Николай Метельский - Меняя маски
— Мизуки, я, конечно, рад за тебя, но ты не думаешь, что твое поведение не пристало девушке? К тому же вести себя как маленький ребенок в свои шестнадцать… Это, знаешь ли, наводит на определенные мысли.
— Это какие такие мысли?!
— Ну… — «Что ты дурочка неполноценная». — Эмм… Ну а вот об этом ты сама подумай.
— Подумай, подумай, — скривилась она. — Да плевать на это, ты ведь не посторонний, почти член семьи, уж с тобой я могу вести себя как угодно.
Вот, блин, счастье-то какое!
На пороге соседней комнаты появилась Кояма Кагами — мать семейства, умница, красавица и просто изумительная женщина.
— Ребята, мыть руки, и за стол.
— Уже бегу, мам. — И, отцепившись от моей шеи, Мизуки ускакала в глубь дома.
— Как скажете, Кагами-сан, — ответил я, поклонившись в знак приветствия. — Выглядите, как всегда, прекрасно. — Комплимент женщине никогда не лишний: и мне не трудно, и ей приятно.
— Ох, Синдзи, ловелас ты малолетний, беги уж быстрей руки мыть.
Зайдя в гостиную, я усмехнулся: в токономе, нише внутри стены дома, где обычно стоял телевизор, сегодня находился горшок с японской пальмой, она же цикас, а на центральной стене висел черно-белый рисунок с изображением каких-то дядек и листьев той же пальмы. Если кто не знает, герб школы Дакисюро — именно пальма, точнее, листья пальмы. Которые, в свою очередь, являются символом победителей.
Где-то минут через десять, когда первый голод был утолен, Кояма Кента — крепкий еще шестидесятидевятилетний мужчина, дед Шины и глава семьи, начал наконец разговор, ради которого меня сегодня и пригласили.
— Синдзи, ты уже решил насчет старшей школы? — Старик Кента смотрел на меня внимательно и строго, всем видом показывая, что вопрос более чем серьезный.
В принципе, я уже давно определился с тем, что пойду в старшую школу, для легализации это необходимо. Но уж точно не туда, куда ходит Шина. Однако говорить об этом родным Шины мне было как-то неловко. И вот тут я совершил ошибку. Можно было найти десяток причин, почему я хочу идти в другую школу, я же выбрал самый дебильный ответ:
— Да, решил. Я много думал и решил закончить обучение на средней школе.
— И по какой причине, позволь узнать? — на лице дедка мелькнула улыбка. — Ты ведь прекрасно знаешь, что дальнейшее обучение очень важно.
— Все как всегда, Кента-сан, все как везде, у меня просто нет денег, чтобы оплачивать школу. — С деньгами у меня сейчас все несколько иначе, но старик знать об этом не может, а значит, и подловить меня на этом тоже не может. — Так что я решил, что лучше мне пойти работать.
— Что ж, в таком случае все решено. Готовься к поступлению в старшую школу Дакисюро, Синдзи.
— Че?
— Если проблема только в деньгах, а проблема только в этом, насколько я понял, то можешь не беспокоиться, деньги найдутся, — улыбнулся дед.
Так, понятно. Вот в чем дело. Оказывается, что все их телодвижения были из-за банальной жалости! Нет, я парень не очень гордый, во всяком случае, когда у меня были трудные деньки, я проглатывал свою гордость и принимал чересчур частые приглашения на обед или ужин. И когда Кагами-сан приносила разные вкусные блюда, якобы для того, чтобы дитё не питалось одной лапшой, я улыбался и благодарил. Но всему есть предел. И даже моя гордость порой начинает бунтовать.
— Кента-сан, я вам очень благодарен за ваше участие, но нет. Я не могу принять вашу помощь. — Мне стоило определенных усилий, чтобы не взорваться и не натворить глупостей. — Я… не нуждаюсь… в общем, нет. Спасибо, конечно, но нет.
Очень хотелось что-нибудь сделать, сказать что-нибудь злобное, надерзить, выдать парочку сарказмов или, к примеру, бросить палочки для еды на стол и молча уйти — в общем, хоть как-нибудь выразить свое отношение к данной ситуации. Сложность была еще и в том, что в прошлой жизни я не привык скрывать свои чувства. Нет, я умею их контролировать и скрыть их, если надо, тоже умею, все же чему-то меня обучали. Но при этом я оставался Разрушителем, а не каким-нибудь шпионом, и главной моей специализацией была сила, а после определенного этапа моего развития — сила немалая. У меня просто не было причин скрывать свои эмоции, ибо я чувствовал за собой силу.
Для многих, учитывая мой характер, я был весьма неприятным человеком, но даже мое начальство с этим мирилось, потому что понимало: люди моего уровня — профессионалы, они знают, что такое субординация, и они не предают. Даже после встречи с моей будущей женой ничего не изменилось. Светик полюбила меня таким, какой я есть, а ситуация, в которую я попал после нашей женитьбы, вылилась в банальную войну против всех, но никак не в шпионские игры. Так что успокоиться мне стоило определенных усилий, даже не успокоиться, а просто ничего не делать. Ведь злость, по сути своей, была не так уж и сильна, ее я быстро задавил, а вот вредность моя требовала выхода.
К счастью или несчастью, но сделать я ничего не успел, ибо тут и началось самое интересное. Старик Кента сдаваться явно не собирался. Пауза после моих слов была не очень большой, всего пару секунд.
— Хм, Синдзи… — Дед был спокоен как удав, складывалось впечатление, что он заранее продумал весь разговор. — Я ведь и не говорил, что это мы будем оплачивать твое обучение. Его будут оплачивать твои родители.
Тут необходимо кое-что объяснить. Дело в том, что я живу один. И мои родители не уехали на заработки в другой город или там за границу, они не погибли в автокатастрофе, они не сидят в тюрьме. Ничего такого, отнюдь. Они бросили меня, когда мне было десять. В этот мир, к слову, я попал, когда Синдзи, парню, в теле которого я нахожусь, было восемь.
Проснувшись поутру и не найдя родителей, я и думать не думал о том, что меня бросили. Да чего уж там, я и через два дня о таком не догадывался. Все тянул и не шел к соседям, решил: мало ли. Если бы с ними что случилось, ко мне бы пришли из полиции там или из социальной службы. Ну в самом деле, как быстро бы вы подняли кипеш? Но двое суток, когда у вас десятилетний сын один дома, — это слишком. Поэтому на третий день, убедившись поутру, что дома никого, я собрался идти к соседям.
Надевая куртку, я нашел во внутреннем кармане письмо, в котором мои, с позволения сказать, родители написали, что уезжают за границу и чтобы я шел к соседям Кояма, которые мне помогут. И так мне стало обидно, не за себя, нет, за парня, в теле которого я оказался. Я даже не понял поначалу, что прочитал. У меня в голове не укладывалось, как такое возможно. Умом я понимал, что на свете много грязи, да что там говорить, в своей прошлой жизни, в другом мире, я не раз сталкивался с различным дерьмом и каждый раз ох… офигевал. Но у меня просто в голове не укладывается, как такое происходит. Я не могу понять, как онисмогли бросить своего ребенкаодного в доме, ребенка, которому всего десятьлет? Я уж не говорю про письмо, которое они запихнули во внутренний карман куртки. Нет, ну что за дебилизм? Что им стоило кинуть письмо на столик в гостиной? Я как… эх, уже бывший отец, совершенно не понимал, что творилось в их головах.
В общем, жара. После прочтения письма я задумался, что делать. С одной стороны, надо идти к соседям и рассказать им о том, что случилось. Ибо мне, по большому счету, плевать, где жить: с так называемыми родителями или где-то у родственников. С другой стороны, вся моя прошлая жизнь, ну или большая ее часть, прошла под девизом: не выделяйся. Все должно быть как обычно, как у всех, нельзя обращать на себя внимание. Ведь когда что-то идет не так и на тебя обращают внимание, тут же начинаются проблемы. Так было, когда я работал на правительство, так же было и после, особенно после. Конечно, не всякая необычность приносит проблемы, и в моем случае скорей всего ничего плохого не произойдет, только есть одно но.Я не из этого мира. Вспоминая Вестника и его слова про измерения и про населяющие их существа, не лучше ли перестраховаться? За те два года, что я здесь прожил, я ничего не слышал ни об измерениях, ни об их обитателях. А если верить Вестнику, они есть, а не верить ему у меня повода пока не было. Значит, эти неизвестные существа скрываются, ну, или их скрывают и информацию о них и измерениях скрывают. И вполне реально, что местное правительство что-то знает и имеет способы определять, скажем так, чужаков. И что они с ними делают, черт знает. А ведь мне всего десять было, я вообще никак защититься не мог.
В Японии сироту отдают в приют, только если у него совсем нет родственников, ну или если все родственники от него отказались, что, собственно говоря, не принято. Но вначале мной все равно будет заниматься правительство, пусть недолго, пусть всего лишь социальные службы, но будут. А параноиком я стал уже давно. Кстати, о своих родственниках я никогда не слышал. Что странно, уж за два-то года про какую-нибудь бабку или деда я должен был узнать. В общем, ладно, все эти рассуждения были немного натянутыми, немного бредовыми и параноидальными, но зерно истины в них имелось. К тому же не последнюю роль в моих рассуждениях сыграло то, что в одиночку у меня будет больше свободы. Да и скрывать мне придется гораздо меньше.
