Николай Чадович - Бастионы Дита
Во время рейда он не испытывал ни страха, ни растерянности, ни раздражения.
Никакая посторонняя мысль не отвлекала его. Стоило ему хоть на мгновение расслабиться, потерять контроль над собой, засуетиться, как игла с соответствующим препаратом тут же вонзалась в вену или через один из контактов в кору головного мозга поступал необходимый импульс.
К тысячам заживо изжаренных, засыпанных пеплом и отравленных радиацией египтян Эв испытывал жалости не больше, чем циркулярная пила к еловым доскам. Лишь покинув бомбардировщик и отсоединив от него свой мозг, своё тело и свою душу, он мог испытать и запоздалый страх, и стыд, и раскаяние. Но это — потом. А сейчас, пока дело не доведено до конца, — никакой жалости!
А дело ему предстояло нелёгкое: используя свойства темпоральной установки и бездонную энергию, которую она черпала из времени, память и аналитические качества компьютера, а также свои собственные редкие способности, опыт и интуицию, перебросить бомбардировщик на сорок веков вперёд. Для этого необходимо было покинуть свой мир, своё Первичное Пространство и вырваться на просторы могучего и беспредельного материального океана, особой, непознанной пока субстанции, миры и пространства в которой чередуются, на волнах которой наша Вселенная, подобно миллиардам других вселенных, не более чем пробковый поплавок, и одно из физических проявлений которой люди привыкли называть временем.
Время это не было какой-то абсолютной величиной. В одних пространствах оно неслось, как ураган, в других — ползло, как черепаха. Были времена попутные и встречные. В некоторых пространствах время ещё не родилось, в других уже умерло, свернувшись в гравитационном коллапсе вместе с материей. В некоторых мирах время двигалось петлями. В этой невообразимой карусели, работая за пределами человеческих возможностей, пилоту необходимо было найти строго определённое пространство, пронестись с потоком его времени в нужном направлении, а затем, повторив все переходы в обратном порядке, возвратиться в свой мир. В упрощённой форме это напоминало путешествие без паруса и весел по запутанной сети рек и ручьёв, то плавных, то бурных, текущих во всех направлениях и многократно пересекающихся.
Немного нашлось бы людей, способных совершать подобное путешествие. Эв как раз был из таких. От этого были и все его беды.
— В великий момент, когда вся нация напрягает силы в справедливой борьбе, ни один сознательный и боеспособный мужчина, вне зависимости от того, в каком веке он родился, не должен уклоняться от выполнения своего священного долга!
Так сказал ему человек с генеральскими погонами и золотым орлом на фуражке, когда Эва прямо из родного дома приволокли в этот чужой, незнакомый мир и поставили перед теми, кто должен был изображать призывную комиссию. Говорил генерал — остальные не успевали и рта раскрыть.
— Мы дадим вам возможность плечом к плечу с вашими внуками защищать высокие идеалы гуманизма, демократии и свободной инициативы, которые были дороги нам во все времена, но стали ещё дороже сейчас, когда ради их защиты мы вынуждены были начать величайшую в человеческой истории войну! — заливался соловьём генерал, подкрепляя свои слова красивыми, убедительными жестами. — На фоне грандиозных событий, которым суждено предопределить дальнейший ход развития мировой истории, в сложный период, когда отдельные неудачи и измена наиболее нестойкой части союзников отодвигает желанный час победы на неопределённый срок, ваш вклад в общее дело окажется особенно весомым! Службу будете проходить в войсках темпоральной авиации. Это чудо современной науки и техники! Им подвластно даже время!
— Но я, как бы это вам сказать, не совсем готов к выполнению такой почётной миссии, — сказал Эв. — Я не то что в авиации — в пехоте никогда не служил. Может быть, я смогу быть полезен… не здесь, а там… в своём времени. Я даже проститься ни с кем не успел.
— От лица народа, президента и Объединённого комитета начальников штабов заранее благодарю вас, — закончил генерал. — Уверен, что вы не пожалеете сил, а если понадобится, и жизни, для утверждения величия наших идеалов!
— Направо! — скомандовал сержант, все это время молча стоявший за спиной Эва. —
Шагом марш!
— Я же объяснил, что не могу, — сказал Эв в коридоре. — Не то чтобы я не хотел…
Я просто не могу. Я не военный человек. Я раньше детей учил в школе. И даже состоял в пацифистской организации. А тут придётся бросать бомбы…
— У нас хватит способов заставить вас жрать собственное дерьмо, а не то что бросать бомбы, — сказал сержант. — Понятно? И чтобы я от тебя ни одного слова больше не слышал, тля лохматая!
Обычно покинувшие свой мир темпоральные бомбардировщики вначале оказывались в трансцендентном пространстве, которое пилоты называли Бешеным Болотом или Блошиным Заповедником.
Конечно, можно было попасть и в любое другое трансцендентное пространство, но обычно это был именно Блошиный Заповедник — странный мир, где время текло неравномерно, а привычные физические законы иногда были справедливыми, а иногда, неизвестно почему, — нет. Это трансцендентное пространство, единственное отличие которого заключалось в том, что оно было наиболее вероятным при первом темпоральном переходе, и наиболее изученным, считалось у пилотов ничем не примечательным и совершенно бесполезным. Далее трансцендентные пространства следовали без всякого порядка. Можно было сразу попасть в Пекло — мир, состоящий из одних элементарных частиц, секунда пребывания в котором была почти равна земному году, что с успехом использовалось темпоральной авиацией для возвращения из прошлого. В других случаях приходилось бесконечно долго блуждать в разнообразнейших пространствах, изученных, малоизученных и совершенно неизвестных, среди которых, очевидно, существовали и такие, для которых даже темпоральный бомбардировщик, способный без вреда для себя пронзить земной шар, оказывался лёгкой добычей. Слишком много пилотов не вернулось из рейдов, и некому было рассказать, куда их занесло и какая сила смогла расплющить неуязвимую оболочку или сквозь непроницаемую для любого излучения защиту добралась до хрупких структур человеческого мозга.
На этот раз Эву повезло. Он прошёл Блошиный Заповедник, Второй Ненормальный, Решето, Могилу Кестера, какой-то непонятный мир со встречным движением времени, ещё несколько неизвестных пространств, одно из которых оказалось очень сложным, — и очутился в Пекле. Там он пробыл ровно столько, сколько было необходимо, а затем, пройдя в обратном направлении с десяток миров, но уже не тех, а совершенно иных, возник в своём мире в тот же день, час и миг, когда его покинул.
