Шиповник-твикс (СИ) - Валин Юрий Павлович
Сейчас двигатель тихо урчал, как ему и положено, учащиеся сидели сзади, впереди мама-водительница ругала «пробку». Работала Валери в основном дома, «ставила цвета» в какие-то дизайн-макеты — дело было сложным, клиенты придирчивыми. Близнецы не совсем понимали, в чем сложность расцвечивания стен и потолков домов и офисов, вроде каждый в дизайн-программе может пощелкать, заливая цвета и оценивая, благо компьютеров в Старом мире что мух в жаркий день. Очевидно, имелись тонкости. Стив говорил, что «у мамы уникальное чувство цвета, это она от своего папы унаследовала». Близнецы как-то порассуждали: что общего между художественным рисованием и окраской зданий? Ричард в таких вещах не разбирался, пытал сестрицу, умеющую быстро и недурно зарисовывать всяческие ориентиры и стратегические высоты, а иной раз и портреты подозрительных, или наоборот, симпатичных людей. Но в данном случае Дики ничего вразумительного сказать не могла — рисунки на компе ей всегда казались неживыми и скучными. Иное дело бумага, уголь или карандаш — там сразу оживает.
…Океан слева пропал, трасса выпрямилась и уперлась в застройку. Вон она — школа. Кстати, и рисование сегодня в середине расписания. Рисовать Дики все еще любила, а вот мистера Тоцика — не очень. Сильно умный он какой-то. Рисовать учишь, ну и учи, а зачем многословно объяснять всякие «жизненные воззрения»? Нужно было на черчение-моделирование вместе с Ричем уходить, там скучища, зато польза: без схем и виртуальных презентаций планов штурмовых ударов в современном штабном деле вообще ничего не навоюешь.
Дики знала, что никогда не будет служить в набитом электроникой и компами штабе, но на всякий случае было бы недурно иметь об этом представление. Маме ведь во всяких штабах доводилось бывать.
— Выметайтесь! — призвала Валерии, резко тормозя у школьной парковки. — Мы с Сти опять опаздываем. Успехов и до вечера!
Близнецы, влились в поток школьников. Хихикнула пара девчонок постарше, покосились на рослого Ричарда.
— Над твоей рубашкой ржут, пони крашенные, — снисходительно пояснил братец. — Ты из каких побуждений именно ее носишь? Просто любопытно.
— Нагрудные карманы — раз. Длинные полы — два…
— Модель считается «фермерской» — три, — осуждающе продолжил Рич.
— Я знаю. И чего? Я, конечно, не фермерская, а замковая, но по сути, «Две Лапы» ближе к деревне, чем к этому мега-фига-полису. Рубашка удобная, и что немаловажно, она мне идет.
— Это верно, — признал честный брат. — Мальчишки смотрят. Особенно когда ты полы узлом на животе затягиваешь. Но мы должны сливаться, а не выделяться, пусть даже в самую лучшую сторону.
— Ладно. Завтра топик надену, — пообещала Дики.
Видимо, вышло слишком покладисто, поскольку братец немедля глянул с подозрением.
— Скажи, а ты насчет длинного подола ведь не просто так…
— Нету, ничего нету! — Дики задрала полы рубашки, показывая пояс джинсовой, вполне соответствующей школьным порядкам, юбки. — Договаривались, что ничего запрещенного, ничего я и не ношу!
— А чего тогда такая нервность и размашистая попытка стриптиза? — поинтересовался не в меру проницательный брат.
— Что-то у меня сегодня дурное предчувствие. Легкое, но дурное. Наверное, опять с математическими примерами напутаю. А ты стриптиз в интернете видел, что ли?
— Вот еще, буду я время терять? — изумился Ричард. — Кэт как-то рассказывала, «смехотворно. И кривоного» говорит. А что ты опять в эти примеры уперлась? Нормально у тебя с ними. Аккуратно свои 60–70 баллов выбиваешь.
Угу, «аккуратно». Сам-то братец мог с легкостью за 90 выйти, но сдерживался — школьная карьера, тем более раздельная, близнецам была ни к чему. Переведут Рича в «супер-умный» класс, и чего тогда?
В конце шумного коридора учащиеся возились у личных шкафчиков. Завидев Дики, твердолобый Саймон-Подушка немедля презрительно скривил рожу. Ответно показав зубы и железо на них, Дики выложила из рюкзака в шкафчик коробку с обедом и прочее ненужное, загрузила нужное. В столовую близнецы предпочитали больше не ходить, трапезничая принесенным из дома пайком — так поступало большинство школьников.
— Пошли, что ли? — сестрица поспешно захлопнула дверцу шкафчика — предыдущая владелица или владелец провоняли казенную мебель какой-то немыслимо сладкой банановой жвачкой. Лето прошло, а запах царил все такой же приторно-клейкий, аж дышать нечем. Крысу дохлую туда на пару дней сунуть, что ли?
— Идем. Я в распечатках запутался, — заворчал Рич.
На уроках моделирования давали распечатывать всякие цветные наброски и эскизы, типа моделисты самые умные и прям круглосуточно и безостановочно открытия сотворяют.
Математику и «язык» близнецы провели вполне спокойно и достойно. Пообедали чем послали боги и добрая Валери — блинчики с апельсинами пошли славно. Вообще-то, апельсины здесь предпочитали потреблять в виде сока, но этот красивый фрукт в Долине считался редким-южным, а здесь еще и различных сортов оказалось навалом — все не перепробуешь. Так что пусть одноклассники хихикают — провинциальные Кольты в Монтонегрии местных привычек нахватались, какой с них спрос.
— Это хорошо, но сейчас опять будет скучно, — вытирая руки пахучей влажной салфеткой, вздохнула Дики. — Что-то мне не нравится такое Изобразительство. Полтора часа убитого времени.
— Что, совсем ничему рисовальному не учат? — с сочувствием спросил братец.
— Учат. Но не особо. И у меня совершенно иное художественное восприятие.
— Ну, твое-то восприятие никуда не денется — оно у тебя цепкое. Посмотри на всякие иные восприятия, позапоминай — вдруг пригодится, — посоветовал брат. — Всякий треп про живопись и поэзию, это признак… гм, в общем, важный культурный признак.
Дики фыркнула:
— Да, поня со знанием абстракционизма и импрессионизма — уже не поня, а элитная пони.
Занятие по художественному Изобразительству началось как обычно — с унылого упорядочивания и сосредоточения чувств будущих творцов. Тоцик предлагал ученикам внимательнейшим образом разложить рисовальные принадлежности, закрепить бумагу и всякое такое прочее. И сосредоточиться. Дики полагала, что в путешествии или в сражении зарисовывать придется быстро и вдох-новенно, от слова «на одном вдохе». Иначе неведомый сумчатый дарк удерет от живописца-первооткрывателя или самого рисовальщика живенько завалят вороги. Но втолковывать это Тоцику было делом заведомо бессмысленным.
Преподавателя Изобразительства, конечно, звали не Тоцик, а гораздо скучнее. Был он высок, сух, носил старомодные очки в массивной оправе, имел привычку говорить подчеркнуто вежливо и доброжелательно, уж настолько доброжелательно и фальшиво, что даже не самых чутких несовершеннолетних любителей живописи от такого доброжелательства слегка корежило. Сам учитель рисовать не любил или вообще не умел. Собственно, подобных талантов от него и не требовалось — достаточно пересказывать умные книжки и нахваливать результаты самовыражения учащихся. Иной раз учитель лажал, видимо, подзабывая страницы методических материалов и неся какую-то ерунду. То фламандцев с флорентинцами путал, то Тициана вдруг в «великие живописцы-баталисты» записал. Ну и как его после такого смехотворства не обозвать Тоциком?
Но нужно признать, некоторые приемы в технике рисунка непосредственно для шестиклассницы Кольт оказались в новинку. Ладно, акрила в Долине сроду не видывали, но вот кое-что с работой тушью и углем оказалось истинным открытием…
… — копируем любой фрагмент картины на ваш выбор… — нудил Тоцик. — Главное, уловить и отобразить великий дух наших бесстрашных первопроходцев, поймать размах и величие той героической эпохи…
Представленная картина действительно поражала размахом, и географическим, и эта… атлетическим. Тоцик бубнил о «тьме Запада и несущем свет Востоке», но Дики уже и сама сориентировалась на живописной местности. В центре потрясного полотна была изображена женщина в ночнушке, улыбающаяся и приветливая; она одной рукой тянула телеграфные провода, в другой несла убедительную книгу. Рост тетки внушал уважение: идущая следом кавалерия, армейские фургоны и вооруженные переселенцы казались размером с ее палец. Даже поезд, стремящийся заехать по еще недостроенной дороге прямо под пятку дамы, здорово рисковал — хрустнет паровоз, а она даже не заметит. За спиной супер-тетки, на лучезарной восточной стороне картины виднелись морские гавани, полные кораблей, людей, бочек с селедкой и иных несметных богатств. На западном живописном фланге картины царила мрачная тень невежества и дикости. Туда — в тень — стремились уйти стада испуганных бизонов, остатки индейского племени с ранеными и детьми на волокушах, и одинокий, видимо осиротевший медведь-гризли.
