Галина Гончарова - Азъ есмь Софья. Царевна
— Уж не Наталья ли?
— Да, сынок. Помнишь ты ее?
— Кажется, она на представлении для сестренок была? Нет?
— Да, Алешенька.
— Вроде как помню. А то и нет…
— Какая она красавица, сыне! А уж разумница…
Царь сел на своего любимого конька — и следующие полчаса царевич слушал, как его отец превозносил достоинства Натальи. Хотя сам тоже мог бы кое-что сказать о добронравии и благочестии означенной персоны. Но — молчал.
И лишний раз убеждался, что его сестра худого не посоветует. Софья говорила — молчать и не возражать. Только дело попортим, ежели царю глаза открывать будем!
Так и вышло.
Изливший весь трепет души царь удалился, а царевич выскользнул в коридор и направился к сестре.
Софья еще не спала. Сидела, размышляла о чем-то, крутила в руке дорогой кинжал с каменьями самоцветными.
— Красивая игрушка.
— Стенька привез. Ты заметил, как он на тетку Татьяну смотрит?
— Что, еще один влюбленный на наши головы?
— Второй — наш батюшка?
— Ну да. Права ты была — Нарышкина это.
— А то нет? Завтра, Алешенька, позови к себе боярина Стрешнева да попроси его помочь.
— В чем бы?
— Лошадник он. А нам бы где кормов на зиму прикупить, своих маловато. Стенька нам татарских жеребят пригнал, умные, конечно, но кормить-то надо! Мы ж на них не рассчитывали!
— Просто так и позвать?
— Э нет. Не просто так. А вот как придет он, мы с тобой вместе должны быть.
— И?..
План был идеально прост. Софья собиралась не только нейтрализовать Наталью, но и натравить всех остальных на Матвеева. Через Ордина-Нащокина уже была пущена сплетня, что царь жениться собирается — и боярское море заволновалось.
Милославские таки прорвались к Алексею, и тот подбросил второго ежа, посокрушавшись, что он-де — сын от нелюбимой жены. А вот ежели женится царь еще раз, то и вовсе про них забудет, как и не бывало.
Настало время пустить третью сплетню. Они ведь завсегда достовернее, ежели из разных источников.
Спустя час царевич уходил значительно спокойнее, чем пришел.
— Ох, Сонюшка, что бы я без тебя делал?
— Жил бы и горя не знал…
Софья чмокнула братца в щеку, уселась на кровать, задумалась…
Вошла верная Груня, помогла раздеться, улечься… про молитву Софья и не вспомнила. Куда ей, она делами молится, а без дел, хоть лоб разбей…
Сколько уж прошло, как она себя осознала в теле трехлетнего ребенка?
Почти десять лет.
Что сделано за это время?
По большому счету — две вещи. Набирается и готовится кадровый резерв. Создан грамотный механизм его подготовки и интегрирования в жизнь страны. Это плюс. Набирается интеллектуальный резерв. Вот, пищали, опять же. И золото. И еще много чего… один из мальчишек узнал, как добрую сталь варить — отписал. Второй чуть ли не ткацкий станок описывает…
Третий пишет, что губернатор казнокрадствует — и подробно расписывает, куда, сколько, кому — это ж радость!
Алексей, когда на трон взойдет — своих людей получит. Да и войско мальчишечье, вроде и потешное, а все ж таки свое. И казаки под его рукой. А золото — оно всегда золото.
У него есть своя партия, которая хоть и потребует денег, но все же не станет давить. Ему есть кого и на какие места поставить.
И все равно, первое, что придется сделать, — это разобраться со стрельцами. Второе — с боярами. Навести у себя порядок, а то распустил всех отец — спасу нет.
Кровь?
Будет. И простит ли она себя за это? Хотя вопрос глупый. Себя она всегда простит. Вот других — уже вряд ли. А себя, любимую, с полным на то удовольствием. Сейчас вот еще Матвеева окоротить, лучше с летальным исходом…
Софья заснула с довольной улыбкой, и снился ей боярин Матвеев. Она на него гневалась и топала ногой, а мужчина пятился назад и падал куда-то в пропасть.
* * *Иван Федорович Стрешнев к царевичу шел с радостью. А чего ж не пойти?
Умный он, добрый, вины за боярином никакой нет, значит, желает ему царевич поручить что-то. Чего б и не…
Но замер мужчина перед дверью кабинета. Слуга словно растворился, а из-за двери донеслись голоса.
— …Матвеев зарвался! Девку свою под царя подкладывать!
— Алешенька, не горячись так! Может, и неправда это!
— Соня, государь мне вчера чуть ли не прямо сказал, что смотр невест объявит, а сам на Нарышкиной женится. Чтобы не спортили ее раньше времени.
— Да там портить-от некуда!
— Знаю. Гулящая она, да как про то отцу сказать?
Боярин кашлянул и дверь толкнул.
Потом он обдумает, потом…
Царевна с писком метнулась в спальню, а царевич улыбнулся.
— Проходи, Иван, рад тебя видеть!
— Государь царевич…
Иван поклонился, низко, как должно, получил в ответ улыбку…
— Поздорову ли, боярин?
Разговор затеялся вполне чинный, и сена Иван Федорович продать согласился, и все было хорошо, а все ж таки…
Царапало, царапало внутри. Поговаривали уж, что царь жениться вновь захочет, волновались Милославские… а ежели Матвеев ему свою девицу подсунет — это что же будет? И так от этого выскочки худородного возле трона не продохнуть, а тогда он и вовсе на головы сядет!
Никак такого допустить нельзя.
Надо бы узнать поточнее, да и сказать кой-кому о матвеевских планах… вот ведь паскуда! Из грязи в князи лезет!
* * *Когда Матвеев сообщил Наташеньке о планах государевых, та взволновалась. Это что ж — ей теперь в Кремль переехать?!
Так она и Алешу не увидит более!
Наталья в церковь почти бегом бежала, но царевич там уже ждал. И отпустили когти сердечко девичье.
— Государь!
— Наташенька!
Синие глаза блеснули ласково — и невдомек Наталье было, что в этот миг размышлял царевич не о красе ее девичьей, а о том, как окоротит наглого боярина.
— Мне в Кремль ехать надо, в палаты царские! Там отберут девиц… Алешенька, страшно мне! Дядя сказал, что все уж договорено. Для вида нас смотреть будут, а меня выберут! Что делать?!
— Ехать и быть спокойной. Все сложится, как нам надобно. Обещаю тебе…
— Неужто?!
— Найдет себе тятенька другую по сердцу, а тебя отпустит.
Наталья хоть и сомневалась, да успокоили ее слова ласковые. Да и… что она теряла?! Хоть бежать, хоть в ноги кинуться — никогда не поздно.
Если б знала она, что в это время Софья беседовала со своим дядюшкой Иваном Милославским. Тот, хоть и смотрел на девочку искоса, но слушал внимательно. Как-никак, сейчас ее устами царевич говорил.
— Известно мне стало, что государь невесту себе выбрать желает.
— А…
— И даже известно, кого он выберет.
— Кого, государыня царевна?
— Кому царевна, а кому племянница, — Софья улыбнулась ласково. — Матушка умерла, больше за Милославских заступаться некому, так ли это?
— Ежели племянники родные не заступятся, так и некому, — подтвердил мужчина.
— А ежели мачеха будет у племянников? Ночная кукушка, она завсегда дневную перекукует, всем то известно.
— Так что ж делать, государыня?
— Известно мне, что хотите вы девушку свою представить…
— Да.
— Этого не будет.
— Как?
Милославский аж побледнел. Действительно, и девушка была хорошая, на Машу ликом похожа, косы черные, глаза ясные… что ж это?!
Софья только головой покачала.
— Другая ее заменит.
— Как?!
— А вы скажете, что она это. Крест целовать будете — не дрогнете. Тогда и сладится все.
— Н-но…
— И сделать надобно так, чтобы государь ее подольше не видел. Сможете?
Милославский задумался. Можно так сделать, можно…
— А…
Софья взяла со стола колокольчик малый, тряхнула, и…
Милославский замер как статуй каменный, бессмысленный. Девица, что вошла в комнату, была… Не идет, а плывет, губы розовые улыбаются, коса — сноп золотой, глаза что небо синее… да и лицо… словно Всеволжская вдруг вернулась.
Невдомек ему было, что грамотно подобранная косметика еще и не такое нарисует. Поговорить с Ординым-Нащокиным, еще кое с кем, Лейлу попросить — и готова копия. Мало ведь Наталью убрать. Ее не станет — другая нарисуется, может, и еще хуже. Надо было найти такую, чтобы всю жизнь Софье благодарна была. И Любава для этого подходила как нельзя больше.
Софье она благодарна была за избавление от отчима. Вышла матушка замуж второй раз — и как дети пошли, так девочку вовсе в служанку превратили. А деваться-то и некуда было, разве что головой в омут. Но на это сил у малышки не хватало. Заметила ее одна из Софьиных девочек, поговорила с Любушкой, нашла девочку достаточно сообразительной и благодарной — и дала знать Софье. А та подсуетилась, попросила тетку Татьяну съездить да забрать малышку к себе. Хотя малышку… Тринадцать лет ей на тот миг было, сейчас уж шестнадцатый шел. И красота ее только расцветала. А вот характер…
