Валентин Холмогоров - Крылья
Тем временем на земле началась непривычная суета. С вершины башни, которую Дима поначалу принял за пожарную каланчу, сбросили вниз толстый канат. Двое выбежавших из дверей этого сооружения мужчин начали торопливо разматывать канат по земле навстречу подплывающему с подветренной стороны цеппелину. В закрепленной под килем корабля гондоле открылась дверца, и оттуда выпал другой канат – едва его оснащенный тяжелым металлическим карабином конец коснулся земли, один из обитателей башни ловко расстегнул замок, накинул на крюк петлю, плотно сцепив оба конца веревки между собой, и подал знак рукой. Тотчас кто-то из невидимых с земли обитателей башни принялся выбирать слабину каната. Трос сначала безвольно провис, затем с треском натянулся, и огромная сигарообразная туша, словно пойманная на удочку рыбина, стала медленно притягиваться к башне, постепенно замедляя ход. Замерли импеллеры, из гондолы выпало еще несколько швартовочных концов, которые тут же подхватили суетящиеся на верхней площадке люди и принялись привязывать их к вмонтированным в ограждение причальной мачты кольцам. Зрелище было настолько величественным и захватывающим, что Дима невольно засмотрелся на быстрые и слаженные действия наземной команды. Наконец в боковой части гондолы открылась еще одна дверь, и оттуда на площадку башни с металлическим лязгом опустился складной трап.
Первыми на землю ступили несколько человек, в которых Дима без труда признал офицеров. Темно-синяя форма с серебристыми погонами, фуражки с высокой тульей, украшенной замысловатой кокардой – два скрещенных снопа пшеницы и расположенный поверх них тяжелый молот, в петлицах – стилизованный самолетный винт с крыльями по бокам. Затем из недр цеппелина выгрузили носилки с пристегнутым к ним человеком. Внутри башни, судя по всему, размещалась винтовая лестница – двое парней в форме попроще, вполголоса переговариваясь, подхватили носилки и потащили их вниз. Все шло более или менее гладко ровно до тех пор, пока они не уперлись в узкий дверной проем у основания вышки: внутренняя лестница выходила к дверям под слишком уж неудачным углом, и громоздкие носилки никак не желали пролезать наружу. Случилась заминка, оказавшийся поблизости член наземной команды поспешил было на помощь, но вместо этого создал еще большую свалку в дверях. Отерев пот со лба, один из носильщиков беспомощно огляделся по сторонам и, встретившись взглядом с Димой, махнул рукой.
– Эй, парень! – крикнул он по-сургански. – Поди-ка сюда. Помощь нужна.
Дима не стал дожидаться повторного приглашения – в несколько шагов очутившись возле злополучных дверей, он присоединился к спасательной команде, подхватив одну из свободных ручек.
– Наклоняй! – отрывисто командовал летун в синей форме. – Осторожнее! Теперь на меня. Стоп, стоп, назад. Давай еще разок: раз, два… взяли!
На носилках лежал совсем молодой мальчишка в такой же синей форме – спутанные светлые волосы только подчеркивали болезненную бледность его лица. Едва носилки очутились на улице, паренек чуть приподнял голову, наклонился набок, и его шумно вырвало прямо на булыжную мостовую.
– Давай в тенек, – распорядился один из волокущих носилки членов экипажа цеппелина и, наклонившись к больному, участливо спросил: – Ты как, Дихфрид?
– Пить… – чуть слышно простонал тот.
– Я принесу, – откликнулся второй летун и вновь скрылся в дверях башни.
– Третий день так, – словно оправдываясь, обратился к Диме оставшийся на месте член эвакуационной команды. – Отравился, видать, чем-то. Сейчас в госпиталь определим, иначе скоро вся команда блевать да по горшкам сидеть будет…
Дима понимал обращенную к нему сурганскую речь в целом неплохо, подставляя значения незнакомых слов по смыслу, однако с ответом пришлось изрядно помучиться – имеющегося скудного словарного запаса явно недоставало, да и причудливые звуки чужого языка пока еще давались ему с трудом.
– Я надеюсь, он… э-э-э… вернется, – коверкая артикли, с расстановкой произнес Дима.
– А я-то как надеюсь, – хмыкнул парень, – где мы, хотел бы я знать, в этой гребаной дыре толкового пулеметчика найдем?
Идея скакнула ему в голову столь неожиданно, что в первый момент Дима даже слегка удивился собственной отчаянной наглости – подобное вряд ли могло сработать вот так вот запросто. А если все-таки выгорит? Вот он, подходящий шанс! Другого может и не представиться вовсе.
– Я могу помогать… – осторожно произнес он. – У меня есть… э-э-э… Опыт. Немного.
– Умеешь обращаться с пулеметом? – Парень посмотрел на него с нескрываемым интересом.
– Чуть-чуть, – соврал Дима, – еще я умею… э-э-э… управлять аэропланом.
– Серьезно? – Теперь сурганец глядел на своего собеседника с легким недоверием. – На чем летал?
– Як-52, «Злин»…
– Никогда не слышал. Меня, кстати, Эрдман зовут.
– Дима. – Сурганец продолжал непонимающе смотреть на него. – Дмитрий.
– Митто, – кивнул наконец тот. – Стой здесь, никуда не уходи.
Эрдман подбежал к стоящему поодаль офицеру, молодцевато вскинул руку к виску в воинском приветствии и принялся что-то торопливо рассказывать, кивнув в сторону своего нового знакомца, нетерпеливо переминающегося с ноги на ногу. Офицер бросил на него короткий взгляд, кивнул и, развернувшись на каблуках, шагнул в указанном направлении. Дима машинально подобрался, вытянул руки по швам, расправил плечи.
– Имя?
– Дмитрий Спицын… э-э-э… господин офицер.
– Митто Шпитцен? Хорошо.
Он был мрачен и грозен, смотрел исподлобья, пристально, не мигая. Эрдман маячил у него за спиной, с отстраненным видом ковыряя носком форменного ботинка камешки под ногами.
– Из Клондала? Понимаешь по-сургански? Имеешь опыт военной службы?
– Так точно, господин офицер! Я…
– Не перебивать! Документы?
– Я потерял… – начал фантазировать на ходу Дима. – В таверне… Вчера… Был хадрум…
Офицер что-то неразборчиво процедил сквозь зубы – в его бормотании Дима вроде бы различил смутно знакомые сурганские слова «пьянь» и «дисциплина», – после чего обернулся к выжидательно замершему за его спиной Эрдману и отчеканил:
– Возьмешь этого вторым номером в свой расчет, оформишь вольноопределяющимся. Под твою личную ответственность. Начнется бардак – пристрелю обоих лично. Все понятно?
– Так точно, господин статс-капитан! – вытянулся во фрунт Эрдман.
– Вольно!
Неужели получилось? Дима был готов прыгать от радости, осознав, что его родившийся прямо на ходу план неожиданно увенчался успехом. Между тем офицер утратил к новобранцу всякий интерес и, поправив пристегнутую к поясу кобуру, зашагал прочь. А от остановившейся возле причальной башни крытой повозки к лежащим на земле носилкам уже спешили санитары.
– Пойдем, – шумно выдохнув, потянул Диму за рукав Эрдман, – покажу тебе, как у нас тут все устроено.
Глава 5
В небе нет перекрестков и дорог. На Земле пилоты ориентируются по показаниям многочисленных радиостанций и спутниковых навигационных систем, выбирают курс, опираясь на данные гиромагнитных компасов, и учатся корректировать параметры маршрута, вычисляя треугольник скоростей при помощи штурманской линейки или иных подручных средств.
В Центруме компасы не работают, а небольшие и маломощные радиостанции, которые можно изредка встретить в индустриально развитых районах континента, для целей навигации не приспособлены вовсе. Да и имеющиеся в распоряжении местных авиаторов инструменты, позволяющие хотя бы приблизительно определить текущие географические координаты воздушного судна, столь же далеки от идеала, как детские каракули от эскизов Леонардо да Винчи. Единственный доступный здешним обитателям способ не потеряться в бескрайнем небе – летать по карте, сверяя свой путь с расположенными на земле визуальными ориентирами.
Дирижабль плыл над лесистыми равнинами Цада по направлению к горному кряжу, отделявшему эту крошечную страну от Лореи. Внизу расстилался окутанный легкой дымкой изумрудный ковер листвы, среди которого лишь изредка встречались одинокие хутора с рыжеватыми заплатами вспаханных полей да блестящие на солнце ртутью зеркальца озер. Как и все прочие цеппелины воздушного флота Сургана, эта летающая громадина имела собственное имя: «Фальтсхеттельмарк», что на языке ее создателей означало «Земля отцов». Произнести это без запинки Дима сумел лишь с третьей попытки.
Воздушный корабль был поистине огромен. Длина его, как прикинул на глаз Дима, составляла немногим менее двухсот метров, чуть скромнее, чем у легендарного германского «Гиденбурга», но все равно немало по здешним меркам. Внутри жесткого корпуса, собранного вокруг каркаса из металлических шпангоутов и стрингеров, размещалось тридцать пять изолированных друг от друга отсеков с заполненными гелием баллонетами, а приводилась в движение вся эта махина четырьмя газогенераторными двигателями мощностью по двести пятьдесят лошадиных сил каждый. Снаружи корпус был обтянут пропитанной смолой грубой тканью, придававшей ему характерный ребристый профиль. Раньше Дима наивно полагал, будто единственный обитаемый отсек цеппелинов располагается в прикрепленной к темно-серому брюху гондоле. На практике же выяснилось, что этот летательный аппарат может похвастаться довольно-таки просторной палубой, разделенной на жилой, машинный и орудийный отсеки, причем расположена она прямо в сигарообразном корпусе, под секцией с газовыми баллонами. В хвостовой части дирижабля размещался отдельный блок, где хранилось топливо, масло и запчасти для силовых установок, гондола же вмещала лишь рубку управления, радиорубку и несколько тесных офицерских кают. «Фальтсхеттельмарк» мог взять на борт экипаж из тридцати человек, включая кока и судового лекаря, а в случае нужды – перевезти до двух тонн какого-либо полезного груза или авиационных бомб. Неплохо для технологически отсталой цивилизации.
