Гай Орловский - Мир Трех Лун
За спиной прозвучали шаги, я увидел в отражении приближающегося Карнара.
– Привет, – сказал я, не поворачиваясь, а наблюдая за ним в отражение, – Присматриваешь?
– Не то, – ответил он, – чтобы сильно, но за тобой нужен глаз. Для твоей же безопасности.
– Мне что-то грозит?
– Всем нам что-то да грозит, – ответил он уклончиво, – но тебе больше, чем мне. Или любому из нас. Ты чужак, как уже догадываешься. Что там увидел особенное. Себя?
Я подпустил в голос изумления:
– Это ж непонятное… Почему там еще один я? Колдовство?
– Оно самое, – подтвердил он. – Хотя и говорят, что это такое свойство, но как же не колдовство, когда там тоже мы?..
– Только между нами стена, – сказал я, уточнил: – Невидимая.
– И очень тонкая, – сказал он. – Видишь, когда касаешься, между нашими пальцами почти ничего и нет?
– Колдовство, – сказал я убежденно. – Но у того борода растет… у меня нет!
Он хмыкнул:
– Как нет?
Я пощупал подбородок.
– Ух ты, в самом деле… У вас бреются топором или пилой?
Он поинтересовался:
– Пилой? А что это?.. Фрийд бреется своим топором, он так его оттачивает, что… А мы – простыми ножами. Конечно, не теми, что мясо режут. Сегодня одолжу свой, но отыщи и себе ножик. Если не умеешь затачивать, покажу.
Пришлось учиться бриться остро отточенным ножом, утешал себя тем, что так брились все люди на свете, которые, конечно, брились. Сперва с непривычки украсил лицо мелкими порезами, но у других морды чистые, и на вторую неделю уже сумел снять щетину без единого пореза.
Можно бы, конечно, отпустить небольшую бородку, все-таки обрезать волосы проще, но тут всякий бородач, даже с двухнедельной щетиной, считается простолюдином и сторонником секты Старопреданных, так что хочешь не хочешь, а будешь бриться, смотреть прямо, а спину с гордо разведенными плечами держать прямой.
После первого бритья рассказал в дворовой о впечатлениях, упомянул и о поразившем меня зеркале. Фрийд похмыкал, сказал авторитетно, но с привычным раздражением:
– Это уже не колдовство, понял? Так, остатки…
– Как это?
– Когда-то, – сообщил он, – когда люди были людьми, а не тем дерьмом, что сейчас, через эти зеркала можно было смотреть. Проще говоря, подсматривать. Все зеркала на свете как бы одно целое, понял?
– Нет, – ответил я честно. – А ты?
– Тоже, – огрызнулся он, – но так было! А высшие маги вообще могли переходить из зеркала в зеркало. Вот тогда было жить интересно…
Я охнул.
– Это как? Входишь здесь, а выходишь в другом месте?
Он кивнул.
– Соображаешь, хоть и дубина. В старину из-за этого случалось много всякого. Ну там воровство, убийства, грабежи, войны… В конце концов маги сумели…
– Что?
– Сумели, – повторил он недовольно, – наложить заклятие, сделавшее зеркала всего лишь… вот такими, как сейчас. Собрались как-то и наложили. Сообща.
Я кивнул, сказал рассудительно:
– Да, наложили так наложили! Сразу, думаю, облегчение почувствовали.
– А то, – ответил он. – Не только они.
– Это же хорошо, – сказал я. – Так спокойнее.
– Соображаешь, – сказал он с непонятным раздражением. – Не нужны нам придумки магов. Жизнь должна быть проще.
Я вспомнил свое отражение в зеркале, промолчал. Значит, они все такие же магические. Недаром такая толстая и массивная рама. Для простого зеркала можно бы и попроще. Но на всех зеркалах королевства могучая защита, скрывающая реальные возможности. И пока нет умельца, кто взломал бы… Хотя это не мое дело, думать надо совсем о другом, а не о бабах. Тьфу, о зеркалах.
Поздно вечером, когда работы во дворе закончены из-за наступления темноты, слуги собрались в людской. Кто сразу после ужина завалился спать, кто принялся чинить одежду, трое с бурдюком вина устроились в углу и вели неспешные беседы, а я все присматривался к Алате.
Она устроилась на табуреточке, вокруг ворох неопрятной пряжи, в руках длинная тонкая палочка с острыми концами и толстенькая такая посредине: если память меня не подводит, то это не что иное, как веретено. Более длинное к верхнему концу, утолщение спускается вниз, Алата крутит это веретено умело и быстро, волокна сплетаются в нить.
Куча кудели в углу, уже очищенная от тресты, а утром я видел, как внизу у ручья молодые женщины с веселыми шуточками колотят и мнут лен, треплют, хотя все это проще было бы в простом барабане, который один человек крутит за ручку.
Карнар подошел со спины, я узнал его по нависшей тени, но сделал вид, что не заметил.
– Что-то, – проговорил он с подозрением, – ты зачастил в этот угол… И с Алаты глаз не сводишь… Сочная девка, верно?
– Спелая, – согласился я. – Как черешня. Но вообще-то я смотрю и на ее работу.
– Ого, – сказал он, – чувствуешь что-то или же, как и всех, к девкам тянет?
– Тянет, – признался я, – но улучшить тоже могу.
Он хмыкнул:
– Что улучшить? Сиськи?
– Ну почему сиськи? – ответил я с обидой. – Чуть что, сразу сиськи… Вовсе не о сиськах, хотя, конечно, вот как только ты сказал… тогда да, но только потому, что ты натолкнул…
– На идею?
Я помотал головой:
– Не насчет сисек, там какие идеи?.. Я там совсем не идейный. Насчет веретена возникла как бы мысль. Умная, у меня других не бывает, даже в чем-то мудрая, хотя и не совсем, а даже как бы наоборот, но зато реальная…
– Что, вот так сразу?
– Нет, – ответил я, – но через недельку точно.
Он посмотрел с сомнением, покачал головой:
– Хорошо. Можешь даже ночевать с нею рядом. Даже на одной лавке. Или где угодно. Но через неделю чтоб… э-э… улучшил! Иначе я донесу управляющему Риану, что ты простой жулик. А уж его люди тобой займутся.
Когда он ушел, Алата спросила шепотом:
– А ты в самом деле можешь?
– Что-то придумать?
– Улучшить!
– Могу, – ответил я. – Только не сразу.
Она посмотрела с надеждой.
– Лучше бы ты улучшил. А то мастер Карнар тебя в чем-то подозревает, хотя ты такой простой, такой открытый и простодушный…
– Я такой, – подтвердил я с готовностью. – Простодушнее не бывает! Вообще простодырый. Особенно в районе карманов.
Она прошептала:
– Карнару только дай повод. Он к тебе присматривается и, даже боюсь сказать, вроде бы побаивается. Но с другой стороны…
– Что?
Она прошептала:
– Если сумеешь улучшить хоть что-то… уже станешь особенным! А ты, говорят, трижды что-то улучшил или поломал…
– А-а-а, – сказал я беспечно, – ну, улучшения сами из меня лезут. Я такой. Драку запихиваю взад, а улучшения выпускаю. И здесь уже знаю, что делать… Только торопиться не буду.
Она прошептала восторженно:
– А что придумаешь?
– Прялку, – ответил я.
Слуги некоторое время поглядывали на меня с любопытством, но большинство вскоре потеряло интерес. Только один из молодых и крепких, Суховерт, продолжал присматриваться, а когда натыкался на мой взгляд, презрительно кривился и стискивал кулаки. Кулаки, надо признаться, немалые, да и сам не выглядит слабым.
Я с тянущим чувством под ложечкой ощутил, что если прогнусь, то после этого отступления и другие захотят нагнуть, это же понятно, стая есть стая.
Сегодня разгружали привезенные с мельницы мешки с мукой, все брали мешки вдвоем, а этот Суховерт, бахвалясь, вскидывал на одно плечо и шел под восхищенными взглядами женщин.
Я не знал, сколько такой мешок весит, может быть, и я смог бы унести на одном плече, но рисковать при всех не стоит, вдруг вообще не подниму, потому продолжал вытаскивать из колодца ведра с водой и выливать в большой чан.
Где-то через час Суховерт нарочито столкнулся со мной в коридоре, оттолкнув к стене.
Я уже был достаточно взвинчен, готов и все время твердил себе одну нехитрую истину: нужно двигаться быстрее противника, и тогда будь он сам Геркулес, ничего с тобой не сделает, а ты с ним сделаешь все. Беда только, что разница в скорости все равно будет невелика, Суховерт не крупнее меня, разве что шире и тяжелее, но по виду деревенский парень, а я все-таки городской, так что во мне должно быть изначально больше шустрости.
К тому же в старину всегда полагались на молодецкий удар, на силу, всегда воспевалась мощь мускулов, с восторгом рассказывали о богатырях, что ломают подковы, а скорость нигде не упоминалась, так что пусть это и будет фишкой.
Он охнул, когда мой кулак с силой погрузился в его солнечное сплетение.
Я отступил, услышав за поворотом шаги, сказал громко:
– Что-то ты зеленый какой-то… Съел что-то?
И пошел дальше, прислушиваясь, не бросится ли вдогонку, но нет, мой внезапный удар с короткой дистанции слишком уж потряс, остался, а я вышел во двор, с тоской посмотрел в небо с огромным красным солнцем и странно размытым горизонтом.
Если не отыщу колдунов, что выдернули меня из моего мира, то хана мне, здесь не приживусь, да и вообще никогда не балдел от мира меча и магии.
Суховерт так ничего и не понял, продолжает высматривать меня, а из-за того, что я отступаю, наглеет все больше. Тот удар ничему его не научил, я же трушу, это видит, а значит, слабее. Слабого же надо бить и нагибать.
