Павел Корнев - Мир фантастики 2010. Зона высадки
Георгий помнил конторщика. Образованный. Из дворян. Но бедный очень. Семенов-второй. «Я, Ниночка, хоть Семенов-второй, но не второстепенный. Увидите, я ради вас горы сверну». Был влюблен. Предложение делал. Может, им наряду с корыстью двигала месть? «Ах, Нина Викентьевна. Я бы убил себя, в ответ на отказ. Но злодейство несовместно с Семеновым…» А ведь и я в те годы был убежден, что оно несовместно со мной.
— Сообщник у него был из местных, Савка — то ли он Воронов, то ли тож Воронцов, поскольку считал себя незаконнорожденным. И даже, подвыпив, на долю в наследстве претендовал.
— А что же крестьяне? Выходит, невиновны они? Что ж они ведут себя, как виноватые?
— Мародерство — чем не вина? Конторщик, чтоб замести следы, усадьбу поджог. А Савка народ взбаламутил: те и бросились всё растаскивать. Лошадей, инвентарь, припасы.
— Очень хочу встречи с конторщиком, — сказал Георгий.
— Да я слышал, убили его.
— Может быть, знаете, где мне Савку сыскать?
— Где ж ты его найдешь? — сказал пастырь. — А то ищи. Или здесь сиди, покуда сам не объявится.
— Так относительно Нины… Вы хотите сказать…
— Судьба ее неизвестна. Воронцовы похоронены на городском кладбище. Могилы Нины там нет. Надейся, сын мой.
— Я еду в усадьбу. Достаньте мне самогону, святой отец.
— Я с тобой. Ежели их двое…
— Останьтесь, гражданин священнослужитель, — перебил Георгий. — Вам еще паству вашу пасти. Очень ей пастырь нужен. И продразверстку пускай сдают. А то отряд стоит в Сенькино. С пулеметами. Только приказа ждет.
— Так я ж их и собрал сегодня по этому поводу. Да ты помешал.
* * *Солнце ушло за реку. Зной несколько спал. До сумерек оставалось часа три-четыре.
Лошадь, пользуясь мандатом и маузером, он реквизировал. Ибо, когда потребовал — для сокрушения оставшихся упырей — предоставить ему коня, жители стали отводить глаза и оглядываться, а на увещевания пастыря привели таки издыхающую клячу со впалыми боками и обреченностью в карих глазах. Тогда он зашел в ближайший двор, выглядевший относительно зажиточно, и выбрал более подходящего скакуна для своей экспедиции. Он даже смутно почувствовал в этом гнедом знакомого. А на вопли хозяйки, перешедшие в визг, когда он прихватил и седло, выстрелил в воздух — тогда она перенесла весь гнев на своего пьяненького, ко всему безучастного мужичка.
Действовать подобным образом ему до сих пор не приходилось. Однако жизнь научит учтивости. В особенности, если попадались учтивые учителя.
Когда с лошадью дело уладилось, жители высыпали провожать избавителя. С пьяными напутствиями, тостами на посошок. Да пропадите вы все пропадом. Что мне бремя ваших проблем? Что ваша жизнь, искаженная ужасом? Чувствую себя не в своей ипостаси. То ли благодетелем человечества, то ли женщиной, которая благосклонно дает. Он выехал за околицу, не оглянувшись. Вряд ли придется вернуться в этот веселенький населенный пункт.
На поясе — маузер и пара гранат. В кармане — бельгийский пистолетик для совсем уж ближнего боя. В седельной сумке — самогон в двух штофных бутылках. Не весьма сокрушительный арсенал для военной кампании. Однако составлю компанию оставшимся двум. Третьим буду.
Видишь ли, лошадь, память — система отзывчивая, только тронь. Я и имя твое двойное сейчас вспомнил — Парис Годунов. Парисом тебя хозяйка звала — потому что на свет тебя кобыла Гекуба произвела. А Годуновым — хозяин, за отдаленное сходство этого слова с гнедым. Не заездили, не убили тебя, не сожрали? Ты, может быть, помнишь, как я заезжал сюда, уже будучи вольнопером, в четырнадцатом? Осень была. Встречал ли на станции ты меня — не помню. Но помню, что в паре с Арапкой меня обратно на станцию вез. Я был счастлив тогда — любовью, морозцем, войной. И гораздо более был наивен, чем наивен сейчас.
Гнедой заржал, увидев знакомую рощу. Самому заржать впору, пусть бы черт всё на свете побрал.
Роща сохранилась в неприкосновенности. Не вырубили жители на дрова. Вероятно, потому, что в казенный лес — за реку через мосток — им было ближе.
Все запущено, заброшено, раззявлено. Ворота на пристройках либо совсем сорваны, либо болтаются кое-как. Останки сгоревшего дома заросли травой, и кое-где — на майских дождях и июньской жаре — она вымахала по пояс. Бывшая некогда роскошной усадьба, творение рук человеческих, вновь поглощалась природой, возвращаясь в первозданный хаос.
Он спешился. Один штоф бросил в траву, другой тут же откупорил. Лошадь не стал привязывать, пустил пастись. Скорее всего, отвязать ее будет некому.
Конкретного плана у него не было. Чтобы строить основательный план, нужна информация. У него же ее недоставало. За исключением того, что нравится упырям алкоголь. Они просто-таки очарованы этим земным блаженством. А значит, напиться вдрызг, спровоцировать в них жажду, возбудить страсть, подманить их легкой добычей и действовать по обстоятельствам.
Хотя может случиться, что здесь их вообще нет. Отправились на охоту или выбрали новое место для обитания.
Он выдернул пробку. Самогон был мутный, вонючий — таким тараканов травить. Тем не менее, он сделал первый глоток.
Сразу его не убьют: кровь должна циркулировать. Надо только ее догнать до заманчивой для них консистенции. Но и так, чтоб самому не отключиться. Встретить мразь во всеоружии. Он представил, как рванет заряд мелинита одной, а потом и другой, гранат. Нет, я рехнулся, раз ввязался в такое… Кто не рехнулся, тот не рискнул. Кто не рискнул, тот не выпил… бррр… шампанского. Он отпил еще, почувствовав, как новая волна опьянения догоняет первую.
Где они обосновались? В конюшне? Во флигеле? Или в этом бревенчатом сооружении, где, помнится, бывали составлены: бричка, коляска рессорная, телеги, снятые с передков, и которое поэтому называлось — каретный сарай? Оскверняя организм самогоном, он обошел по периметру руины рая, где в юности и невинности так часто бывал. Тогда казалось, что эта усадьба — словно утроба, из которой должно было что-то родиться, что-то очень хорошее — лучшее, вечное. Он тряхнул головой, отходя от состояния ностальгии, которое презирал. Ибо считал, что оно есть не что иное, как погоня за покойником, который изрядно протух. Так и забудешь, зачем, собственно, здесь. Он мужественно вогнал в желудок еще порцию зелья, боясь одного — чтобы не вырвало, чтобы все его усилия споить себя в угоду пришельцам не пропали зря. Чертовы марсиане. Спаивают русский народ. Он уже влил в себя половину штофа.
Отчего ж они, сволочи, не появляются? Мало им?
— Что вы скромничаете, господа? — заорал он. — Выходите, будем знакомы! — Он отхлебнул. — Порручик! Тррретьего! Ар-р-ртиллерийского дивизиона! Георгий! Карпов! На бррудеррршафт!
