Елена Арсеньева - Страсть сквозь время
Девушка похлопала глазами, явно недоумевая, что ж она такое сказала, но общий смысл до нее все же дошел.
— Степаныч всю жизнь служил моему дядюшке, Гавриле Ивановичу, — пояснила она, словно извиняясь. — Тот был очень крутенек характером. Вот Степаныч и привык. Когда с ним по-человечески говоришь — обижается до слез. Стоит прикрикнуть — совершенно счастлив.
— Маразм крепчал, — проворчала Лидия.
Девушка взглянула на нее испуганно, но ничего не сказала.
Тем временем Лидия сдвинула попону с того края телеги, где, как она помнила, находилась голова Алексея, раскидала подушки — и наконец увидела его.
Алексею на вид было лет двадцать пять — двадцать семь. Бледное лицо с четкими, правильными чертами. Красивое лицо, несмотря на то что измученное. На скулах пятна нездорового румянца. Очень темные, влажные от болезненного пота волосы. Закрытые глаза обведены синеватыми полукружьями. Страдальчески искривились крепко стиснутые губы. На этом бледном лице они казались странно яркими.
Лидия вздрогнула, почувствовала, как кровь прилила к лицу. На губах этого человека горели ее поцелуи!
Да, правое плечо перебинтовано, однако кровавых пятен не видно. Непохоже, чтобы жаркие объятия с Лидией ему повредили. Слава богу, если так!
— А-лек-сей… — проговорила девушка как-то очень сдавленно.
Лидия покосилась на нее. Вид такой, словно барышня собиралась в обморок упасть. Слезы одна за другой так и катились по щекам, вдобавок она ломала руки — Лидия впервые увидела, как это делается, впечатляющая, надо сказать, картина! — словно они ей совершенно не были нужны.
— Успокойтесь! — схватила она девушку за плечо и так тряхнула, что у той клацнули зубы и голова безвольно мотнулась, словно у куклы. — Совершенно не о чем реветь. Этот господин просто-напросто спит. А сон — признак выздоровления.
В голосе ее звучала уверенность, которой она не чувствовала. Но девушке так хотелось надеяться на лучшее! И она доверчиво улыбнулась Лидии:
— Кажется, он и правда спит…
— Ну да, я же говорила, — пробормотала Лидия, с любопытством разглядывая спутницу, которая, откровенно трепеща, надевала кольцо на безымянный палец левой руки Алексея.
Девушка эта явно влюблена в него — и при этом совершенно игнорирует тот факт, что ее Алексей лежал в телеге рядом с чужой, совершенно посторонней женщиной, которая оказалась там невесть как. Конечно, у Лидии были для того самые убедительные объяснения, а все же среди ее приятельниц и подруг — оттуда, из 2007 года! — не нашлось бы ни одной женщины, которая не устроила бы своему мужу или парню жуткую сцену ревности, если бы узнала, что рядом с ним — под сеном, в пуховиках! — некоторое время лежала какая-то женщина или девушка. А эта — не устроила. Хотя, честно говоря, основания для жуткой сцены в данном случае были, были… Почему-то стоило Лидии взглянуть на Алексея, у нее так и загоралось сердце, так и холодило спину ознобом восторга, испытанного чуть ли не впервые в жизни — восторга желания мужчины, пусть незнакомого, пусть почти нереального — и все-таки желанного до полного изнеможения. Если она о чем-то жалела, то только о том, что телега остановилась слишком рано. Лидии казалось, что еще несколько минут — и Алексей не устоял бы перед ее ласками. В смысле, не улежал бы. Ну, в общем, понятно. И она точно знала, что впала бы с ним во грех в любой момент. Стоило ему только слово сказать! Или даже глазом моргнуть!
И при всем при этом… стоило Лидии посмотреть на эту измученную девушку, как ей становилось ужасно стыдно. И она готова была на все, чтобы ее утешить.
Одно другое исключает? Ну и пусть исключает. Она так чувствует — вот и все.
А впрочем, может быть, Лидия зря за свою спутницу переживает? Может, она вовсе не влюблена? Может быть, Алексей ей всего лишь брат или кузен, и это — родственные чувства? Как бы это выяснить? Как бы половчее спросить, кто они вообще такие, эта девушка и этот Алексей?
Лидия начала подбирать слова, чтобы половчее подобраться к такому простому и такому сложному вопросу, но ее опередили.
— Вас на самом деле зовут Жюли? — спросила девушка.
— Нет, меня зовут Лидия, — усмехнулась та. — Жюли — это вы меня так назвали, вот мне и пришлось соответствовать. У вас в самом деле есть сестра по имени Жюли?
— Есть, но не сестра, а кузина. Она живет в Санкт-Петербурге, на Английской набережной.
Лидия мигом вспомнила ветер над Невой, кипенье белых облаков в синем небе, сизую волну, ряд прекрасных, величавых зданий… Интересно, как сейчас в Питере? Какая жалость, что именно в нелюбимую Москву, а не в любимый Питер попала она… Если уж надо было шарахнуться во времени невесть куда, почему ее не занесло в Санкт-Петербург Серебряного века?!
Но в Санкт-Петербурге «серебряного века» не было бы этой телеги и человека, который в ней лежит…
— Вы тоже из Москвы? — прервала ее мысли девушка.
— Из Нижнего Новгорода, — призналась Лидия, ничуть не покривив душой. Но дальше пришлось приврать, конечно: — Я приехала к родственникам еще в июле, но заболела… Родственники уехали в… Ясную Поляну.
Что-то ее заклинило на этой Ясной Поляне! Толстой небось в гробу переворачивается. С другой стороны, все понятно, названий никаких имений она просто не знает, кроме пристанищ классиков, вот и поминает Ясную Поляну всуе. Еще Спасское-Лутовиново тургеневское где-то маячит, но что-то Лидия не может вспомнить, в Курской ли оно или в Орловской губернии. А может, тоже в Тульской. Как бы не оплошать! Пусть уж лучше будет Ясная Поляна. Обвинений в том, что Лидия слишком уж по-свойски обращается с классиками, можно не опасаться: Лев Николаевич Толстой еще даже не родился!
— Уехали? — ахнула девушка. — А вас бросили?
— Нет, они меня не бросили, они меня отдали на попечение монахиням, — продолжала врать Лидия, на которую вдруг нашло вдохновение. С другой стороны, надо же как-то связывать концы с концами! — Но наша обитель загорелась, все разбежались куда глаза глядят. Я переоделась в это платье, которое осталось от моих прежних вещей, потому что мою одежду разорвал французский солдат, который хотел меня изнасиловать.
Девушка ахнула и зажала рот ладошкой. Поверх этой ладошки на Лидию смотрели несчастные-пренесчастные глаза.
Да… лингвистическая раскованность XXI века, кажется, сыграла с Лидией дурную шутку… Светские люди в те времена изъяснялись исключительно эвфемизмами! Надо было сказать — «чуть не обесчестил». А так Лидия оскорбила тонкие, тоньше не бывает, чувствия романтической барышни… Интересно, что было бы со спутницей Лидии, если бы та выразилась еще определенней: «чуть не трахнул»? Барышня, конечно, померла бы на месте. Да как ее зовут-то? Хватит про себя врать, а то она спросит, где именно жила Лидия в Москве, а у нее, кроме метро «Войковская», почему-то ничего в голове нет. Какое же там метро «Войковская» в 1812 году?! На этом месте небось глушь лесная стояла! Волки бегали и эти, как их, рыси! Ну и медведи шлялись, как же без медведей-то?
— Ох, я не хочу это вспоминать! — отмахнулась Лидия. — Противно и страшно. Вы лучше о себе расскажите. Вас как зовут?
— Я Ирина Симеонова, дочь генерала графа Михайлы Ивановича Симеонова, — назвалась девушка, и Лидия уставилась на нее в самом настоящем ступоре.
Ирина? Ее зовут Ириной? Значит, это за нее принял Лидию Алексей? Значит, вот эту Иринушку целовал он на самом деле, а вовсе не Лидию?!
Да… все же они не брат и сестра. Братскими эти поцелуи назвать довольно сложно. То есть вообще невозможно их так назвать!
— Отец мой был в войске, — грустно продолжала Ирина. — Последняя весточка пришла накануне Бородина, писал, что, возможно, Москву придется сдать. Советовал приготовиться к отъезду в наше подмосковное имение. Больше от отца ничего не было, не знаю, жив ли он. Среди тех раненых, которых в Москву после Бородина привезли, его, слава Создателю, не было.
— Почему же вы его не послушались и не уехали вовремя?
Ирина покраснела:
— Да мы уж всю челядь отправили с возами в нашу подмосковную… А я задержалась потому только, что слух прошел, будто некоторых раненых из-под Бородина в Москву отправляют. Я искала отца, но не нашла. Зато нашла… зато нашла Алексея Васильевича.
И она поглядела на раненого с такой нежностью, с такой тоской, что у Лидии просто сердце стиснулось и от жалости к ней, и от ревности.
Опять противоречия… Да, опять.
— А этот Алексей Васильевич, — сдавленно проговорила Лидия, — наверное, ваш жених?
Ирина закрыла лицо руками. Проявления ее чувств были так непосредственны, что могли показаться смешными тридцатилетней женщине, бывшей младше Ирины на 205 лет и в то же время гораздо старше, грубее, циничнее, однако Лидии не было смешно. Тоска ее брала дичайшая, это да, это было, что скрывать…
