Роман Злотников - Сердце Башни
– Да уж, друг мой, я не перестаю благодарить Владетеля за то, что он просветил мой разум, благодаря чему я выбрал союз с тобой, а не войну. Не вызывает сомнений, что ты бы точно так же придумал, как не гоняться за мной по всей Насии, а похоронить в выбранном тобой месте.
Грон скромно улыбнулся…
Войска Агбера добрались до укрепления шейкарцев у Двузубой скалы спустя неделю после того, как «Армия бедняков» первый раз попыталась прорваться в Насию через перевал. Шейкарцы держались вполне себе уверенно. Более того, когда Грон, спрыгнув с коня, взбежал на стену и подошел к старейшине Нушвальцу, который в этот момент как раз обматывал себе руку выстиранной и прокипяченной тряпицей, тот во весь голос орал на какого-то здоровяка, стоящего прямо перед ним опираясь на здоровенный, как раз под его размерчик, ушванце.
– Тебе что было сказано, дурень? Вы – некишальц! Некишальц, а не шуншвальц! Какого Владетеля вы полезли в атаку?
– Так скучно же, старейшина, – прогудел здоровяк. – Уже восьмую атаку до нас так дело и не доходит. Все время нас задвигаешь. Скоро мхом покроемся.
– А вот вовремя надо было приходить, – сварливо отозвался Нушвальц, правда, уже тоном ниже. – Другие-то вон – камни таскали, стену строили, древки для дротиков рубили. А вы – на тебе, пришли на все готовенькое. Только ушванце да «барсами» помахать.
– Так мы уже четвертый день после боев покойников в ущелье выкидываем, – обиженно протянул здоровяк. – Сколько уж попрекать можно.
В этот момент старейшина наконец-то заметил Грона. Он смерил его сердитым взглядом, усмехнулся и ехидно произнес:
– Ну, здравствуй, зятек…
Здоровяк обернулся, дернулся, а потом пробормотал:
– Я это… пойду я, старейшина… пора мне это…
– А чего так неласково? – усмехнувшись, спросил Грон, когда здоровяк отдалился на более-менее приличное расстояние.
– А то, – сердито начал Нушвальц. – Ты долго моих девок мучить будешь?
– Я? Как?! – опешил Грон.
– А так! – рявкнул старейшина. – Долго мне еще внуков ждать? Так ведь и помереть могу, очередную твою просьбу исполняя! Думаешь легко мне было уговорить людей выйти навстречу этим… этому мясу? Знаешь, что мне все старейшины говорили? С какой стати шейкарцы должны защищать Насию? Кто нам насийцы – отцы, братья, сватьи? Но я же сделал! А ты?.. – и старейшина досадливо махнул рукой. Грон, слегка опешивший от такого наезда, некоторое время помолчал, а затем осторожно начал:
– Прости меня, Нушвальц, я все понимаю. И я принимаю твои обвинения. Да, так и есть. Я виноват, но дело в том, что…
– Хочешь сказать, что на тебя открыта охота? И что твои близкие, находящиеся рядом с тобой, тоже являются целями? – усмехнулся старейшина. – И что? Разве жизнь устроена не так, что мы можем умереть в любой момент – от дрогнувшей руки на охоте на снежного барса, от горного обвала, от невесть где подцепленной лихорадки, да просто надышавшись дыма от сырого дерева в очаге? И что теперь – не жить совсем? – он вздохнул. – Когда я умыкнул мать моих девочек из Рода Ушмешильц, за мной открыло охоту аж сорок человек. Отец, братья, племянники, сговоренный жених моей девочки и вся его семья. Нам пришлось пять лет скрываться в дальних ущельях, время от времени укорачивая на голову вышедших на наш след очередных преследователей, пока все чуть успокоилось, и я смог договориться с семьей моей жены. Но знаешь, что я сделал сразу же после похищения? Едва только скинул ее с плеча на охапку прошлогодней травы, – Нушвальц расплылся в довольной улыбке, а затем гордо заявил: – Заделал ей моих девочек! Вот так! – потом вздохнул и произнес уже куда тише: – Жизнь идет своим чередом, Грон. И горе, голод или опасности – совершенно не повод для того, чтобы она остановилась. Что от нас останется, если мы перестанем рожать детей? Кости в земле? Ты точно хочешь именно такого конца?
А Грон стоял, стиснув зубы, и в голове его колоколом бился голос Мельсиль: «Да не прервется нить…». Какой же он был дурак!..
В тот вечер они со старейшиной напились до чертиков. А потом Грон уснул и проснулся от ощущения теплого тела рядом. Линдэ, заметив, что он проснулся, тут же подняла голову и окинула его тревожным взглядом. Грон взял ее руку, осторожно коснулся ее губами, а потом тихо произнес: – Завтра…
На утро Грон лично поднялся на стену и осмотрел завалы тел, смердящими кучами валявшиеся по всему полю перед стеной.
– Это еще ничего, – хмыкнув, заметил старейшина. – Эти-то, считай, свеженькие. Самых завонявших мы сбрасываем в ущелье. Вот оттуда вони…
Грон понимающе кивнул, а затем, развернувшись к предводителю шейкарцев, сказал:
– Сегодня, после второй атаки – сделаете вид, что они вас сбили со стены и откатитесь назад, шагов на пятьсот. А потом вообще уйдете. Отбросите их, если вздумают преследовать, и уйдете.
Нушвальц вытаращил глаза.
– Зачем?!
– Затем, что если вы этого не сделаете – через день-два они отсюда сбегут.
Старейшина задумался.
– Но разве это не то, что ты хочешь? Ты же говорил, что их нельзя пропустить в Насию?
– Я тебя просил не пропустить их в Насию, старина. Я же собираюсь их здесь просто уничтожить. Всех. И тех, кто уже состоит в этой самой «Армии бедняков», которую, как по мне, правильнее было бы назвать «Армией грабителей и убийц», потому что нормальных работящих бедняков, которым просто не повезло в жизни, там почти нет. Только крысы, пошедшие в эту армию, чтобы грабить и убивать, потому что ничего полезного делать не умеют, потому-то и жили так гнусно раньше… И еще тех, кого тайные руководители всего этого кровавого хаоса пришлют им на помощь.
Нушвальц прикусил ус и, хмыкнув, протянул:
– Во-от оно как… а не разбегутся?
Грон покачал головой.
– Не думаю. У них и так трудности со снабжением. В предгорьях всегда было плохо с продовольствием – не так, конечно, как в ваших горах, но все равно не очень. А я не думаю, что предводители этой ублюдочной армии смогли организовать хоть какие-нибудь стабильные поставки из центральных областей. Скорее они собирают разовые обозы, посылаемые с пополнением, которые к тому же каждый раз приходится отправлять все более издалека, потому что округу эти шестьдесят тысяч уже всю объели. Так что эта «Армия» уже сейчас голодает. И здесь ее держит только надежда сегодня-завтра прорваться-таки в более сытые места. Причем в куда более сытые, чем оставленная за их спиной страна, – тут он хищно усмехнулся. – Сделать этого мы им, конечно, не дадим, но и лишиться этой надежды тоже не позволим. А ударим только тогда, когда эти «воины» (кавычки в голосе Грона старейшина различил очень явственно) будут еле ноги передвигать. Чтобы не смогли убежать.
– А когда ударим-то? – живо поинтересовался старейшина.
– А вот насийцы подойдут – тогда и решим, – сообщил Грон.
И вот они, наконец, подошли…
Военный совет собрали на следующий день. Несмотря на то, что старшим по статусу среди всех собравшихся являлся Ормераль, король Насии безоговорочно уступил право ведения Совета «самому опытному и прославленному полководцу среди собравшихся – Его Высочеству Грону». Самому Грону подобный жест был, в общем-то, по барабану, но остальным агберцам подобное уважение явно потрафило. Зато многие из насийцев, особенно из старой аристократии, заметно помрачнели. Впрочем, сам Совет быстро привел их в более благодушное расположение духа, ибо Грон выслушал всех. Ну, то есть вообще ВСЕХ. Даже адъютантов. Да что там даже – он с них и начал… А потом с легким поклоном в сторону Ормераля сообщил высокому собранию, что он полностью поддерживает решение короля Насии завтра же атаковать противника всеми силами. То есть начать латной пехотой, а затем, как только противник побежит, перейти на преследование конницей. И это решение вполне примирило насийцев с несколько не понравившимся им началом Совета. Почти половина армии Насии представляла собой рыцарское ополчение, а принятые решения позволяли коннице сыграть в завтрашнем сражении самую громкую партию.
После совета к Грону подошел Батилей.
– Дружище, я тебя не узнаю.
Грон с усмешкой развернулся к старому другу.
– И в чем же?
– Этот план, который ты принял…
– А что тебе в нем не нравится?
– Ну-у, – Батилей замысловато взмахнул рукой, – какой-то он совсем простой. Совершенно не твоя манера. Ты все время придумываешь такие ходы, что остальные только диву даются. Со временем играешь. С местностью. А тут – просто и тупо: «пойдем вперед и всех убьем».
– Ну да, – кивнул Грон. – Ведь в этом-то и состоит наша задача.
– Всех убить?
– Естественно. И дело даже не в том, что так будет проще нам… – Грон вздохнул. – Понимаешь, дружище, если мы хотим добра той несчастной стране, нужно как можно быстрее уничтожить всех, кто привык быть бандитом. Ну, или, хотя бы значимое большинство таковых. А остальных – напугать до усрачки, чтобы у них руки тряслись в тот момент, когда они прикасались к бандитскому тесаку. Ибо иначе никого из них уже не переделать… И нам все равно придется их уничтожать, только гораздо дольше, тяжелее, теряя своих людей и много времени. А тут… – он махнул рукой. – Удара латной пехоты они не выдержат. У них для этого нет ни выучки, ни мужества, ни приличной брони. Это наша онота или гвардейцы могли бы потерять первые четыре-пять шеренг, остановить атаку и начать вгрызаться в противника, вырезая стиснутых рукопашной свалкой пикинеров, давить, вспарывать животы, резать пах, бедренные и шейные жилы, вскрывать горла и в этом кровавом кошмаре двигаться и двигаться вперед. Давить и давить, до тех пор, пока враг не выдержит и не побежит бросая пики, щиты, части доспехов – все, что будет мешать им бежать. А эти… – Грон презрительно сплюнул. – Они побегут сразу же. При первом же ударе.
