Николай Гуданец - Полигон
Мало им было сделать ее стукачкой и послушной блядью, теперь ей велели взять на душу грех смертоубийства. Известное дело, стоит дать дьяволу палец, сграбастает всю руку.
Впервые дьявол явился в образе молодого человека с маловыразительным лицом и вкрадчивыми манерами, похожего на клерка средней руки. Да он таковым и был, просто тянул служебную лямку не в банке или муниципалитете, а в секретном ведомстве. Появившись на экране комфона, он заявил, что ему очень, ну просто очень нужно познакомиться с ней и задать несколько важных вопросов, этим она окажет ценную услугу правительству, надеется, она все прекрасно понимает и никому не расскажет об этом разговоре. Послать его подальше не хватило духу, притом ее разбирало любопытство, она совершенно не могла себе представить, зачем ее вызывают.
Первую встречу дьявол назначил вечером в задрипанном офисе мелкой туристической фирмы. Очень вежливо стал задавать пустяковые вопросы о некоторых ее знакомых, предложил рассказать поподробнее об их привычках, склонностях и круге общения. Побеседовав эдак с полчаса, рассыпался в благодарностях и попросил увидеться через шесть дней, в то же время и на том же месте. Она даже почувствовала легкое разочарование, нафантазировала себе невесть что, а речь пошла о всякой ерунде, ничего такого особенного.
После нескольких встреч и бесед в том же духе дьявол предложил ей, раз уж она добровольно помогает его ведомству и дает ценную информацию, оформить сущую мелочь, а именно дать согласие на сотрудничество в письменном виде. Так у нас, мол, заведено, сами понимаете, начальство просит. Что ж, она решила не артачиться и написала под его диктовку обязательство. По молодости, по глупости чего не сделаешь, а терпеливо, шаг за шагом обрабатывать и втягивать в свою паутину они умеют, ничего не скажешь.
Учтиво улыбаясь, молодой клерк предложил ей избрать псевдоним, и она по странному шутливому наитию вдруг сказала: "Монахиня". Милостивый Харашну, ведь у нее тогда и в мыслях не было пойти в монастырь, наоборот, они с Инзуром совсем недавно решили пожениться. Хорошо, сказал клерк, здесь в углу напишите свой псевдоним, а внизу поставьте подпись и укажите дату, будьте добры.
Положив подписанный ею листок в папку, дьявол и вдруг резко сменил тон с любезного на подчеркнуто приказной и велел ей рассказать об отношениях с Инзуром. Вот тут-то она и поняла, что влипла, теперь никуда не денешься. Оказывается, завербовали ее из-за будущего мужа, все предшествующие чепуховые разговоры дьявол вел для отвода глаз, ради того, чтобы получить от нее расписку.
Хотя кто его знает, с тех пор она перевидала множество этих сволочей, все разные, и все на одну колодку. О чем только они ее ни расспрашивали, диву даешься, зачем им это надо знать? Всех их отличала коварная манера среди пустопорожней болтовни спрашивать о чем-то для них крайне важном, будто бы невзначай, а потом въедливо допытываться, уточнять, копаться в деталях. Нипочем не разберешь, то ли они тешат собственное досужее любопытство, то ли действительно их поганое ведомство старается знать подноготную каждого, на всякий случай, мало ли что.
Она возненавидела мужа еще и потому, что приходилось про него рассказывать этим сволочам под диктофон, а потом как ни в чем не бывало ложиться с ним в постель. Хотя ведь ничего такого особенного по их части за Инзуром не числилось, не шпион и не террорист, просто известный человек, имеет влияние на публику, значит, необходимо накапливать о нем информацию. И они старательно дознавались у нее, с кем он дружит, а кого не переваривает, как проводит свой досуг, чем увлекается, какие имеет привычки. Эта двойная жизнь прямо с ума ее сводила, перекручивала, разламывала изнутри. Может, не будь этого, сложилось бы иначе. Хотя нет, о разводе она ни капельки не сожалеет, осталось лишь пятно на совести оттого, что приходилось быть при собственном муже стукачкой.
Экая дуреха, возомнила, что если уехать как можно дальше, в несусветную глушь, то они оставят ее в покое. Как бы не так! Ни в больнице, ни в монастыре, ни в гарнизонной столовой - нигде они ее в покое не оставят, сволочи поганые, они всегда будут вызывать и выспрашивать, будут требовать уточнений и подробностей, прикажут разузнать побольше, обольстить, переспать, а потом поделиться впечатлениями. Будут дотошно выведывать о муже, о знакомых, о любовниках, об игумене, о наставнице, о молитвенных практиках, о том, кто как трахается, кто с кем трахается, да будь они все прокляты, трижды прокляты!
Сегодня на рассвете она сидела в кресле, пристально разглядывая спящего в ее постели мужчину, и совершенно не понимала, почему сумасшедшему криворотому вынесли приговор. Он и не подозревает ни о чем, крепко спит, его костистое лицо разгладилось и помягчело, а в тумбочке лежит инъектор. Она пыталась раззадорить себя, распалить, возненавидеть этого сумасшедшего рыбоглаза с его длинным и крепким, возненавидеть себя за то, что осквернила свое предназначенное Богу лоно, и выполнить приказание. Сволочи поганые, превратили ее в доносчицу и блядь, подстилку и подтирку, а теперь вот один из них, уже который по счету, ею попользовался всласть, рыбоглаз проклятый, дьяволово семя, и уснул себе преспокойненько. Ведь наверняка за ним числится немало, если свои же решили от него избавиться. Ее дело подневольное, чей приказ, на того и тяжкий грех перейдет, а она получит деньги, разорвет контракт и уедет отсюда. Нет, не поднималась рука достать инъектор из тумбочки.
Как же вышло, что впервые она ничего не боялась, позволила криворотому все и содрогалась от восторга, когда он бурно кончал в нее, прямо безумие какое-то. Лишь оставшись одна и торопливо собираясь на работу, попыталась вспомнить, какого числа у нее в последний раз шли месячные, кажется, нынче именно те самые дни, опасные. Ладно, милостив Бог, на все Его воля. Не может быть, чтобы за такую ночь сплошного небывалого счастья, Он ее наказал ребенком. Тишина и мрак давили чугунным гнетом, она снова повернулась с боку на бок, нашарила и отшвырнула кольнувший в бедро зазубренный осколок пластикового стула. Наручные часы остались в раздевалке, на работе она их не носила. Времени прошло невесть сколько, ее похоронило живьем под обломками, вокруг не слышно ни единого звука. Что же стряслось? Да неужто все погибли? Жуть какая, уж лучше бы задавило сразу. Так вот оно что, Бог посылает ей темную и страшную смерть после темной и страшной жизни - значит, ничего иного она не заслужила. Мерзкая, мерзкая насквозь, грязная, лживая, грешная, поделом ей...
Она прямо не поверила себе, когда внезапно до ее слуха донесся мягкий шорох разгребаемого завала. Кто-то ворочал куски плит наверху, над ней, совсем близко. Сообразив, что спасатели ищут наобум, она закричала во весь голос: "Эй, сюда, я здесь, копайте здесь!" В ответ ни слова, не слышат они, что ли? Тогда она вытащила из кармашка на поясе свой кассовый аппаратик и принялась колотить им по звонкой чаше фонтана.
