Андрей Посняков - Вещий князь: Сын ярла. Первый поход. Из варяг в хазары. Черный престол (сборник)
читал хвалебную вису Хельги. —
Никто не избегнет норн приговора.
– Никто не избегнет норн приговора, – хором повторили дружинники. Снорри, Ирландец, Никифор… Не было только Радимира. Не было его и среди павших. Правда, кто-то видел, как он падал со скалы в воду.
– Упал, и больше не вынырнул! – держась за раненую руку, взволнованно пояснял Имат. А Снорри плакал. Плакал, никого не стесняясь, и слезы градом стекали по его щекам.
– О, Радимир, названый брат мой! – сквозь слезы шептал он. – Ты спас меня от мечей алеманов, и от алчных когтей жрецов, и от гнилой ямы. А как славно мы веселились вместе в Сигтуне, с веселыми фризками? Ты видишь, Радимир, я плачу. Плачу от гордости за тебя, моего друга. Ведь ты – я знаю – в Валгалле, и девы Одина наряжают тебя в праздничные одежды. Я рад за тебя, Радимир, но все равно плачу. Не от зависти, нет, и не от горя. Просто мне будет очень не хватать тебя в этой жизни, хотя, быть может, мы вскоре с тобой и встретимся там, в Валгалле, в небесных чертогах Одина.
– Да, сейчас Радимир именно там, – обняв юношу за плечи, кивнул Хельги. – Жаль, мы не нашли его тело.
– Только не говори, что его унесли злобные духи воды! – жалобно произнес Снорри. – Ведь это не так, не так? Скажи же…
– Конечно не так, – утешил ярл. – Сам посуди. Ну, разве могут какие-то там водяные духи справиться с таким воином, как Радимир?
– Конечно, не могут, – воспрянул духом Снорри. – Вот и я так думаю. Значит, он все-таки в Валгалле. В Валгалле… Жаль только, с нами его уж больше не будет.
Снорри снова заплакал.
А погребальный костер горел, разгораясь все больше, и оранжевое пламя его отражалось в мокрых от слез глазах Снорри, в глазах Хельги-ярла, Вергела и в темных глазах Халисы.
Глава 11
Надежда купца бен кубрата
Лишь иногда, в потемках лежа,
Не ставил он себе во грех
Воображать, на что похожа
Она в постели без помех.
Старому почтенному негоцианту Ибузиру бен Кубрату снова привиделся нехороший сон. Будто бы со всех щелей его дома лезут к нему страшные, отвратительного вида, демоны, тянут свои когтепалые руки и злобно хохочут. Ибузир проснулся в холодном поту, пнул старческой костлявой пяткой прикорнувшую на полу, у ложа, нагую наложницу. Та встрепенулась испуганно, вскочила, упала на колени, простерлась пред ногами хозяина, заглянула в глаза вопросительно – надо ль чего?
– Прочь с глаз моих, – цыкнул на нее бен Кубрат, и женщина – желтокожая, темноволосая, с большой грудью, именно такие нравились Ибузиру – мгновенно исчезла в женской половине дома, не забыв прихватить с собой разбросанную по полу одежду – платье, шальвары, пояс. Знала – хозяин беспорядка не терпит.
Старый Ибузир уселся на ложе, почесал под халатом впалую, поросшую рыжеватым волосом, грудь. Протянув руку, взял с резного столика серебряный кувшин с яблочным холодным питьем. Приподнял дрожащими руками и принялся жадно пить прямо из горлышка, не замечая, как холодная жидкость стекает по усам, по длинной узкой бороде, сильно напоминавшей козлиную, капает на полы халата и на шелковое покрывало ложа. По углам ярко горели светильники – бен Кубрат не любил спать в темноте – сквозняк шевелил пламя, и по потолку, по обитым атласными портьерами стенам ползали страшные черные тени. Посмотрев на них, купец вздрогнул и с воплем швырнул в стену недопитый кувшин.
– Езекия! Езекия, мальчик мой! – закричал он, накидывая вышитое серебром покрывало на костлявые плечи. – Езекия!
– Звал, досточтимый? – протирая кулаками заспанные глаза, на зов явился Езекия, племянник Ибузира, тощий, большерукий юноша, с бледным миловидным лицом.
– Звал, звал, – махнул рукой купец. – Садись. – Он указал на низенькую скамеечку перед ложем, пожаловался: – Опять тот же сон!
– Про демонов? – понимающе кивнул Езекия. – Ребе Исаак советовал сделать щедрое подношение синагоге.
– Подношение? – Бен Кубрат с визгом вскочил с ложа. – Этому жирному ишаку все еще мало? Да на прошлой неделе, тебе ли не знать, я пожертвовал синагоге целых пять мешков древесных углей на зиму! Чтоб он подавился тем углем, этот ползучий гад Исаак! Стой… – Купец подозрительно посмотрел на племянника: – А это не он ли тебе посоветовал намекнуть про подношение?
– Что ты, что ты, дядюшка Ибузир! – испуганно замахал руками Езекия. – Да разве ж я враг тебе? – Нет, ничего не пожертвует бен Кубрат на синагогу, зря он, Езекия, пообещал это ребе Исааку, «ползучему гаду», как выразился про него купец. Езекия поднял глаза к потолку:
– Может, подарить что-нибудь…
– Чего еще подарить? – сварливо перебил бен Кубрат. – Если всем дарить, никаких подарков не напасешься.
– Нет, не всем. Что ты, – улыбнулся юноша. В глазах его отразилась какая-то мысль, и прожженный деляга купец это прекрасно заметил. Потому милостиво махнул рукой:
– Ну, говори, чего ты там придумал?
– Не всем, – продолжил Езекия. – А его святости – кагану!
– Кагану?!
– Ну да. Кто более угоден Яхве – великий каган Хазарии или ребе Исаак?
– А ведь ты прав, прав… – закивал бен Кубрат. – Хорошо придумал…
Езекия зарделся.
– Хорошо… – пробурчал себе под нос купец. – И от демонов ночных поможет, и кагана ублажим – о себе напомним, тут жадничать не надо. И подарок надо с толком выбрать.
– Красивое золотое оружие, усыпанное самоцветами, – предложил Езекия.
Бен Кубрат с возмущением сплюнул:
– Ну, ты и глуп, парень! Любого оружия, любых драгоценностей у кагана хватает. И в гареме его – сотни красавиц… но все женщины разные, и каждая хороша по-своему… а новая наложница или жена, это ли не щедрый дар? И посмотреть приятно, и не наскучит – хотя бы на первое время. И если с ней здесь подобающим образом обращаться, замолвит она пред великим каганом словцо за бедного купца Ибузира бен Кубрата. Так вот тебе задание, Езекия! Дам тебе денег, пойдешь сегодня на рынок…
– Так сегодня суббота же, достопочтенный!
– Да? Ну, тогда – завтра. И вообще, не перебивай! – внезапно рассердился купец. – Слушай лучше, что тебе говорят.
– Внимаю с благоговением, – низко склонился юноша.
– Выберешь рабыню, юную, красивую – ну, тут не мне тебя учить. – Бен Кубрат засмеялся. – Да смотри, по дороге обращайся с ней ласково и почтительно, а то – знаю я тебя. Даже можешь взять мой паланкин с носильщиками или повозку.
– Лучше паланкин… – Езекия вдруг замялся. – Да, дядюшка Ибузир, поиски могут затянуться, ведь сейчас, сам знаешь, сезон заканчивается. Может, конечно, что хорошее и осталось, так ведь искать надо.
– Вот и поищи, – язвительно произнес купец. – И не затягивая, сегодня же и начни… И что с того, что суббота? Дашь потом Исааку дирхем – Бог и простит. На все про все даю тебе пять дней. Купишь рабыню сегодня – получишь от меня пять серебряных монет.
– Тяжелых дирхемов? – тут же уточнил Езекия.
– Путь так, – согласился купец. – Завтра – только четыре, послезавтра – три… ну, и так далее. Хорошо я придумал, а? – Бен Кубрат хлопнул в ладоши.
– О да, мудро, ничего не скажешь, – скривился Езекия. – Ну, так я пойду тогда?
– Иди, иди, мальчик мой. Можешь уже и не ложиться, а, как рассветет, начинать поиски. Ну, что скажешь?
– Благодарю за доверие, досточтимый! – Поклонясь, Езекия пошел к выходу. Оглянулся, застыв на пороге: – Это счастье, что я живу в твоем гостеприимном доме и пользуюсь твоим благородством… Чтоб ты поскорее подох, старый пес, – прошипел он уже за дверью.
Обширная усадьба Вергела, обнесенная высоким глинобитным забором и двумя воротами из крепкого дуба, располагалась на вершине небольшого холма, полого спускавшегося к реке. Жилой дом купца, большой, двухэтажный, с плоской крышей, по второму этажу был опоясан открытой галереей, с которой открывался замечательный вид на пристань, полную судов, на расположенный рядом с пристанью торг, и на часть широкой городской стены, по которой, перекрикиваясь, неутомимо ходили стражники– лариссии. Если пройти на противоположную сторону галереи, то меж яблонями и вишнями можно было разглядеть вдалеке высокий дворец кагана, а за ним, в степи, белые шатры тарханов – знатных («белых») людей из рода кагана. Каган «держал эль» – возглавлял союз всех хазарский родов, хотя, по сути, не правил, считаясь священной особой, лицезреть его запрещалось. Вся власть в Хазарии принадлежала каган-беку – шаду, который назначала тудунов – правителей городов, сборщиков податей, судей, и только он один имел право видеть кагана. Он же организовывал обряд удушения – претендента на звание кагана душили шелковым шнурком, и, когда он находился уже на грани между жизнью и смертью, спрашивали, сколько лет он будет иметь священную силу? Будущий каган должен был ответить. Если он умирал до назначенного самим же срока – значит, на то Божья воля, если же нет – его душили, и шад назначал нового кагана. Если в стране начинался страшный голод или мор – каган так же считался утратившим магическую силу и его надлежало убить. Зная это, Вергел иногда задумывался: а что толку в священной власти кагана? Да, каган – это наместник Бога, и его желания – желания Бога. Но это, по мнению Вергела-купца, было не очень-то привлекательным. Задавая самому себе подобные вопросы, Вергел сознавал, что – громогласно провозглашая иудаизм – в душе он так и остался язычником, как некоторые из тарханов и как многие их «черного» простого народа – крестьян, скотоводов, ремесленников.
