Андрей Посняков - Вещий князь: Сын ярла. Первый поход. Из варяг в хазары. Черный престол (сборник)
– Ладислава?
– Так зовут ту девушку, рабыню, что я купил в…
– Ага… Я давно хотела узнать о ней. Так это, значит, твоя рабыня? Это именно ее защитил молодой варяг от твоей плети? Она красива? Не отвечай! Знаю, что красива… Вот что. Завтра же, как можно раньше, поведешь ее на торг здесь, в Булгаре!
– Но, моя госпожа…
– Поведешь. – Хазарка сурово сдвинула брови. – Там, ближе к болгарским вежам, торгуют люди пророка Мохаммеда. Продашь девку им… Но не сразу. Если не встретишь прежде одного человека – низенького, плюгавого, зовут Истомой.
Имат чуть не поперхнулся слюной, хотел тут же сказать, что хорошо знает плюгавца Истому по совместным ладожским делам. Однако дочь Вергела не дала ему раскрыть рот. Вытащила откуда-то обломок синего стеклянного браслета.
– У Истомы будет такой же на шее. Так ты его и узнаешь.
Имат кивнул – еще бы не узнать.
– Передашь девчонку ему. Без всяких денег. Скажешь – от Халисы. Он знает…
– Но, госпожа…
– Я с тобой рассчитаюсь. И знай, – Халиса улыбнулась, да так, что от этой улыбки сердце несчастного приказчика чуть было не выпрыгнуло из груди, – знай: чтобы изведать моей любви, тебе, Имат, осталось ждать совсем немного.
– О, госпожа! – Имат рухнул на колени, целуя замшевые туфли знойной красавицы.
С утра, когда утряслась сутолока, всегда стоящая у пристани перед началом торгов, Хельги, прихватив с собой Никифора и Радимира, отправился к той ладье Вергела, где в специально сколоченной клетке томились невольники, в основном – девушки.
– Где Ладислава? – отстранив стражника, поинтересовался ярл.
– Ладислава? – Стражник принялся что-то путано объяснять на ломаном словенском. – Она. Туда. Идти. Торг. Торг.
– С утра пораньше продавать увели Ладиславу! – крикнула из клетки какая-то изможденная женщина. – На торжище.
– Продавать? – удивился Хельги. – С чего бы это? Ведь гораздо выгодней сделать это в Хазарии. А ну-ка, поспешим, быть может, еще и успеем.
Друзья прибавили шагу.
Кажется, не было на свете такого товара, что не продавался бы здесь, на торжище, начинавшемся у самой пристани и тянувшемся почти до самого становища-города. Меха – беличьи, куньи, соболиные – браслеты из цветного стекла, и побогаче – серебряные и золотые, искусно украшенные изящным рисунком из тоненьких проволочек – сканью, такого же рода ожерелья с изображениями волшебных птиц и зверей, металлические бляшки, подвески, замки – все это были изделия из Ладоги и Белоозера, даже попадались и из Бирки, и из Фризии – но, оттуда, в основном ткань – хорошее, крепкое сукно – тонкая шерсть, стойкая краска – это вам не черникой плащи красить, что враз выцветет, нет, плащ из фризской ткани издалека видно – легкий, прочный, изящный, такой плащ и от дождя прикроет, и обогреет в холод, а в жару даст прохладу, потому и ценится – несколько рабов смело можно просить за подобную вещь, а уж с десяток полновесных серебряных дирхемов – ногат – и подавно. Торговали всем этим меньше ладожские купцы – у тех уж сезон к концу подходил, расторговались давно, теперь вот в обратный путь собирались, а больше – болгары. Из тех, кто арабских да хазарских конкурентов-торговцев разными глупостями про ладожских людоедов пугает, а сам тишком торгует, да за сезон не один раз в Ладогу сплавает. Да и хазары, из тех, что не пугливые, вроде Вергела, часть товара не прочь были здесь сбыть – кто знает, как оно еще в пути придется, вдруг да на мель какая ладья сядет, иль нападут на стоянке злые всадники печенеги – проклятье Хазарии – хоть и одного с болгарами да хазарами роду-племени, на одном языке говорят, одних богов когда-то имели. Ну, да теперь поразошлись пути-дорожки, хазары – к иудаистской вере склонились, болгары – в пику им – к мусульманству, одни печенеги старой веры не потеряли. Ну, до Булгара, слава Аллаху, пока печенежские орды не добрались, больно уж лесов по пути много, не как в Хазарии – степи.
Ближе к частоколу и белым болгарским шатрам-вежам тянулись низкие прилавки багдадских купцов. Сами купцы – в основном смуглые крючконосые, но иногда попадались и голубоглазые светлобородые люди, ничем не отличающиеся от викинга или славянина – скрестив ноги, сидели за прилавками на специальных помостах. Продавали яркие блестящие ткани, богато расшитые золотом, серебряную и золотую посуду, украшения, пряности и фрукты. Чуть поодаль от них прислонился к березе Истома Мозгляк с обломком синего стекла, привязанным к бечевке на шее. Стоял он тут уже третий день – так для себя решил, уж больно число для него счастливое до сих пор было. И родился-то он со второго дня схваток на третий, и третьим сыном в семье был, единственным потом и остался, остальные все померли. В общем, счастливое число. Потому и не стал Истома отправляться вчера по утру с караваном Лейва Копытной Лужи. Предупредил только Альва, что есть, мол, дела в Булгаре на день. Ладьи потом нагонит, конно – и о коне уже договорился с Сармаком, болгарином местным, что у пристани ошивался артельщиком. Вот и маячил теперь у березы, сам себе не в силах признаться, что, по всему видать, одурачила его коварная хазарская девка. Ух, змея черноглазая. Ладно, постоять до полудня, а потом уж искать Сармака… С которым он не только о лошадях договорился, но и кое о чем другом, что посторонним покуда знать не надобно. Впрочем, о том после…
– Здрав будь, Истома-хакан! – Вздрогнув, Истома Мозгляк обернулся. Надо же – Имат, приказчик хазарского купчишки Вергела. Малоприятная встреча. И чего он тут трется? Здесь ведь и ладожских много. Как бы не вылезла наружу тайна пожара да девок. Впрочем, там одна девка была. А если этот косоглазый хазарин будет болтать языком или требовать за молчание мзду? Что ж, потребует – получит. Нож под третье ребро!
– Вот. Велено передать, Истома-хакан. – Имат с усмешкой вытащил из привязанной к поясу калиты… синий обломок браслета.
– Халиса? – настороженно переспросил Мозгляк.
– Она, – кивнул хазарин.
– Ну, тогда что стоишь? Давай гони монеты, Имат-хан, да побыстрее, мне торопиться надо.
– Нет монет. – Имат поцокал языком.
– Что?!
– Есть гораздо лучшее… – Приказчик кивнул за прилавки, где, на небольшом холмике у зарослей вербы, под охраной двух стражей Вергела стояла юная злотовласая девушка, бледная, как смерть.
Истома нахмурился. Вот, значит, как расплатилась с ним Халиса. Ну, змеища! Не входило в его планы возиться с рабынями, ох, не входило… Ну, да что ж. Дареному коню в зубы не смотрят. Могла ведь хазарка и вообще ничего не дать, и зачем только он, Истома Мозгляк, ей поверил? Глаза, что ли, темные околдовали? А ведь и впрямь, выходит, околдовали! Ну, делать нечего…
– Ладно. Веди, показывай свою девку.
Истома узнал ее сразу, глаз наметан был. Хмыкнул – бывают же совпадения! Впрочем, пока шел – подумал – и особо теперь не бранил Халису. Вроде как не за что было. И в самом деле, если разобраться – у рабыни, даже самой красивой, в Ладоге – одна цена, здесь, в Булгаре – совершенно другая, а уж в Хазарии, где-нибудь поближе к теплому морю… Такая красавица-златовласка – а что девчонка красивая, Истома заметил еще тогда, в лесу – целое состояние может стоить, если умело продать купцам халифата. Они возьмут, точно возьмут, и возьмут дорого, очень дорого… правда, если девка не порченая.
– Она девственна? – оглядев невольницу с ног до головы, Истома сорвал с ее груди рубище. – Давай-ка, проверим…
Пунцовая от стыда, Ладислава закричала, но тут же умолкла, получив хорошую оплеуху. Оттащив рабыню за кусты, подальше от нескромных глаз, стражники, по приказу Имата, повалили ее на траву. Содрав остатки одежды, Истома деловито помял девичью грудь – ничего грудь, упругая, стоячая, с горячими твердыми сосками, правда, не очень большая, ну, да не беда, найдутся и на такую охотники. Провел руками по животу – плоский, мягкий. Проник ниже… Девушка застонала. Действительно, девственница.
Встав, Истома довольно потер руки. Рядом тяжело дышали Имат и его воины. Нащупывая за поясом кинжал, Истома подозрительно покосился на них. Как бы чего не вышло, ишь, как дышат, жеребцы. Да и сам он не из камня, правда, себя контролировал, знал – о будущем надо думать, о будущем! Лишний кусок серебра или золота – они ж никогда не помешают. За такую девицу подобных кусков отвалят изрядно. Только бы довезти. А для похоти – мало ль в караване Лейва рабынь, правда, уже порченых, для честной торговлишки непригодных.
– Ну, что встали? – невежливо обратился Истома к хазарам. – Проваливайте. Хозяйке – нижайший поклон.
Проводив их долгим взглядом, Истома взглянул на плачущую девчонку.
– Не реви, дура, – как мог, утешил он. – Скоро, может, каганшей станешь! Или даже любимой женою багдадского князя – халифа!
– Не хочу я каганшей… – еще пуще зарыдала Ладислава. – Я домой хочу…
Неожиданно быстро она вскочила на ноги и бросилась бежать. Истома догнал ее в три прыжка, заломил руку, бросил на землю… Хотел было пнуть, да сдержался – нечего собственное богатство портить. Надавал по щекам оплеух, да и сказал только: «Пойдем!»
