Николай Берг - Лёха
Один из солдат — тот, что дояр — поднялся, подошел поближе и кинул Лёхе два каких-то серых кулька.
— Примерь — сказал он.
— А это что — опасливо посмотрел Лёха на странные кули.
— Обувка тебе, чуни называются — пояснил солдат.
Чуни оказались такой обувью, что любой дизайнер бы удавился. Гуччи с Версаччи в рыданьи, иначе не скажешь. Пляжные тапки были вшиты как подметки в мешки из шинельных рукавов. Шедевр неандертальской культуры! Лёха осторожно сунул ноги в дырки. Озябшим ступням стало сразу теплее, это как-то примирило Лёху с этим рукоделием. Или скорее рукоблудием, больно уж вид был неказистый.
— Они ж с ноги свалятся после первого же шага — жалостливо протянул Лёха.
— А мы, перед тем как идти, их обмотками примотаем — у Жанаева есть запасные — спокойно ответил дояр, азиат все так же молча кивнул.
— А когда идти?
— Завтра с утра пораньше и двинем.
— А куда?
— К своим, куда еще. Тебя вывести надо, да самим возвернуться.
— И далеко идти?
— А это ты лучше меня скажешь. Как война-то шла?
Лёха тяжко задумался. Нет, он не был совсем уж тупым, помнил, под Москвой немцев остановили, но вот когда… Потом вроде Сталинград был. Берлин точно брали, Лёха читал, что только в одном Берлине наши изнасиловали миллионы немок, значит город взяли, иначе как бы немок-то трахать… Писец, какая дурь в голове крутится…
— Не помню я — вздохнув, признался Лёха.
— Вообще ничего не помнишь? — недоверчиво спросил злобный боец. Впрочем, сейчас он был скорее не злобным, а озабоченным.
— Ну, кое-что помню. Немцев под Москвой разгромили, а потом в Сталинграде.
— Ничего себе, куда забрались — присвистнул злобный.
— Это где? — проявил свою малограмотность дояр.
— Дярёвня — передразнил того злобный — бывший Царицын. На Волге.
— А! — воскликнул дояр.
— Толку нам мало, до Москвы-то… Вот если б ты что знал, что тут делается или будет делаться вот прямо сейчас… — намекнул злобный.
— Ну, тут партизаны будут потом. (Тут Лёха вспомнил жуткий фильм, который было дело, смотрел, скачав с торрентов)
— И каратели будут деревни с жителями жечь — закончил он.
— Ну а ты кем там работал-то? — спросил заинтересованно дояр.
— Менеджером. В офисе.
Оба красноармейца переглянулись, видно было — что не поняли.
Лёха как мог, объяснил.
— Делопроизводитель в конторе — резюмировал злобный, несколько свысока и презрительно хмыкнув. Лёха не стал спорить зря, хотя такое определение его покоробило, больно какое-то оно было убогое. Про то, что еще и продавцом подмолачивал почему-то говорить совсем не хотелось.
— Ну что вы на меня так смотрите — не выдержал он — сами, небось, попади в мою шкуру, не лучше бы смотрелись.
— Это ты в смысле чего? — удивился злобный.
— Ну, какая война была 70 лет назад? — перешел Лёха в наступление.
— Империалистическая.
— Первая мировая. И она считай всего тридцать лет назад — поправил его злобный.
— А до нее — турецкая была — сказал колхозник.
— Вот. Вот и прикиньте — если б вы там оказались бы — что бы вы смогли полезного рассказать?
Оба бойца, не сговариваясь, почесали в затылках. Жанаев ухмыльнулся.
— Это ты нас уел — признался злобный.
— Ну, я мог бы устройство пулемета рассказать. Мосинку опять же, как-никак магазинная винтовка в то время была бы ко двору… — начал загибать пальцы колхозник.
— Я бы, пожалуй, по станкам мог бы поговорить. И электричество знаю. Телеграф там, телефон. Опять же все покушения на Александра Освободителя помню.
— За царя значит, а еще комсомолец — ехидно прищурился колхозник.
— Тот царь полезный был, вас же, балбесов освободил — вспыхнул злобный.
— Ну, если так, то и я, может, чего полезного скажу… — заметил Лёха.
— Ладно. Тогда думай, что можешь полезного рассказать. Нам пока видно твои рассказы толком ничего не дадут — сделал вывод дояр. Боец по фамилии Жанаев тем временем стал устраивать лежанку, застелив ветки плащ-палаткой. Улеглись вчетвером, накрывшись шинелями. Было тесно, неуютно и, несмотря на напяленные чуни — холодно ногам.
Боец СеменовУтром пришлось вставать ни свет, ни заря — притулившаяся сбоку корова поднялась на ноги и ясно дала понять, что пора ее доить. Поеживаясь от холода и отчаянно зевая, Семенов подоил ее, позавтракал молоком от пуза и опять нацвиркал полную каску. Разбудил Жанаева, тот тоже приложился. Стали собираться. Петров присоединился, только гость из будущего спал как сурок. В общем, предстояло довольно хлопотное дело — во-первых, корову надо было напоить, значит надо искать подходящий водопой с удобным подходом. Во-вторых, надо добраться незаметно до какой-либо деревушки, в которой нет немцев и устроить обмен, чтобы избавиться от коровы и запастись жратвой. Конечно с такой коровой расставаться было жаль, но животина эта не вьючная, не беговая, ходит медленно… Да и хлеба с кашей уже сильно хотелось, молоко это замечательно, но чуток не то для мужиков. Брюхо как барабан, а жрать все равно охота, хоть и не так резко, как без молока. Перед выходом, пользуясь тем, что жиденький туманчик стоял в лесу — развели аккуратный незаметный костерок в ямке с поддувом — и пожарили мясо на палочках. Соли не было, посыпали пеплом. Жанаев сожрал спокойно, Петров носом крутил и почему-то вспоминал броненосец Потемкин, выразительно на Семенова поглядывая, но тот намеков не понял, потому что не до того было. Мясо, конечно, было не очень аппетитным, но в желудок улеглось весомо и плотно. Назад не попросилось. Собрали вещи, постояли у могилы командира и решительно разбудили Лёху. Азиат выдал для него свои запасные обмотки и совместными усилиями потомка обули. Видок у него был жалостный и убогий, оставленное ему мясо он понюхал брезгливо и отказался, молока зато напился вдосыт.
— Как молочко? — невинно спросил Петров, очевидно готовя очередную ехидству, но Лёха простодушно признал, что такого вкусного молока давно не пил. То есть так давно, что вообще. Токарь помотал головой, но от нападок воздержался.
Глянули последний раз на полянку — не забыли ли чего и двинулись по лесу. Семенов — как и положено человеку в лесном деле сведущему — впереди, следом Петров, корова, Жанаев с прутиком и замыкающим Лёха. Через несколько часов неспешного пути, наконец, попался подходящий ручеек, Зорька радостно кинулась пить воду, остальные устроили привал.
Семенов поглядел на своих товарищей и решил, что стоит ему не сидеть тут, глядя, как корова пьет, а пройтись кругом, поразведывать что да как. Предупредил бойцов, чтобы поглядывали и не дремали оба сразу и пошел.
Нашел разъезженный проселок, но следов от шин на дороге было полно разных, а кто тут на шинах кататься может — ясно сразу. И точно, только перемахнул через дорогу — затарахтел мотор, и по дороге прокатилась странная машинка с тремя немцами — словно как корыто на колесиках. И даже весло у них было сбоку приторочено! Петров все время ехидничал на тему того, что Семенов из деревни, но машины Семенов видал разные и такой не видал ни разу. В общем, по этой дороге идти не хотелось. Дал от греха подальше приличного кругаля в другую сторону, влез в болото какое-то, промок до пояса. Пока выжимал одежку и на скору руку сушился на солнышке — решал, стоит ли все-таки туда лезть, потому как заметил он там нечто странное — словно бы белело что-то, причем большое, сквозь ветки пробивалось. Решил, что стоит все-таки, не бывает в лесу белого в таком размере. Выломал себе жердь — чтоб дорогу щупать перед собой и полез снова.
Болотце оказалось неглубоким, а белым оказался парашют, зацепившийся за верхушки малохольных елок, торчащих из этого болотца. Уже представляя, что найдется на конце этих веревок, которые тянулись от опавшего шелкового купола в болотную водичку, Семенов потянул за стропы, пошло тяжело и метрах в трех от него из воды грязным бревном высунулась лысая голова. Впрочем, нет. Не лысая, это шапка такая кожаная, гладкая. Летчики такие носят. Понятно, в общем. Семенов отпустил стропы, мертвец тихо исчез в взбаламученной воде, но теперь найти его было несложно. Оказался наш, старшина ВВС. Что особенно заинтересовало Семенова — ростом и габаритами покойник был точно как Лёха. Повезло, что называется. Не было бы счастья, да несчастье помогло.
Натянул свою волглую от воды одежку и двинул дальше. Скоро свезло и второй раз — опять попалась дорожка, только на этот раз малоезженая, из следов — только тележные. Да и тех мало, значит деревушка такая плюгавая, что германцам не интересно. Вот и ладушки. Все-таки подобрался поближе, поразглядывал. Все так, немцев нет, а сама деревня — смех один. Прикинул, в какой дом постучится вечером, оценил, как подобает толковому красноармейцу пути подхода и отхода и довольный двинулся обратно.
