Война и Мир (СИ) - "СкальдЪ"

За последние дни Николай Романов в очередной раз показал себя человеком энергичным и напористым. Именно по его инициативе был смещен мой непосредственный начальник князь Кропоткин, прежний командующий 9-го корпуса барон Криденер и начальник штаба Дунайской армии Непокойчицкий. Все трое были уже в летах, являясь сонными и нерасторопными представителями ушедшей эпохи. Им вручили ордена и отправили на пенсию. Непокойчицкому вообще повезло. Он имел весомую долю в еврейской торговой компании '«Грегер, Горвиц и Коган», которые до недавнего момента занимались вопросами снабжения армии. Взяточничество, коррупция, нечистоплотность, злоупотребление и откровенное казнокрадство считались там вполне заурядным делом, а суммы, которые страна потеряла благодаря этим посредникам и прикрывающих их лицам, исчислялась миллионами. Так что на мой взгляд, Непокойчицкого следовало судить, а не орденом награждать. Правда, Николай заверил, что после войны вернется к данному вопросу и тогда ряд лиц ждут не совсем приятные сюрпризы. Пока же цесаревич уделял большое внимание Главному интендантскому управлению. В результате его деятельности главного интенданта армии действительного статского советника Аренса отправили на пенсию, а само управление подверглось существенным изменениям. Новым же начальником штаба Дунайской армии стал Левицкий, отличающийся педантичностью, мелочностью, эгоизмом и угодливостью перед начальством. Такие черты характера не сыскали ему всеобщей любви в армии, но на столь высокий пост Казимира Васильевича назначили по той причине, что кроме названных качеств он так же обладал изумительной трудоспособностью, феноменальной памятью и фундаментальными данными по истории военного искусства. У меня к Левицкому сложилось двоякое отношение, но он был не самой плохой кандидатурой на данный пост.

— Никополь с наскока не взять, здесь потребуется планомерная осада, — заметил шестидесятилетний Шильдер-Шульднер, который благодаря возрасту и выслуге пользовался общим уважением. Мне Юрий Иванович нравился, ведь дело не в годах, а в энергии и желании быть полезным своей стране. У него подобное присутствовало. — Сложный рельеф местности, Дунай и мощные турецкие редуты существенно осложнят нам задачу.

— Главнокомандующий поставил нам задачу, и мы ее выполним, — внушительно ответил цесаревич Николай. — Так что нам требуется обсудить конкретные шаги. Николай Дмитриевич!

— Собственно, план подготовлен. В авангарде выдвинутся Бессмертные гусары, 5-й Донской полк и 5-й конноартиллерийский дивизион, — сразу же взял слово Шнитников.

— Прошу поручить командование авангардом мне, ваше императорское высочество! — вытянулся генерал-майор Лашкарев. — Я усилю авангард своей 9-й дивизией, мы турок до самой Софии погоним!

— Ты мне здесь нужен, Лашкарев, — дипломатично ответил Наследник. — Авангард возглавит Соколов.

— Слушаюсь! — я щелкнул каблуками.

Генералы, как один, повернулись в мою сторону. То, что цесаревич любит свой полк и всячески его продвигает, знали все, да и меня считали его фаворитом. Подобное отношение породило множество завистников, откровенных врагов и льстецов.

— Молодой полковник и три полка под его командованием… Не рановато ли? — недовольно протянул генерал-лейтенант Вельяминов, внушительный, с окладистой бородой и шикарными усами. Генерал человеком был смелым, решительным, но меня недолюбливал, считая «зеленым любимцем славы», как он выразился в одной из бесед. На такие слова смысла обижаться не было, многие старики ревностно относятся к успехам молодых, которые теснят и приходят им на смену. К тому же я не «катенька»*, чтобы всем нравится.

— Полковник Соколов не раз и не два доказал свою смелость и находчивость. Кавалерия проведет быструю рекогносцировку и откинет встреченных башибузуков. Такая задача как раз для него, — по незаметному знаку цесаревича ответил Столыпин. Я стоял с совершено бесстрастным лицом, словно меня данный разговор не касается. — Тем более, его поддержит генерал барон Кнорринг со своей пехотной бригадой.

— С радостью, Аркадий Дмитриевич, — заверил Кнорринг, хотя по его лицу было видно, что особой радости тот не испытывает. Оно и понятно, я так же не нравился генералу и его совсем не радовало находиться на вторых ролях.

Генералы еще некоторое время гипнотизировали меня взглядами, а затем вернулись к обсуждению общего плана. Проработав маршрут движения и обговорив с недовольным Кноррингом детали взаимодействия наших подразделений, я вновь отошел к окну.

— Поздравляю, Михаил, — незаметно пожал мне руку Чернозуб. Он улыбнулся и опровергая фамилию, показал, что зубы у него нормальные, белые. — Цесаревич дает тебе прекрасный шанс выдвинуться.

— Похоже на то, — ответил я. Николай уверенно продвигал меня вперед, хорошо хоть, прислушивался к моему мнению и действовал не слишком напористо. Все свои награды и чины я заслужил вполне честно, по делу. Вот он и давал мне очередную возможность показать себя. Это понимали все — я сам, цесаревич, Чернозуб и собравшиеся генералы. Но последние не только понимали, но и завидовали.

Совет закончился через два часа, все принялись расходиться. Мне нравилось, что вопросы решаются быстро, четко, без ненужной бюрократии, причем задачи прорабатывались глубоко и тщательно. Естественно, я не мог сказать, как детально происходила Русско-Турецкая война в известной мне истории, но среди ряда фактов помнил, что со взятием Плевны что-то пошло не так. Армия там встала надолго. Цесаревич знал об этом и потому был полон решимости подобного не допустить. Собственно, именно для этого он добился для себя чести командовать Западным отрядом.

Ночь прошла в хлопотах. Втроем с Зазерским и Ломовым, попивая кофе, мы продумали план наших предстоящих действий, отдали все необходимые приказы и в 4 утра, с первыми лучами солнца, под пение полковых труб, покинули окрестности Систово.

По прямой расстояние до Никополя было тридцать пять верст, но дорога следовала изгибам Дуная, обходила различные препятствия и заболоченные места, и потому нам предстояло пройти куда больше.

С запада отряд Цесаревича прикрывал 18-й пехотный Вологодский полк, с командиром которого, полковником Соловьевым, мы неплохо ладили. Побеседовав с ним порядка пяти минут и уяснив дислокацию, которая за минувшие сутки не успела поменяться, я отдал приказ. Донцы Зазерского отправились вперед, за ними потянулись эскадроны Некрасова и Шувалова. Через пять минут мы уже двигались по местности, где ранее были лишь наши разъезды.

Погода стояла сухая, жаркая. Окрестности, зеленеющие поспевающим урожаем, представляли собой довольно красивую равнину с оврагами и небольшими холмами. В складках местности нередко скрывались болгарские деревни, появляющиеся всегда совершенно неожиданно, так как часто стояли в незаметных лощинах.

Верст пятнадцать двигались спокойно, встречая на дороге мирное население. Впереди находился полк Зазерского, который рвался в бой и которого я не стал оставлять в тылу. Было видно, как казаки мечтают проявить себя. Они и проявили.

Миновали Ореш и Деково. Первое столкновение случилось на подходах к деревне Бяла-Воды. Там находилось полсотни башибузук, часть которых донцы зарубили, часть бежала, а двоих легко раненых взяли в плен. Я лично допрашивал их в присутствии Зазерского. Получив обещания, что Кара Улюм головы им не отрежут (почему они так считали, я уточнять не стал), турки разговорились и охотно сообщили что до Никополя серьезных сил мы не встретим, лишь отдельные таборы.

— Завидую твоему турецкому, Михаил, — признался Зазерский, когда башибузукам связали руки и увели.

— Так учи язык, кто мешает? — я отдал приказы направить во все стороны разведкоманды и встать на привал.

— Муторно, да и долго, — признался полковник.

— Ну и зря так думаешь, язык всегда полезен будет.

В Былых-Водах пробыли около двух часов, дождавшись прискакавшего адъютанта генерала Кнорринга, который сообщил, что пехота движется следом, а передовой 17-й Архангелогородский полк добрался до Деково.