Алексей Калугин - Голем
– Держи! – Соломон Юрьевич сел на софу рядом с больным и протянул ему упаковку с таблетками: – Хорошее обезболивающее!
– Спасибо. – Игорь Петрович сразу же выдавил из блистера две большие белые таблетки, кинул их в рот и, не разжевывая и не запивая, проглотил.
И замер, зажмурив глаза. Как будто в ожидании эффекта.
– А как же ты сам, Соломон Юрьевич? – не открывая глаз, спросил больной. – Без лекарства-то?..
– Ты знаешь, Игорь Петрович, у меня нога-то совсем прошла! – Соломон Юрьевич стукнул себя кулаком по коленке. – Не поверишь, третий день таблетки не принимаю! А неделю назад же еле ходил!
Больной скривил губы в подобии усмешки и, приоткрыв левый глаз, скосил его на Штейна:
– Поверю. Я и сам себя лучше чувствую. На меня эти конфеты, – помахал он таблетками, что принес Соломон Юрьевич, – вообще не действовали. Только гидроморфон боль на время снимал.
Игорь Петрович открыл второй глаз и посмотрел на ребят. На лице его появилась заинтересованность. Видимо, обезболивающее начало действовать.
– Мария Тимофеевна вам поесть передала. – Володя показал больному пластиковую миску и глянул по сторонам, ища, куда бы ее поставить.
В комнате стояли два больших старых книжных шкафа со стеклянными дверцами на каждой полке, под завязку набитые книгами. На полу возле шкафов стопками были сложены еще книги и журналы. У окна располагался письменный стол с большим старомодным процессорным блоком и небольшим плоским дисплеем. Видимо, баба Маша не выдумывала – Игорь Петрович действительно занимался когда-то наукой. Хотя с таким же успехом мог и книжки писать. Второй вариант Володе даже больше понравился – он ни разу еще не встречал живого писателя. Впрочем, мертвых ему тоже видеть не доводилось.
– Поставь вон туда, – кивнул на табурет, подпиравший балконную дверь, Игорь Петрович.
– Это Сергей и Володя, – указал на гостей Соломон Юрьевич. – Сергей – из Москвы, по служебным делам к нам приехал. Ну, в смысле, не именно к нам с тобой, а к нам, то бишь в Кипешму. А Володя автобус водил. До тех пор, пока не утопил его в яме с грязью. Помнишь, я тебя рассказывал?
Игорь Петрович устало кивнул.
Володя поставил миску с кашей на табурет и сделал два шага назад.
– Ну, а теперь табурет сюда давай, – махнул ему рукой Игорь Петрович. – А то как же я есть буду?
Сообразив, что дал маху, Володя быстро переставил табурет поближе к софе.
Игорь Петрович снял прикрывавшую миску тарелку, взял в руку ложку и очень осторожно попробовал кашу. Как будто боялся, что она отравлена. Пожевав губами, он одобрительно кивнул и зачерпнул побольше.
– Надо же, – удивленно качнул он головой. – Я даже вкус еды начал чувствовать.
– А прежде не чувствовали? – спросил Сергей.
– Не то чтобы совсем не чувствовал. – Игорь Петрович зацепил еще каши на кончик ложки. – Но из-за постоянных болей вкус не имел никакого значения.
– То, что боль ослабла, это хорошо или плохо? – поинтересовался Володя.
Вопрос был не очень-то деликатный. Но Игорь Петрович отреагировал на него спокойно.
– Пока не знаю, – пожал он плечами.
И снова принялся за кашу.
– Мария Тимофеевна сказала, что вы ученый, – начал Сергей.
– Точно! – опередив больного, кивнул Соломон Юрьевич. – И не просто ученый, а большой ученый!
Глядя в миску с кашей, Игорь Петрович усмехнулся.
– А что, не так? – вскинув брови, посмотрел на него Соломон Юрьевич.
– Я был ученым. А теперь я полутруп…. Или даже на две трети.
– А почему так? – спросил Володя.
– Что? – не поднимая головы, исподлобья глянул на него Игорь Петрович.
– Почему на две трети?
– Потому что у того, кто только наполовину, еще есть шанс выкарабкаться.
– А у вас, значит?..
– А у меня уже печени, почитай что, нет.
– Да будет тебе, Игорь Петрович, – попытался улыбнуться Соломон Юрьевич.
– Я знаю, что говорю, – перебил его больной.
– Так ведь сам же говоришь, что лучше себя чувствуешь.
– Так всегда бывает перед смертью.
Игорь Петрович произнес последнюю фразу ровным, абсолютно спокойным, лишенным каких бы то ни было эмоций голосом. Он не жаловался, не причитал, не пытался храбриться или язвить. Он констатировал факт. Хладнокровно и беспристрастно, как и подобает ученому. Игорь Петрович действительно знал, что говорил. И он принимал свою смерть не как наказание и даже не как неизбежность. А как реальность, как еще одну закономерную стадию жизненного процесса. Поэтому ему совершенно не было страшно. Только боль – постоянная, нестерпимая, изматывающая – совершенно выводила из себя. Главным образом потому, что мешала думать. А перед смертью человеку о многом следует подумать. Не для того, чтобы попытаться что-либо исправить, а чтобы все понять.
Сергей был молод, смертельная болезнь не грызла его тело, поэтому он все неправильно понял. Он решил, что Игорь Петрович находится на грани отчаяния и, может быть, уже не в состоянии адекватно оценивать то, что происходит вокруг. Сергей решил, что больной ждет смерть, поскольку убедил себя в том, что за ней последует другая жизнь. Такое случается с самыми светлыми умами, когда их обволакивает смертная тень. Говорят, перед лицом неизбежной смерти люди готовы на все: на ложь, на предательство, на клятвопреступление, на самообман и даже на сделку с совестью. Вот Сергей и решил, что нечто подобное происходит сейчас с Игорем Петровичем, мозг которого отчаянно и безнадежно ищет путь к спасению. Самым правильным, как он полагал, в такой ситуации будет увести разговор, а следовательно, и внимание больного в сторону от темы неизбежного.
– А какая у вас специальность? – поинтересовался Сергей, стараясь проявлять искренний интерес.
– Антропология, – ответил Игорь Петрович, прожевав очередную ложку каши.
– Вы кости собирали! – совершенно неуместно хохотнул Володя.
Даже Соломон Юрьевич, посмотрев на него, строго сдвинул брови.
А вот сам Игорь Петрович отнесся к Володиному утверждению совершенно спокойно.
– Нет, кости собирали другие, – сказал он. – Я их изучал… Про Отци – ледяного человека слышали?
Ребята переглянулись.
– Нет, – ответил за обоих Сергей.
– Молодежь, – снисходительно усмехнулся Соломон Юрьевич. – Они небось и про Тутанхамона ничего не знают!
– Ну, это вы зря, Соломон Юрьевич, – обиделся Володя.
– А про Кетцалькоатля?
– Ну, это ты уже хватил, Соломон, – покачал головой Игорь Петрович. – К тому же это совсем из другой оперы. А Отци, – посмотрел он на ребят, – это человек, живший пять тысяч триста лет тому назад.
– То есть, – Володя быстро прикинул в уме, – еще до рождества Христова?
– Задолго, – заверил его Игорь Петрович. – Он намного старше египетских мумий, но при этом тело его, обнаруженное вмерзшим в лед в Альпах, на границе Италии и Австрии, сохранилось намного лучше. И его не препарировали жрецы, готовившие мертвеца к загробной жизни. Так что нам удалось получить неповрежденные образцы ткани и крови Отци и даже узнать, что он ел последний раз в жизни.
Игорь Петрович усмехнулся и снова принялся за кашу. Он ел не торопясь, медленно, тщательно пережевывая каждую отправленную в рот порцию. Как будто опасался, что в каше может попасться камешек, о который легко сломать зуб.
– А про Сезон Катастроф вы слышали? – решил все же коснуться интересующей его темы Сергей.
Игорь Петрович молча, не поднимая головы, кивнул.
– И… что вы об этом думаете?
– Ничем хорошим это нам не светит.
– Нам?
– Нам. – Игорь Петрович ложкой нарисовал в воздухе круг. – Всему человечеству.
– А конкретно нам? Тем, кто застрял на этом пятачке, именуемом Тринадцатым микрорайоном?
Чуть приподняв голову, Игорь Петрович глянул на Сергея:
– Хочешь сказать, что мы оказались в аномальной зоне?
– Ну… – боясь сказать что-то не то, Сергей помахал руками. – Вообще-то, очень на то похоже.
– Мне тоже так кажется, – кивнул больной.
– Постой! – вскинул руки с раскрытыми ладонями Соломон Юрьевич. – Погодите-ка! Но ведь если мы оказались в аномальной зоне, нас должны отсюда эвакуировать!
– Кто? – коротко спросил Игорь Петрович.
– МЧС… Власти…
– Центральной власти давно уже нет. Москву затопило, правительство умотало, не то в Казань, не то еще куда-то…
– А как же он? – указал на Сергея Володя. – Он ведь из Москвы к нам приехал.
– Москва большая, – пожал плечами Сергей. – Центр затопило. Кремль вообще глубоко под воду ушел. В метро теперь только дайверы спускаются. Где-то просто заболоченность сильная. И постоянно дождь льет. А на новых территориях, что только в двенадцатом году к Москве присоединили, в основном сухо. Это же уже за границей Московской аномальной зоны. Многие из центра туда перебрались. А наш институт еще до катастрофы переехал. По распоряжению партии и правительства, так сказать.
