Рысюхин, налейте для храбрости! (СИ) - "Котус"

Лукошкин, окончательно реабилитированный за давешнее расхищение собственности завода и утверждённый в должности старосты, предлагал начать копать песок не дожидаясь разрешения, пришлось категорически запретить, а чтобы запрет держался — объяснить причину:

— Я уверен, что у могилёвских чиновников где-то сидит прикормленный человечек, а то и не один. Не обязательно у нас — может быть в Тальке, или в Рудне, или на железной дороге. И как только у нас сколько-то заметно упадёт количество закупаемого песка — выждут пару-тройку дней, чтобы мы поглубже закопались — и нагрянут с комиссией. А там — в зависимости от их целей и задач, от крупной взятки до закрытия проекта освоения.

Маша и Гертруда успели найти общий язык, можно сказать — спелись, и активно общались о чём-то о своём, о девичьем. Я не прислушивался специально, но краем уха всё равно нет-нет, да и цеплял что-то. Насколько я понял, они перескакивали с темы на тему без какой-либо доступной для понимания логики, сейчас Мурка выпытывала у Труды особенности национальных обычаев в Скандинавии. Собственно, сейчас одна пересказывала другой всё то же самое, что я узнал у Клима, только постоянно отвлекаясь на кучу не относящихся к делу подробностей, но Маша слушала так, будто всё это для неё внове. И тут до меня донеслось:

— Ой, Труди, ты так понятно всё объясняешь! Не то, что Юрка — вывалил кучу слов, ничего не разобрать.

Я аж поперхнулся от такого! Для чего, спрашивается, старался, делал краткую сводку, структурировал данные, вот это всё⁈ Самое обидное, что у этой «Труди» на одно слово информации — от восьми до десяти слов сплетен, слухов или вообще никак не относящейся к делу чуши, типа цвета коров у бывших соседей. И вот эта вот, реально — «куча слов», без каких-либо смысловых связей — «понятно объясняешь»⁈

«Смирись, внучек. У них своя логика, отличающаяся от нормальной. И свой протокол информационного обмена, на её основе».

Тем временем Маша задала вопрос, который я уточнить сразу забыл, а потом как-то к слову не приходилось. Я прислушался, благо, сопутствующий информационный шум упал до минимума.

— Труди, ты вот говоришь, Юра по вашим меркам — ярл. А тогда почему исландцы своего правителя тоже всего лишь ярлом зовут, а не конунгом, или ещё как?

— Мур, ты только при них такого не скажи! Не просто ярл, а Первый Ярл!

— Я думала, что первый — это номер порядковый, как, например, Луи Седьмой Беспечный.

— Нет, что ты! По порядку он у них уже девятый, вроде — при том, что объединились в одно государство меньше ста двадцати лет назад.

— Это получается, меньше пятнадцати лет каждый правил?

— Ну, не совсем каждый, один был, что двадцать четыре года продержался, но спился потом. Так что да — около дюжины лет всего каждый. Что вообще за такое время можно сделать[2]⁈ Ни город портовый не построить, или ещё что-то большое, ни наследника воспитать. Только-только освоился с правлением — а уже всё. Вот в Норвегии — меньше сорока лет короли не правили!

— Пф… У нас Император уже триста лет правит!

— Да, повезло вам, то есть, уже — нам. Сильная кровь, сильный маг, сильный правитель.

Девушки ушли опять в обсуждение чего-то совершенно постороннего, не то цветов императорского мундира, не то ещё чего-то подобного. Я уж было решил, что ответа на изначальный вопрос не будет, но разговор какими-то неведомыми путями вырулил всё же обратно.

— А Первый Ярл потому, что конунг — это очень сильный титул. Очень сильные клятвы богам даются. Каждый ярл, что принёс клятву становится хирдманом у конунга, его дружина — дружиной конунга. И тот может отдать любой приказ любому из хускарлов, хирдманов или тэнов любого своего ярла. Вообще любой, хоть зарезать своего ярла, хоть другую подлость сотворить. И тот не сможет не выполнить приказ — клятва не даст. Потом, конечно, он бросится на меч, чтобы смыть позор, но это потом.

— Жуть какая!

— У них на острове иной раз по две дюжины мелких конунгов одновременно было, так что насмотрелись они всякого. И никто не хотел так доверять соседу, если того изберут. Вот и подсмотрели у франков, у которых конунг — «первый среди равных». Первый Ярл может стать конунгом только если будет большая война, если враг нападёт на остров. Если сам на кого-то нападёт или первым войну объявит — это не считается. А после войны сразу должен снять корону и больше никогда ни на какую должность не избираться, чтобы старая клятва не начала чего-то требовать.

— Слушай, Труди, а как обращаются к женщине тэну или ярлу?

Норвежка рассмеялась, только веселья в этом не слышалось.

— А не бывает таких.

— Как так, у нас и графскими, и княжескими родами женщины правили, и сейчас правят!

— Везёт вам. У нас в древности тоже были девы-воительницы, несколько из них даже дружины водили — правда, теперь пишут, что это были дружины их покойных мужей, и водили их те женщины мстить убийцам мужа. И эти предводительницы или гибли во время боя или бросались на меч после него. Хотя в мамином детстве про некоторых рассказывали иначе.

— А как же дары богов? Сила — она ведь всем даётся в равной мере!

— Может, и даётся. Только у нас девочек на наличие её почти никогда не проверяют. Только новая знать, у кого иностранные титулы — бароны там, графы и прочие, те иногда дочек своих к Оракулу водят, если за границу замуж выдавать собираются, чтобы выгоднее пристроить.

— Так сила и сама проявиться может!

— А у кого дар такой, что сам проявляется, и кто это в тайне удержать не может — тех могут и в дар Морю принести.

— Это как⁈

— Связать и за борт.

— За что⁈

— Чтобы на власть не покушались. Опять же — учить женщину никто не возьмётся, а необученный одарённый огня в доме, да если ещё обиду имеет, это та ещё радость. Кто поумнее и у кого стихия подходящая — могут травницами стать, если к действующей в ученицы попасть успеют и сумеют…

В салоне наступила тишина. Я выждал немного и спросил:

— Гертруда Эдуардовна, а давайте вас на наличие дара проверим? Если у брата есть…

— Уже проверили. Меня Влад…дислав Тимофеевич возил в город. Нулёвка я — ноль девяносто шесть, если точнее. Чуть-чуть не повезло. Или, наоборот — повезло, это как посмотреть.

На этом разговор совсем увял до самого возвращения в село. Но заминку в имени Влада я заметил. Надо решить для себя — стоит ли влезать в это дело или пусть сами разбираются. Я бы не полез, но дед нудит, что они в процессе разбирательства половину посёлка разобрать могут.

[1] Вряд ли кто-то не узнал отсылку, но на всякий случай — это «12 стульев». Для человека, не знакомого с реалиями конца двадцатых годов нашего мира в целом и СССР в частности — действительно странная и местами непонятная. Но я в детстве и подростком минимум семь раз перечитывал, причём каждый раз ржал, как конь, но каждый раз — над другими вещами, по мере взросления.

[2] На всякий случай напоминаю: мнения персонажей могут не совпадать с мнением автора. А могут и совпадать J

Глава 7

В посёлке Мурка упорхнула куда-то с новой подругой, а мы сели с Владом, старостой и затесавшимся в компанию Климом обсуждать варианты расширения производства и дальнейшей жизни вообще. Когда посчитали уже понесённые и ещё предстоящие расходы новых сортов спиртного, то поняли, что в продажу в этом году пускать особо-то и нечего. Делали в том году для эксперимента не слишком много, в результате акавиты после отгрузки скандинавской партии и празднования двухсотлетия семейного дела останется от силы ящиков десять, а то и меньше, не считая неудачных и малообъемных вариантов. С «Рысюхой» (которая аналог виски) ситуация чуть получше, но именно что чуть. Там должно было остаться литров по сто-сто пятьдесят каждого из пяти товарных видов, отличающихся рецептурой и условиями выдержки. С одной стороны — всем селом упиться можно, с другой — один наш магазин в Смолевичах распродаст всё ещё до Нового года.

Вторую партию после осенней «дегустации» заложили в заметно большем объёме, но тоже намного меньшем, чем хотелось бы, причём первые бочки дозреют в конце августа — сентябре, массовый разлив пойдёт с октября, то есть, до осени торговать нечем, не считая старого ассортимента. Нужно расширять производство новых напитков, пока конкурентов в стране нет или почти нет, потом именно нашу выпивку брать будут уже по привычке. Но и прекращать выпуск обычных водок и настоек в Викентьевке нельзя — они уже нашли своего покупателя и в Могилёве, и в Гомеле, куда отгружаем по железной дороге из Тальки. Из Курганов возить сложнее и по итогу — дороже, к тому же и там мощностей не хватает, даже с учётом прироста из-за внедрения новых технологий — часть из которых, кстати, ещё надо внедрить, чем и начну заниматься после обеда. Там, на нашем первом заводе, требовалось выделить часть оборудования, рабочих и спирта для производства настойки из изнаночной ягоды. Вот чешутся руки прекратить выпуск «бураковки», но знаю, что нельзя.