Петр Динец - «Царствуй на славу!» Освободитель из будущего
– И еще, – добавил Ермолов, – когда вы будете говорить с ханом или его приближенными, не бойтесь льстить. Не рассматривайте лесть и подхалимство с европейской точки зрения. У азиатов они в порядке вещей, так что никогда не бойтесь переборщить.
– Я приложу все усилия, дабы наладить отношения с Хивинским ханством, – ответил Муравьев.
– Знаю, – ответил Ермолов. – Ну, храни вас Господь, – он перекрестил капитана и похлопал его по плечу. – До скорой встречи, – сказал он на прощанье и улыбнулся.
– Буду рад вновь видеть ваше превосходительство, – капитан улыбнулся в ответ, но тут же по-военному четко прибавил: – Разрешите исполнять? – и козырнул.
– Исполняйте, штабс-капитан, – ответил генерал и козырнул в ответ.
Муравьев развернулся и четким, строевым шагом покинул кабинет наместника. А генерал еще долго ходил взад-вперед по кабинету, о чем-то размышляя.
Капитан, выйдя из губернаторского дома, направился к штабному казначею для получения необходимых средств, так как через два дня он должен был отбыть в Баку, присоединившись к казачьей сотне, которая тоже направлялась в те края.
В утро отъезда вы могли застать молодого человека в недавно отстроенном православном храме в центре Тифлиса. В церкви стоял полумрак, и все еще пахло известкой и краской. Капитан стоял в углу и молился за успех экспедиции, так как шансы вернуться у него были очень сомнительными.
Впрочем, для молодого офицера это была не первая секретная экспедиция. В свои двадцать четыре года он имел за плечами огромный боевой и дипломатический опыт. Николай Николаевич Муравьев родился в семье генерал-майора – создателя Московского училища колонновожатых, готовившего штабных офицеров. Будучи юношей, он увлекался масонством и даже успел стать членом тайного общества. Правда, после увиденного за войну его идеализм постепенно улетучился. Военную службу он начал в семнадцать лет – колонновожатым при штабе императора. Воевал под начальством генералов Толя и Милорадовича в Отечественной войне и участвовал в Заграничном походе русской армии. Отличился во всех значимых сражениях этой войны, в том числе под Бородином и под Дрезденом. В 1816 году его командировали на Кавказ, к генералу Ермолову. Так как он являлся квалифицированным военным топографом и знал татарский язык, он совершил ряд секретных экспедиций в Персию под видом мусульманского паломника, дабы разведать пограничные территории на случай войны. После чего отправился в Персию уже в составе чрезвычайного посольства – для ведения переговоров. Поэтому выбор генерала Ермолова был неслучайным, ибо, если кто и мог попасть в Хиву, закрытую для иностранцев, и вернуться оттуда живым, так это капитан Муравьев.
Капитану предстояло, переодевшись кочевником, проделать восемьсот километров через пустыню, чтобы передать послание губернатора хивинскому хану. И это несмотря на недавнее предупреждение от южного владыки, что любой русский, который окажется во владениях Хивинского ханства, будет немедленно казнен. Неверных в Хиве не любили, ну разве что в качестве рабов. Но империя нуждалась в налаживании торговли с далеким ханством, так же как и в прекращении набегов кочевников на свои южные границы, и ради этого стоило рисковать.
Месяц капитан провел в туркменских кочевьях, пока ему не удалось договориться с одним из племен, что он присоединится к их каравану, идущему в Хиву. Было решено, что он будет путешествовать под видом туркмена Мараг Бега. И хотя люди в караване знали, что он русский, за сорок золотых монет они согласились закрыть на это глаза. И все же опасность разоблачения была очень велика, и поэтому молодой офицер не расставался с парой пистолетов, спрятанных под одеждой. Наконец, в конце сентября, когда жара начала немного спадать, а ночи стали прохладными, караван тронулся в путь. С собой Муравьев взял двоих: переводчика и проводника-туркмена по имени Сеид.
Поход через пустыню проходил без особых происшествий, не считая паразитов, которые прямо-таки кишели в одежде. Днем одежду клали на раскаленный песок, но это мало помогало. Вдобавок вся одежда пропиталась запахом пота и дымом костров, но Муравьеву, привыкшему к воинским тяготам, это не доставляло особых неудобств. Он был полон впечатлений от увиденного и по вечерам тайком вел дневник, куда записывал все, увиденное за день.
Но когда до Хивы осталось всего пять переходов, счастье изменило капитану. В этот день они ушли с дороги, пропуская большой, в тысячу верблюдов, караван, и один из купцов, видавший его мельком в Баку, узнал его, указав на него пальцем. О чем он говорил, Муравьев не слышал, но страх мерзким холодком разлился по его жилам. Другие торговцы и погонщики подошли к туркменам из его каравана и напрямую спросили, кто он такой. Но глава каравана как ни в чем не бывало заявил: что, дескать, да, он пленный русский и они везут его на продажу в Хиву. Торговцы заулыбались и закивали в знак одобрения. Один из них сообщил, что сам недавно продал двух русских за хорошую цену. На этом инцидент был исчерпан, и через пять дней на горизонте, наконец, показались белые стены и голубые минареты Хивы.
Остановившись в ближайшем к Хиве караван-сарае, капитан послал двух человек впереди себя, дабы известить хана и местное начальство о своем прибытии в качестве российского посла. Между тем, он наконец-то тщательно умылся и переоделся в свой парадный мундир, чтобы предстать перед хивинцами как официальное лицо. Через несколько часов к караван-сараю подъехали двое всадников в богато расшитых халатах. Один из них – низкий, с обезьяньей мордочкой под большой белой чалмой, а второй – высокий и дородный, с рыжеватой бородой. Главным оказался высокий, который представился офицером ханской армии. Он и сообщил русскому послу, что хан примет его завтра, а пока попросил его подождать в небольшой крепости неподалеку, где, как он заверил, капитану будет оказан соответствующий восточному гостеприимству прием.
На следующий день молодой офицер обнаружил, что его обманули и никакой аудиенции ему не назначено. Ему запретили выходить из крепости, для чего у ворот выставили усиленную стражу. Капитан понял, что он попросту арестован и может быть казнен, буде на то ханская воля.
А в ханском дворце, между тем, кипели нешуточные страсти. Сам владыка хивинский сидел на ковре, облокотившись на подушки, и взгляд его не предвещал ничего хорошего.
– Проклятые туркмены привели сюда этого русского? Вы как позволили этому случиться? – в ярости кричал хан на своих сановников, которые с побелевшими лицами молчали, опустив глаза.
– Еще не поздно казнить его, владыка, – предложил один из советников, сидевших перед ханом.
– Если он русский разведчик, тогда, вернувшись, он приведет с собой армию. Нельзя его отпускать, – заявил Солтан Бей, один из приближенных хану советников.
– Ерунду говорит Солтан Бей, – ответил другой сановник, сверкнув глазами в сторону соперника за ханскую милость, – наверняка Белый Царь извещен о после, и, убив его, мы накликаем на себя месть неверных.
– Этого нечестивого надо вывести в поле и закопать живьем, – предложил кази[8]. Он погладил свою седую бороду и умолк.
– Кази, – сказал хан, – я предполагал у тебя больше ума, чем у себя самого, но теперь вижу, что у тебя его совсем нет. Если я его убью, то на будущий же год Белый Царь придет и полонит всех жен моего гарема. Лучше будет принять посла и отправить его обратно, а пока пускай он подождет; нужно разведать, за каким делом он приехал сюда. А ты уйди вон!
На этом обсуждение закончилось, ибо решение владыки никто не осмелился оспорить.
Пока хан метал молнии в своих подчиненных, молодой офицер мерил шагами свою небольшую комнату с решетками на окнах и размышлял о том, что же ему делать дальше. Комната выглядела убогой и грязной. Из обстановки там были лишь: кровать, стул и невысокий столик с кувшином для питья. Но более всего Муравьева удручала неизвестность. Тут в дверь постучали.
– Войдите, – сказал капитан. На пороге возник Сеид, который только вернулся из города.
– Есть новости? – спросил Муравьев.
– Нет, эфенди, – ответил проводник. – В городе ходят слухи о вашем визите, но никто не знает, что решил хан. Я попытался поговорить с Эзиз Беем, ханским слугой, но он обругал меня и пригрозил закопать живьем, если я еще раз к нему приближусь.
Посол нахмурился и спросил:
– Ты присмотрел коней?
– Я договорился о цене с одним торговцем. Если эфенди захочет, то уже завтра их можно будет купить.
– Что ж, мы подождем еще одну неделю. Если хан меня не примет, тогда нам придется бежать. Найди веревки, а еще лучше веревочную лестницу и запаси провизию на неделю, только потихоньку, чтобы не вызвать подозрений.
– Я как раз купил вам еды, как вы просили, – ответил слуга, – теперь буду покупать больше и часть откладывать.
– Вот и хорошо. Спасибо тебе, Сеид, и будь осторожен. Если охрана что-то заподозрит, то тебе несдобровать.
