Я вам что, Пушкин? Том 1 (СИ) - Рубин Ричард

— Привет, — ответил, — а ты, что, заблудилась? Вроде бы все младшие классы уже домой пошли. Тебя проводить или сама дорогу найдешь?

— Я тебя сама провожу щас, — погрозила она мне кулаком. Но в глазах не злость, а озорные искорки.

— Ну-ну, Нацуки, — с напускной строгостью осадила ее Моника, — зачем новичков распугиваешь? Сама же надеялась, что Гару не только ради твоих кексиков пришел.

«Да какие там кексики, кости одни» — едва не ляпнул я. Хорошо, что промолчал. А то и правда лишился бы пары зубов. Нацуки продолжала что-то доказывать Монике про то, что по правилам сетевого этикета человек, если он не скотина подзаборная, должен извещать о своем присутствии. Я ее уже не слушал.

— Не стоило беспокоиться из-за меня, — присел я на стул рядом с Юри.

Она глянула на меня мельком и тут же опустила голову.

— Т-ты… ты сказал, что тоже любишь хорроры, вот я и… в-взяла на с-себя смелость кое-что п-подобрать… Не знала, п-понравится тебе такое или нет, м-можешь ч-читать, когда у… у… удобно…

Юри мялась и запиналась через каждое слово. С одной стороны, это выглядело до крайности мило, а с другой казалось, что беднягу сейчас паралич разобьет.

— Большое спасибо, Юри, — ответил я и взял в руки книгу.

Увесистый такой том, едва ли тоньше кинговского «Оно» в полном издании. На обложке страхолюдного вида глаз и надпись «Портрет Маркова». Почему-то это название всегда меня забавляло. Наверное, потому, что не на роман ужасов тянуло, а на типичный НТВшный сериал про всяких там глухарей и прочих доблестных служителей закона.

— Пожалуй, начну прямо сейчас, — заявил я и плюхнулся на стул по соседству с Юри. Она буквально тут же превратилась в каменную статую. Только глаза бегают да грудь под пиджаком едва вздымается, — ты не против? Я не помешаю?

Юри не ответила. Долго, наверное, секунд двадцать собиралась с мыслями, отчаянно теребя волосы. И наконец изрекла:

— Н-нет, все… все хорошо.

Что ж, так тому и быть. Я поудобнее устроился на стуле, прохрустел пальцами и углубился в чтение. Если честно, поначалу думал, что в книге вместо текста окажутся какие-нибудь кракозябры бессмысленные, а то и вовсе чистые листы. Все-таки о ее содержании известно только со слов персонажей. А они не больно-то тянут на надежных рассказчиков.

Но книга оказалась настоящей. И язык неплохой, динамичный такой вполне. Завязка не то чтобы очень оригинальная, по-моему, в трех-четырех ужастиках нечто похожее было, однако читается легко. Поэтому первые страниц двадцать я проглотил мигом. Мог бы и еще быстрее, да только отвлекался на Юри. Поборов стеснение, она извлекла из сумки такую же книгу, как моя, и тоже принялась читать. По крайней мере, пыталась притвориться. Но шпион из нее бы вышел хреновый — взгляд я чуял затылком. Параллельно Саёри о чем-то болтала с Моникой…

(что если эта зеленоглазая бестия сейчас ей внушает мысли о том, что суицид это лучший выход)

Я навострил уши. Нет, ничего такого. Пустая болтовня о каком-то летнем лагере, куда Моника якобы хотела поехать вожатой летом, но дела помешали. Летом, хех. Да тут бесконечное лето. Или вечная весна в одиночной камере. Смену времен года ведь разрабы не предусмотрели? Или это уже модами прикручивалось?

Пока я вспоминал, Юри малость обнаглела и придвинулась ко мне практически вплотную. Сосредоточиться на книге стало еще сложнее. От волос моей «соседки по парте» одуряюще пахло кокосом и какими-то неведомыми цветами. Еле удерживаясь от того, чтоб накапать слюной на бумагу, я спросил:

— Тебе удобно?

— А? — уставилась Юри на меня глазами человека, которого внезапно подняли по тревоге посреди ночи.

— Удобно тебе, говорю? Давай я как-нибудь подвинусь, что ли, а книгу на середину стола положим.

— Н-нет, н-не стоит, — и снова смущение, — не хотела тебе мешать, п-просто…

— Ты и не мешаешь, — ответил я спокойно, — можем вместе почитать. Только тебе неинтересно будет, сильно вперед ушла.

Юри мягко улыбнулась. Ей-богу, по части голого (каламбур, фьюить-ха) сексапила Монике равных, конечно, нет, но до чего ж эта тихоня притягательная. Главное, не забывать про ее вторую сторону, гребаного мистера Хайда.

— Н-не волнуйся, Гару, я п-перечитываю «Портрет» минимум раз в г-год. Н-наверное, поэтому ее и выбрала.

— Почему же? — осведомился я.

На самом деле я прекрасно знаю, почему. Просто Юри так мило смущается.

— Ну… мы могли бы, когда д-дочитаешь, ее о…о…обсудить. Если, к-конечно, ты захочешь! — добавила она поспешно.

— Без проблем, — заверил ее я, — с радостью. О хорошей книге всегда приятно поговорить. Особенно если и с человеком говоришь хорошим.

Хотел как-нибудь половчее выразиться, поярче, она же все-таки любит всякие сложные и выебистые слова. Но и так достиг цели — улыбка вернулась на прежнее место.

— С-спасибо, Гару, — склонила голову Юри, — б-буду ждать.

Что ж, не буду врать, я тоже. Вот если бы у меня правда осталось время добить эту книгу. Первый акт длится до следующего понедельника. Вроде бы много, а посмотришь — и вторник уже вот он, к концу ползет.

— Давай не будем мешкать, — решил я и положил «Портрет Маркова» на стол меж нами. С одной стороны уголки страниц прижала она, с другой — я.

Всегда считал, что читаю быстро. До сих пор помню ту медальку за технику чтения, которую получил в четвертом классе. Но Юри обходила меня на виражах. Я едва через полстраницы перевалил, а она уже с ней заканчивала. Вслух, конечно, ничего не говорила, но пальцы заметно подрагивали. Потом я попривык, и мы превратились в довольно слаженный автомат-сканер.

Первая сотня страниц уже была на исходе, когда вполне чилловую клубную атмосферу нарушило сопрано Моники:

— Итак, всем внимание! Разбейтесь, пожалуйста, на пары, время делиться стихами!

Я еле заметно скривился и шепнул Юри:

— Погоди секунду, за своим схожу.

Она кивнула и принялась рыться в сумке. Нацуки и Саёри проделывали то же самое. Моника же просто сидела за столом и беззаботно барабанила по нему шариковой ручкой. Почему-то мне казалось, что свой текст она материализует из воздуха. Или вовсе телепатически отправит. Кто знает, какие тут силы госпожа президент себе начитерила. Наконец выудив из недр листок с моей писаниной, вернулся обратно к Юри. Она к поэзии явно относилась более серьезно — произведения носила в строгом черном блокноте книжного формата.

Ну, была не была. Я мысленно послал себя к черту и протянул Юри листок. Она в ответ вручила мне свой. Ладонь у нее была холодная и чуть влажная. Действительно волнуется, бедолага.

Почерк у Юри оказался, как и в игре, изысканный, вычурный, со всякими завитушками. Пришлось напрягать глаза, чтоб все правильно прочесть. Стихи тоже оказались вычурные и с завитушками. Писала Юри как выпускница питерского филфака. Много метафор, потайных смыслов и всего такого — ну чисто начинающая поэтесса, кайфующая от Бродского, Рембо (не того, который с автоматом по джунглям бегал, а французского) и какого-нибудь Уолта Уитмена. Наверное, она бы на такое сравнение обиделась.

— П-прости, — наконец произнесла она.

— За что? — поднял я бровь.

— Я, н-наверное, не очень разб-борчиво пишу. Тебе т-трудно читать?

— Нет, что ты, — успокоил ее я, — все путем. Просто редко тексты, написанные от руки, читаю.

И пишу тоже, если уж начистоту. Привык по клавишам клацать да по экрану тапать.

— Это твоя первая работа? — наконец спросила Юри.

— Да, — признался я.

Не первая, конечно, но первая, которую не хотелось сжечь нахер сразу же после написания.

— Я п-поняла.

И улыбнулась так застенчиво, по-доброму. Так улыбается отец своему ребенку, который во время игры в прятки схоронился за стеклянной дверью. Мол, в колледж тебе, конечно, братец, не ходить, но я все равно люблю тебя. За доброе сердце.

— Что, — приуныл я, — совсем хрень вышла, да?

— Нет, к-конечно, нет! — неожиданно вскрикнула Юри. Гораздо громче, чем собиралась, — просто… вижу тут некоторые моменты, что часто встречаются у неопытных авторов.