Андрей Посняков - Крестоносец
— Ах так? Ну, это дело мы быстро исправим!
— Да нет… он не открыто…
— И все же, пусть твой дружок вымоется наконец, а то стыдно смотреть — воин!
Эгберт и мылся — в озере, так сказать, в свободное от ратной службы время. Уходил подальше, за мыс, почти к Черной речке — всерьез опасался Фрица и ему подобных ухарей. И вот однажды…
Собственно, со слов юного кнехта о случившемся доложил Макс, сам Эгберт почему-то постеснялся, да, наверное, не счел и особо важным то, что невзначай увидел. А дело было так…
Ратников даже представил воочию.
Лес, сверкающая гладь озера, жаркое солнце — лето в этом году выдалось на редкость знойным. На песчаную косу, подозрительно озираясь, из леса выходит Эгберт. Сбрасывает одежку, боязливо пробует воду ногой… И вдруг — слышит шум весел! Из-за мыса появляется вместительный баркас, с мачтой и только что спущенным парусом.
Подхватив одежку, кнехт быстро прячется в ближайших кустах — к лесу-то не успеть, далековато.
Баркас причаливает к берегу — там, у впадения в озеро Черной речки, есть подходящее место. Дюжие, вооруженные мечами и копьями, парни выталкивают на берег… юных стенающих девушек, похоже что — пленниц. Кое-кто лупит их кнутом…
Дев гонят в лес, как раз по той тропке, что тянется вдоль Черной реки… Быстро накинув одежку, Эгберт крадется за незнакомцами следом. Вот они — подозрительные люди, о которых предупреждал герр комтур! Вот она — награда, теперь уж никто не скажет, что Эгберт — плохой воин, грязнуля и неумеха. Теперь уж… Юный кнехт крадется неслышно, в серых глазах его сверкает огонь любопытства…
Странный отряд сворачивает к Танаеву озеру. Эгберт затаился в кустах. Господи! Кажется, идут обратно! Нет, не все — только вооруженные парни. Дюжие такие, один — с кнутом. Идут, усмехаясь, о чем-то негромко переговариваются, смеются, как люди, только что выполнившие какое-то важное дело.
Эгберт пропустил их — ну, ясно, что возвращаются к баркасу, да сейчас уплывут. А вот девки… Куда они-то делись? Далеко уйти не могли…
Но, нет! Напрасно бегал парень по всему лесу — никого и ничего не нашел, словно и не было тут никаких парей и девок, похоже что — пленниц. И крови не было, и мертвых тел — ну, не успели бы закопать, слишком уж быстро вернулись. Тропки там две через болотины — быстро не пойдешь, а по дороге — той самой, недавно отремонтированной — либо к бургу, либо во Псков. Что же, девки туда одни отправились? Или — кто-то за ними явился?
— Так ведь он и не узнал толком ничего, — пожаловался Макс. — Потому и доложить не решился.
— Гад твой дружок! Я же говорил — докладывать о любой мелочи.
— Ну, мне-то он рассказал! Дядя Миша, я ведь тоже думаю — куда те девчонки делись? Можно я… можно мы… ну, с Эгбертом… к Танаеву сбегаем, посмотрим там повнимательней?
Ратников лишь рукой махнул:
— Бегите. Авось, и впрямь чего сыщете…
— Спасибо, дядя Миша! — мальчишка едва ли не кубарем бросился с крыльца.
— Только вряд ли, — сплюнув, желчно заключил Михаил. — Не такие уж они дураки… наверное.
А у самого сердце екнуло — а вдруг и, правда, это те, которых он ищет?
Так и нервничал целый день почти до самого вечера, пока ждал парней… Те вернулись ни с чем.
— Ничего там нету! — виновато доложил Максик. — Трава только примята… Но точно! Куда ж девчонки делись? К нам! Стопудово — к нам! — глаза парня вспыхнули.
— Охолонись, — Ратников подошел к узкому оконцу и посмотрел вдаль. — В Псков скорее всего их угнали. На рынок — живой товар.
— А… а ведь у них сейчас феодализм, а не рабовладение, дядя Миша!
Михаил прищурился:
— Умный ты, как я посмотрю… Слова ученые знаешь — «феодализм», надо же. А рабов-то вокруг полно, ты не заметил? И пленниками на рынках торгуют. Даже слово такое есть — не то, что холопка — раба!
Сказал и осекся. Вспомнил Марьюшку. Она ведь и была когда-то рабою…
И все ж таки пришлось Эгберту вымыться. Нет, не в бане, а снова — в озере — кто б его в баню-то пустил, такого…
А дело все в том, что бывший подмастерье заснул на посту — и самым дурацким образом попался вездесущему отцу Арнольду.
— В выгребную яму! — тут же и распорядился священник от имени комтура. — Вычистить до утра.
Что поделать, пришлось незадачливому бедолаге брать золотарскую телегу да лопату пошире… Возился долго… но к утру ничего, вычистил, благо ночка выдалась светлая, лунная…
А утром, сразу после трапезы и молитвы, к Мише побежал Максик. Глаза горят, весь такой возбужденный, зашептал взволнованно:
— Есть кое-что!
Отдав очередному наряду распоряжения, Ратников обернулся:
— И что же у тебя есть?
— Есть… отойти бы.
— Ну… пошли тогда в горницу.
По скрипучей лестнице оба поднялись наверх, в башню.
— Вот! — Максик вытащил из-за пазухи что-то завернутое в тряпицу, бросил на стол…
Осколки!
Стеклянные желтовато-коричневые осколки… Неужели — те самые?
Ратников протянул руку, взял одно стеклышко, поднес к окну… Оно! Вон — змеиная головка, глазки… и запах такой… Михаил поморщился:
— Где отыскал? Опять на Танаево без моего разрешения бегал?
— Не-а… Эгберт их в выгребной яме нашел. Сегодня ночью. Говорит — сверху плавали.
Глава 5
Осень 1241 года. Окрестности Чудского озера
Ведьма
…этот клирик, то и дело рискуя собственной жизнью, совершил подвигов больше, чем кто-либо иной.
Робер де Клари. «Завоевание Константинополя».Значит, кто-то есть в бурге! Кто-то, кто как-то связан с работорговцами, кто помогает, пусть даже не зная всей правды. И это, скорее всего — кто-то из «старичков», из тех, кто живет здесь уже достаточно давно, можно даже сказать — постоянно. Следовательно осталось лишь его вычислить…
Кто бы это мог быть? Кто постоянно в бурге? Отец Арнольд? Хм… маловероятно, хотя и его нельзя сбрасывать со счетов. А кроме него? Кузнец с молотобойцем, каштелян, конюхи… да, еще может быть кто и пришлый, из деревенских. Были они в тот день, когда Эгберт проспал? Ну, разумеется — ведь каждый день кто-нибудь да приходит, то с оброком, то пожаловаться на соседей, то еще с каким делом — земли-то окрестные теперь — орденские. Пойди, попробуй, вычисли… Однако и то хорошо уже, что теперь точно известно…
Был уже послеобеденный час, и солнце постепенно клонилось к закату. Размышляя, Ратников валялся себе на лавке, закинув ногу на ногу, и даже чуть задремал, когда услышал донесшиеся со двора крики. Кто-то кричал… Должно быть, опять бранденбуржцы с баварцами что-то не поделили, вот уж, поистине, вражины — и дня не могут прожить без доброй ссоры.
А ну их… Пускай десятники разбираются — потом доложат.
Михаил перевернулся на бок, пододвинув под голову медвежью шкуру, заставив себя не обращать решительно никакого внимания на доносившуюся со двора возню. Оруженосец Макс вновь отпросился на Танаево озеро — Ратников не возражал, пускай, может, чего-нибудь еще отыщет?
Браслет, браслет… Эх, если б вдруг целый! Тогда бы можно было Максика спровадить обратно домой, а самому уж остаться здесь, выручать Лерку… если она тоже сюда попала, если ее Колька Карякин не придушил. Честно говоря, закрадывались у Миши сомнения насчет Лерки — что-то про внезапно объявившуюся в здешних лесах странную полуголую девку в окрестных деревнях не болтали. А ведь, по идее — должны были б…
Снизу послышались шаги, скрипнула лестница.
— Герр комтур!
И кого там черт несет…
— Мы с вами договаривались…
Ах да, отец каштелян.
— Входите, входите, брат Герман!
Вот уж поистине, более незаметного человека нельзя было себе представить! Вечно сгорбленный, низенького росточка, отец Герман и сам, казалось, старался выглядеть как можно скромнее, незаметнее. Он был монахом, не рыцарем — темная, подпоясанная обычной веревкою, ряса, благообразное, без всяких особых примет, лицо, нельзя сказать, что красивое, но и не безобразное, обычное такое лицо мелкого канцелярского служащего, этакого офисного планктона, бюрократа средней руки. Ему бы еще нарукавники… Кстати, в окрестных селеньях отца Германа почему-то уважали, Ратников узнал это не так давно от Макса, а тот — от Эгберта — и был очень удивлен. Впрочем, тут же и позабыл — настолько отец Герман был неприметен, не вызывал буквально никаких эмоций.
Вот и сейчас, перекрестившись, долго и нудно читал список оброчников — кто чего должен был и кто чего дал…
— Крестьянин Гуго Лахти, с женой и детьми, держащий надел от Ордена, должен хлеба на 12 любекских марок, да десяток яиц, да — на день Святого Марка — курицу… Эйно, кузнец, за пользование водою из орденского ручья — подков на 12 шиллингов или на одну кельнскую марку, либо серебром — арабским, ромейским или германским — на ту же сумму… Кроме того, бесплатно чинить орденские брони, и копья, и мечи и прочее… Василиса, вдова, за водяную мельницу на орденском ручье — две любекские марки в год, а помесячно на сумму, равную двум шиллингам серебра — в любых монетах либо продуктами на указанную сумму…
