Александр Конторович - Реконструктор
— Герр лейтенант! Рядовой Красовски прибыл по вашему приказанию!
— Садись, Макс! — взводный указывает мне на стул.
Присаживаюсь.
— Словом, Макс, — говорит Краузен. — Пришел приказ…
Я весь внимание, напрягаю слух.
— В нем есть и кое-что, относительно тебя. Есть хорошие новости — ты теперь старший стрелок, обершютце. Сиди-сиди… Есть и менее приятные новости. Твое пребывание здесь закончено, и получено предписание прибыть к дальнейшему месту службы.
— Осмелюсь спросить, герр лейтенант, куда же?
— Четыреста пятый гренадерский полк сто двадцать первой пехотной дивизии. Теперь этот полк станет твоим домом.
— Так точно, герр лейтенант!
— Скажу откровенно, Макс, я этому рад. Ты не хочешь знать, почему?
— И почему же, герр лейтенант?
Он некоторое время вертит в руках карандаш.
— Ты хороший солдат. Опытный и прекрасно подготовленный. Но товарищи по роте, тебя не очень-то… любят. Уважают, да. Но не любят. Они опасаются чего-то того, что сидит в глубине твоей памяти. Этих внезапных вспышек агрессии, твоей непонятной тяги к рукопашным схваткам… да мало ли, что там ещё запрятано?
— Но, герр лейтенант! — приподнимаюсь я с места.
— Сиди! Я не всё ещё сказал!
— Слушаюсь!
— Так вот, Макс — я так не думаю. Но все-таки, фронт — самое лучшее для тебя место, поверь мне. Поверь старому солдату, видевшему много крови. Ты — боец. И место таким людям — фронт. В тылу эта, не находящая выхода агрессия, ни к чему хорошему не приведёт…
И я снова шагаю по дороге.
На этот раз, полностью вооруженный и экипированный. С положенным пайком и командировочным предписанием. Моя дальнейшая судьба теперь совершенно ясна — 405 гренадерский полк, там меня уже ждут.
А в голове все время вертится фраза, сказанная мне тем самым русским.
— Привет, Макс! Сапоги не жмут?
Кто он? И почему я его понимаю так хорошо?
Два дня спустя.
Расположение 405 гренадерского полка 121 пехотной дивизии.
— Осмелюсь доложить, герр обер-лейтенант! Старший стрелок Макс Красовски, прибыл для дальнейшего прохождения службы, согласно предписанию! — протягиваю пожилому штабному офицеру свои бумаги.
— Прибыл? — он неторопливо раскладывает на столе документы. — Так… после ранения. Частичная потеря памяти, годен к строевой службе без ограничений? Это как? Ты что — совсем ничего не помнишь?
— Никак нет, герр обер-лейтенант! Не помню только прошлого. Все, касающееся сегодняшнего дня, понимаю и запоминаю.
— Так. Хорошо. О тебе хорошо отзывается твой командир взвода, да и старшего стрелка дали не за просто так. Ну что, Красовски! Такие солдаты нам нужны!
Он снимает трубку полевого телефона и несколько минут о чем-то разговаривает с невидимым собеседником. Всё это время я стою навытяжку около стола. Кивнув, офицер опускает трубку.
— Вот и все, Макс. Приблизительно через час, тут будет транспорт из твоей будущей части, с ними и поедешь. Второй батальон, пятая рота. По прибытии на место доложишься командиру второго батальона, майору Рихарду Бочентину. Хотя нет… он сейчас вызван в штаб… Ладно, отправляйся прямо в свою роту, передашь бумаги исполняющему обязанности командира роты — лейтенанту Карлу Морту. Свободен!
— Цу бефель, герр обер-лейтенант!
Щелкаю каблуками, поворот через плечо, и под моими сапогами скрипят половицы. Дверь, крыльцо — теперь можно присесть и передохнуть. С мыслями собраться. Это пока ещё не передовая, полк расположен в тылу, идет пополнение личным составом. Стало быть, завтра мне фронт ещё не грозит. Да и послезавтра — тоже. А отчего-то я туда совсем не хочу. Проклятый сон… он приходит ко мне каждый день! Мы дружески разговариваем с тем русским, я даже знаю его имя и фамилию — Григорий Чуков. Похоже, что мы знакомы не первый день, он относится ко мне как к старому приятелю. И беседуем мы с ним о каких-то вещах, которые я должен хорошо знать. Должен, но не знаю. Но как такое вообще может быть?
— Вот тогда Митрич мне и говорит — мол, не выделывайся, дура! Лучше о своем будущем подумай, война ведь, и мужиков — наперечет!
— Да уж лучше всю жизнь перестаркой проходить, чем с таким вот охламоном женихаться!
Оборачиваюсь.
За невысоким заборчиком из жердей (плетень?) проходят две молодые девушки. Закутанные в платки, лиц почти не разобрать. Только по голосам и можно предположить их возраст. Подхожу ближе и прислушиваюсь.
— Так и впрямь же, война на дворе. Что дальше будет-то?
— А кто ж его знает? — печально отвечает собеседница. — А вот только думаю, что ждать надо… Не может же всё так плохо быть?
Под моей ногой хрустит щепка, и обе девушки оборачиваются.
— Ух ты, немец! Поди и слышит всё?!
— Да и черт с ним! Они же по-нашему — совсем не бельмеса! Такому, хоть что говори, только и кивает. Вот жрать потребовать — тут они первые! И как только их зенки не повылазили до сих пор? А его сейчас и обругать могу — ничего не поймет, лишь бы я при этом улыбалась.
— Рисковая ты, Машка! Смотри — так и обжечься можно!
— Можно, — говорю я. — И даже быстрее, чем вы думаете.
Судя по тому, что обе девушки мгновенно замолкают и бледнеют, сказал я правильно. Во всяком случае, они все поняли.
— Осторожнее надо быть, фройляйн! — укоризненно покачиваю головой. — Не надо считать всех наших солдат совсем уж глупыми…
Топот ног — и обе девушки стремглав исчезают за углом ближайшего дома. А я стою на месте и пытаюсь переварить в своей голове происшедшее. Так я не только понимаю русский язык, но и говорить на нем могу? Ничего себе открытие…
Ожидаемый мною транспорт, прибыл только через час. Обыкновенная телега, с сидящим на ней хмурым солдатом. Мы вместе погрузили туда какие-то ящики, и возница хлестнул лошадь вожжами. Телега неторопливо двинулась по раскисшей дороге. К разговорам мой попутчик расположен не был, на все вопросы бурчал что-то невразумительное, и я прекратил свои попытки. Мы медленно тащились по неприветливому лесу. Оглядываясь по сторонам, я замечал следы недавних боев, брошенные окопы, сгоревший грузовик, воронки, оставленные снарядами. Совсем недавно тут грохотали выстрелы и люди в военной форме остервенело резались друг с другом. Мне даже кажется, что я и сейчас слышу эхо недалеких выстрелов и гранатных разрывов. Всё это вскоре ожидает и меня. Казалось бы, чего переживать по этому поводу? Война — естественное дело для солдата. Всё так. Но что-то меня гложет. Почему-то начинают жать сапоги, и тесной становится шинель. Что же это? Не понимаю…
Примерно через час, деревья поредели, раздались в стороны, и мы выехали на открытое место. Возница оживился и хлестнул понурую лошадь. Телега резвее покатила к видневшимся невдалеке домам.
— Тебе туда! — ткнул кнутовищем в сторону отдельно стоящего дома возница. — У герра лейтенанта сейчас обед, так что он будет там очень скоро.
В противовес моему взводному в маршевой роте, Карл Морт оказался розовощеким, пышущим жизнью, весельчаком. Прочитав мое предписание, он только хмыкнул и небрежно отложил его в сторону.
— Говоришь, память потерял?
— Так точно, герр лейтенант! Но не совсем, последние события я помню хорошо.
— А! Было бы из-за чего переживать! Есть-пить можешь, видишь и слышишь — этого достаточно, чтобы выжить. Ойген! — кричит он, повернувшись куда-то в сторону.
Стук сапог, и на пороге появляется здоровенный солдат. Рыжий и веснушчатый.
— Клаус, проводи нашего нового камрада во второй взвод.
— Яволь, герр лейтенант! — вытягивается солдат.
— Всё, Макс! Иди, знакомься со своим новым домом.
По пути я разговорился со своим провожатым. Тот, в противовес вознице, оказался парнем словоохотливым, и всю дорогу болтал без умолку. От него я узнал, что в деревеньке располагается не вся рота — только первый и второй взвод. Все остальные стояли на постое в километре отсюда — там, в лесу, были какие-то бараки, оставшиеся ещё от русских. По прикидкам Клауса, такая спокойная жизнь длиться долго не могла.
— Нас сейчас пополняют — только вчера прибыло сразу шесть человек. Если и дальше пойдёт все такими темпами, то по штатной численности роту доведут уже дней через пять-шесть. Вот тогда райская жизнь и закончится. Прощайте теплые домики и снова на передовую.
— Далеко это отсюда?
— Километров пятьдесят… Хотя, кто его знает, куда уползёт линия фронта за эти дни? Мы вроде бы наступаем и успешно. Хотя и не так быстро, как в прошлом году.
Мы неторопливо идем по улице, и мне всё время кажется, что я уже где-то слышал имя и фамилию своего провожатого. Но где? Память ничего мне не подсказывает.
Вот и большой дом за покосившимся забором. Во дворе шумно, несколько человек, перекрикиваясь, разгружают дрова с подъехавшей телеги.
— Герберт! — перегнувшись через остатки забора, кричит мой провожатый. — Где герр обер-фельдфебель Мойс?
