Попаданец на максималках - 1 (СИ) - "Тампио"

Ласкаю я в душе старинную мечту,

‎Погибших лет святые звуки.

И если как-нибудь на миг удастся мне

Забыться, — памятью к недавней старине

‎Лечу я вольной, вольной птицей;

И вижу я себя ребенком, и кругом

Родные всё места: высокий барский дом

‎И сад с разрушенной теплицей;

Зеленой сетью трав подернут спящий пруд,

А за прудом село дымится — и встают

‎Вдали туманы над полями.

В аллею темную вхожу я; сквозь кусты

Глядит вечерний луч, и желтые листы

‎Шумят под робкими шагами.

И странная тоска теснит уж грудь мою;

Я думаю об ней, я плачу и люблю,

‎Люблю мечты моей созданье

С глазами, полными лазурного огня,

С улыбкой розовой, как молодого дня

‎ За рощей первое сиянье.

Так царства дивного всесильный господин —

Я долгие часы просиживал один,

‎И память их жива поныне

Под бурей тягостных сомнений и страстей,

Как свежий островок безвредно средь морей

‎Цветет на влажной их пустыне.

Когда ж, опомнившись, обман я узнаю

И шум толпы людской спугнет мечту мою,

‎На праздник не́званную гостью,

О, как мне хочется смутить веселость их

И дерзко бросить им в глаза железный стих,

‎Облитый горечью и злостью!..

Подписавшись под каждым произведением инициалами Ю.П., возвратил перо в чернильницу и передал листы главному редактору со словами:

— Надеюсь, я буду извещён, когда мои опыты стихосложения будут или не будут признаны достойными для первого номера будущего журнала.

Не дожидаясь ответной реакции, поднялся с кресла и вышел из кабинета.

***

Поскольку праздничный бал не планировался всеобщим, то количество приглашённых было не слишком большим. Я сразу отослал по билету Ханне, Шаликовым и, как ни странно, управляющему филиалом банка Vertrouwen. Да, надо будет с ним переговорить на днях. Впрочем, можно и позже, чтобы билет не был воспринят как взятка или, что ещё хуже, извинение.

Чем же заняться в ближайшие две недели? Почему бы не своей лейб-гвардией? Что-то им спокойно живётся… Задумал небольшой поход дня на четыре с ночёвками в чистом поле. Не слишком затратное это будет мероприятие, да и необходимый тонус повысит у служивых, которые начали привыкать к спокойной жизни.

Сказано — сделано, и уже через два дня эскадрон с бывшими германскими лейтенантами и со мной во главе, направился по северной дороге. Поначалу была выбрана восточная, но потом я решил, что можно позволить и некоторое разнообразие. Никаких ощутимых трудностей не возникло. Происходящее далее можно было назвать обычной прогулкой, благодаря которой я отвлёкся от прежних раздумий. Конечно, не обошлось без некоторых происшествий, обычных при перемещении полторы сотни всадников.

Подъезжая на обратном пути к столице, мы встретили усиленный разъезд, доложивший о произошедших беспорядках.

— Что случилось? Кто посмел?! — вырвалось у меня.

Оказалось, что на следующий день после нашего отбытия, к дворцу подошла толпа черни и без долгого рассусоливания вознамерилась захватить его. Поскольку все подъезды были заблокированы бунтующими, послать за помощью не получилось. Но и без подкрепления имеющаяся в наличии гвардия сумела не только сдержать приступ, но и предпринять вылазку, разбив отряды вооружённых мужиков. Многие из них сумели убежать, когда увидели, как вышедшие из ворот военные начали лихо рубить направо и налево их товарищей. Когда же подошли роты, квартирующиеся с другой стороны столицы, то ловить было уже некого.

В результате допросов пленных, сложилась следующая картина: кто-то распустил слух, что богам неугодно недавнее изменение в составе Государственного Совета, в результате которого были смещены со своих мест почти все главные жрецы. Простым людям заморочили головы, раздали оружие, — весьма плохонькое, на самом деле, — и показали в сторону дворца. И люди пошли, уверенные в том, что совершают богоугодное дело.

Стало ясно, что никаких побед инициаторы бунта не ожидали. Скорее всего, они хотели просто создать определённое напряжение вокруг столицы и уже после использовать его в своих интересах. Мужики оказались лишь разменной монетой, и их дальнейшая судьба организаторам бунта не интересна. Да и бунтом это назвать как-то негоже. Не тот масштаб. Или же изначальные планы были другими, а что вышло, то и имеем?

Я задумался. В то, что мужики случайно пошли брать дворец, заранее зная об уходе роты лейб-гвардии в учебный поход, не верилось. Вероятно, организаторы бунта прослышали об этом отбытии лишь в последний момент и решили поспешить, ломая ранее согласованный план. Этим объясняется и слабое вооружение, и сравнительно небольшое количество задействованных лиц. Ведь любому понятно, что против трёх гвардейских рот тысячи мужикам ну никак не выстоять. Правда, лейб-гвардия была вынуждена охранять сам дворец, так что с бунтовщиками бились лишь две роты, да и их личный состав был рассредоточен, охраняя два выезда с территории. К тому же и на стенах, и башнях кто-то должен находиться.

Так что против почти тысячи бунтовщиков вышло около двух сот гвардейцев, но и этого хватило. Оно и понятно, что против профессиональных воинов никакие вчерашние земледельцы и городская гопота не выстоят.

Оставив министру внутренних дел и военному министру разбираться с произошедшим, я отправился в казарму. Правда, возникло нехорошее чувство, что некоторые смотрят на меня как чуть ли не на виновника произошедшего. Как будто бы это моя вина, что кто-то там науськивает народ против власти. Ещё не хватает, чтобы слуги начали шептаться, что я всё предвидел и сбежал от страха. Ладно, посмотрим.

***

Через пару дней эмоции от произошедшей неприятности начали спадать, а жизнь во дворце и в столице входить в привычное русло. Никто мне ничего в лицо не высказывал и я приготовился заняться текущими делами, как запросил аудиенцию персидский посланник. Хмыкнув, я согласился. Посол заявился не один, а со своим секретарём. Впрочем, я не был лично знаком ни с кем из них, хотя и видел несколько раз на официальных мероприятиях.

— Да пошлют небеса благословения на наследного принца! Да продлятся его годы! Да будет жизненный путь его прямым, а взор ясным! Да… — длинно и витиевато приветствовал меня вошедший высокий мужчина с тёмной от въевшегося загара кожей и ещё более тёмными глазами. Его секретарь тоже склонился в поклоне, да так и остался в этом положении до самого окончания беседы.

— Приветствую посланника Персидского царства! — кратко произнёс я, показывая своим видом, что восточные речи меня утомляют. — Благодарю за тёплые пожелания, но мне хотелось бы скорее узнать причину предстоящего разговора.

— Ваше Императорское Высочие, — понимающе закивал посол. — Наши государства совершенно не похожи друг на друга. Мы говорим на разных языках, у нас разная история и культура, но имеется нечто, что, если так можно сказать, немного объединяет. У вас тоже есть горы, хотя они и не такие высокие, как в Персии.

— Хм… — не сдержался я от эмоции. — Вы говорите про Урал?

— Ваше Императорское Высочие очень проницателены! — склонился в вежливом поклоне мужчина. — Но если наше царство изначально находится в гористой местности, то ваша империя заполучила каменную гряду лишь в относительно недавнее время.

— Это так, — согласился я. — Лет двести назад Уральские горы стали своеобразной восточной границей Империи, когда тамошний народ испросил у нас защиту от своих южных врагов.

— К сожалению, климат в тех местах не очень благоприятствует проживанию, — продолжил собеседник, — что плохо сказывается на росте населения.

— Вы снова правы, — согласился я, не понимая, куда приведёт этот разговор.

— Поскольку населения на Урале сравнительно немного, то и разного рода мастеровых тоже не хватает. В Персии, не везде, но на большей территории, климат благоприятный… — продолжал говорить посол, а я стал показывать признаки нетерпения, поскольку совершенно непонятно, к чему он клонит.