Злата. Жизнь на "Отлично!" 4 (СИ) - Коробочка Александр
А «чуйка» дала понять, что прямо сейчас, возможно, состоится весьма важный разговор, который может не хило повлиять на всю мою дальнейшую жизнь. Я должен буду крайне аккуратно выбирать слова, которые скажу в этом кабинете, ибо к каждому из них, уверен, станут цепляться… — в этот момент я поправил самого себя. — Раз уж для себя я выбрал тот путь, который выбрал, то должен следить за своими словами и поступками всегда, а не только здесь и сейчас.
На ум пришла стародавняя история, приключившаяся там у одного моего «постольку-поскольку знакомого» из числа чиновничьего люда. Его дочь, как раз ровесница Златы, крайне успешно начавшая карьеру в одной из государственных молодежных организаций (при самой деятельной поддержке со стороны папаши, само собой, ибо у «простых» подростков шансы пробиться в подобных местах околонулевые), эту самую карьеру в момент и загубила, при помощи «Ютюба». Причем, она не совершала на камеру каких-либо предосудительных действий, нередко свойственных подобной молодежи, а просто озвучила одну крайне нелицеприятную (хотя и совершенно правдивую) штуку. Наверное, в какой-то мере она поступила даже правильно, но сделала это, как говорится, не в то время. Совершенно не в то. За что и получила полную порцию народного гнева с двойной добавкой, а также волчий билет, перекрывающий для нее в дальнейшем любые перспективы на госслужбе. Так что с моего языка, ни сейчас, ни когда-либо потом, не должно сорваться слов, могущих испортить мне всю предполагаемую в «прекрасном будущем» малину.
Я мотнул головой, отгоняя ненужные сейчас мысли.
Наверное, это даже странно, что до сих пор я ни разу и не пообщался со школьным психологом. Возможно (и я на это надеюсь!), что это женщина не хочет для меня ничего дурного, но…
'«Опека» ищет сейчас любой предлог, чтобы отправить тебя в центр временного содержания для несовершеннолетних!«. — вновь вспомнились слова учительницы, и как-то не приходится сомневаться в том, что школьный психолог, эта самая Алефтина Викторовна, так или иначе, связана с 'опекой».
Жаль, конечно, что лицедей я никудышный, однако за моими плечами целая жизнь, помимо этой, так что как-нибудь справлюсь. Ну, с Богом!
Отняв ладонь от ручки, я постучал в дверь, а уже затем открыл ее. Вернее, попытался было открыть, но…
Дверь оказалась закрыта.
— Петрова⁈ — услышал я позади себя, со стороны лестничной площадки, то ли вопрос, то ли утверждение.
Глава 76
— Петрова⁈
Обернувшись на возглас, увидел двух женщин, неторопливо идущих в мою сторону. И одну из них, определенно, знаю лично. Знал, вернее. Раньше. Вновь потревоженная память поведала о том, что Алефтина Викторовна, психолог, — та из двух, которая мелированная блондинка с короткой, практически мальчишеской стрижкой, и в больших роговых очках. Как и «физрук», психолог выглядит так, словно бы только вчера выпустилась из стен ВУЗа. Молодая очень. Но при этом физиономия ее явно выражает…в общем, ей очевидно тяжко включаться в работу после длительного летнего отпуска.
— Здравствуйте. — поздоровался я с обеими сразу.
Тем временем женщины подошли к кабинету.
— Доброе утро, Злат. — поздоровалась психолог и, отперев ключом замок, открыла дверь, после чего сделала приглашающий жест. — Проходи!
А я уже бывал здесь раньше! — подумал, зайдя в светлый и просторный кабинет. — Или, может, просто так кажется…
Как бы то ни было, но кабинет обставлен хорошо и, как говорится, с душой. Свежий ремонт, светлые тона, игровая зона для младшеклассников и прочее в том же духе.
Примерно то же самое я наблюдал в кабинете психолога в школе у своей старшенькой там(доводилось пару раз бывать). Возможно, именно поэтому это место и показалось мне таким знакомым.
— Присаживайся куда хочешь. — произнесла психолог и, поставив свою сумку на стол рядом с монитором, уселась на небольшой, рассчитанный на посадку двух человек, диванчик.
Судя по голосу, это не она меня окликнула, а та вторая…
Я на несколько мгновений «завис», вспоминая.
А, точно! — я даже щелкнул пальцами от нахлынувших эмоций, однако в тот же миг опомнился, ибо не один в помещении. — Эта женщина, если ничего не путаю, — социальный педагог, правда, как зовут не помню. Ну или вообще никогда не знал.
Хотел было усесться в кресло-мешок, однако, вспомнив о том, что на мне юбка, передумал. Сняв рюкзак, присел на тот же диванчик, подле психолога, после чего окинул взглядом социального педагога, и она мне сильно не понравилась.
Вернее, не понравилось хмурое и раздраженное выражение на физиономии этой невысокой, довольно полной женщины, возраст которой, на глазок, стремится к семидесяти годам.
Почему? Это ее раздражение как-то связано со мной? Или, быть может, дурное настроение педагога не имеет ко мне вообще никакого отношения?
А еще этот ее странный обильный макияж плюс темно-каштановый окрас волос, придающие ее лицу дополнительные мрачность и недовольство.
Собственно говоря, а для чего этот социальный педагог здесь вообще присутствует? — подумал я, переведя взор обратно на психолога. — Разве…
— Мы не должны общаться тет-а-тет? — вслух закончил мысль я.
— Нет, Злат, не в этот раз… — психолог отрицательно покачала головой.
Социальный педагог, поставив один из стульев напротив дивана, уселась.
— … сегодня у нас с тобой будет небольшое интервью, и Илона Васильевна… — она кинула быстрый взгляд на педагога, — также пожелала участвовать.
Пожелала участвовать? Разговор с психологом — это же сродни исповеди, а значит, никаких посторонних лиц присутствовать при разговоре не должно, если иное не обговорено заранее или не является законным требованием.
Уже понятно, что отбояриться от присутствия этого социального педагога у меня не получится, а присутствует она здесь, очевидно, с единственной лишь целью: услышать из моих уст хоть что-нибудь, к чему можно будет затем прицепиться, дабы «опека» имела основания отправить меня на «передержку», а мою маман…
«Ирина, во всей этой ситуации самое неприятное — это то, что вас вполне могут попытаться лишить родительских прав. Не стану биться об заклад, но, возможно…возможно, именно это и является их основной целью». — из памяти всплыли слова соседа.
…попытаться лишить родительских прав.
Конечно, можно попросту отказаться от этого интервью и уйти, не станут же они, в самом деле, пристегивать меня наручниками к батарее и насильно интервьюировать. Однако, как подобный демарш будет воспринят социальным педагогом, а стало быть, и «опекой»?
Школьница, у которой не так давно приключилась клиническая смерть с последующей частичной амнезией, совершенно неконтактная, и ее необходимо срочно класть в «психушку» для полноценного обследования. Может ли «опека» устроить подобное? Ну, если возможно изъять ребенка из семьи лишь на основании доноса о том, что его или ее шлепают (якобы!) дома, то…
В общем, Морозовы, вашу внучку-дочку тут немножечко подлечат галоперидолом и, возможно, электричеством, а вы трепи́те себе нервы, бегая по судам и доказывая, что со Златой все хорошо и никакой «дурдом» ей не показан. Будете знать, каково это — сомневаться в том, что «соцзащита» желает гражданам исключительно всего наилучшего, и, что хуже, подставлять «уважаемых людей» под монастырь!
И чем бы все дело ни закончилось, в моей медкарте (навсегда!) будет запись о пребывании в «психушке». Это плюс ко всем прочим уже имеющимся там записям. Как подобное отразится на моей дальнейшей жизни? Как говорится, вопрос риторический…