.
Как-то так мальчишка повернул, что Наталья во всем виновата оказалась. На улицу ее не погнали, но замуж выдали спешно. А потом и…
Матвеев случайно, от одного из своих людей, прознал, что Наталью хотят порешить. Но ни предупреждать, ни оберегать ее не стал. Отыгранная карта, ни к чему.
А вот отомстить…
Не за Наталью. Не стоила того ни одна баба. За то, что рухнули в прах сложнейшие конструкции, системы выстроенных отношений, годами выношенные планы. Вот за это…
Софье повезло, что Матвеев не принимал ее всерьез, не то и ее бы заказали. Дело нехитрое, татей на Москве много…
Уединение боярина оборвал робкий стук в дверь и вошедший слуга. Артамон Сергеевич сверкнул на него злыми глазами, но сказать ничего не успел. И кинуть в вошедшего наглеца чем-нибудь тяжелым — тоже.
— Боярин, говорят, царевич Алексей умирает. Стреляли в него, лекари бают, до утра не доживет…
В слугу так ничего и не полетело. Артамон Сергеевич выпрямился и, сверкнув глазами, потребовал подробности.
Вот их было мало.
Ехал царевич домой, от боярыни Морозовой, тут стрела и прилетела. Царевич захрипел, согнулся, стрела ему полушубок пробила где сердце, кровью все залито… казаки кинулись, да где там!
Татя пока еще не поймали.
Царевича в Кремль повезли, а уж выживет ли — одному богу ведомо. Все за него молятся, по церквям молебны служат…
Стоит ли говорить, что через десять минут Матвеев уже ехал в Кремль?
Но к царю его не пустили. Царь был у сына, молился. Но царский доктор, Блюментрост, в ответ на вопрос Матвеева покачал головой.
— Стрела пробила становую жилу, и сердце очень слабое. Я боюсь, что царевич… молитесь. Иного спасения нет.
И удрал.
Бояре молились, а Артамон Сергеевич с трудом удерживал хищную улыбку, которая так и рвалась на лицо.
Поделом тебе, сопляк наглый!
В карете он уже улыбки не сдерживал. А возле подворья своего увидел…
Мужчина с желтыми глазами стоял у ворот и смотрел. Нагло, хищно… боярин в ответ глаза прикрыл. Мол, придет сегодня, никуда не денется.
И он действительно собирался прийти. И расплатиться. А на выходе из трактира схватят желтоглазого верные ему люди — и только нож взблеснет. Ни к чему такие свидетели…
* * *Матвей скользнул тенью по улице. Все были уже на месте, ждали только его.
Нет, сейчас его не убьют. На него надо еще указать.
Игра такая.
Его попробуют убить, он попробует уйти.
Только вот сегодня на его руках хватает козырей.
Боярин уже ждал в трактире. Там сегодня было непривычно тихо. Так, сидела за одним столиком компания вполне привычных людишек — то ли ворье что отмечает, то ли разбойники. Спал в углу, завернувшись в доху, какой-то пьяный, еще один храпел, уткнувшись мордой в стол. Ну и Матвеев… Мужчина подсел к нему, ухмыльнулся.
— Доволен ли, боярин?
— Доволен.
— Что лекари говорят?
— Что только молитва поможет.
— Яд они уже распознали?
— Ты еще и ядом?..
— Боярин, царского сына так легко не убьешь! Мне царапины хватило бы, я ядом болт смазал. Сгорит теперь в два-три дня, если еще не…
— Вот твои деньги.
Матвеев положил на стол несколько тяжеленьких мешочков, которые приятно звякнули.
А в следующий миг…
Таверна осветилась ярко-ярко, словно днем.
