Павел Молитвин - Наследники империи
— Останови эту тварь! Помоги Ваджиролу! — взвизгнул Ушамва, заламывая руки.
— Йомлог поможет, — криво улыбнувшись, пообещал Хранитель веры.
Чувствуя, что мгновения его жизни сочтены, Ваджирол вновь и вновь обрушивал на мохнатую тварь свое единственное оружие, норовя попасть пряжкой по влажному морщинистому носу страшилища, но каждый раз оно ухитрялось каким-то чудом избежать удара. Ярунд защищался из последних сил и наконец, совершив неожиданный рывок, сумел застать чудовище врасплох. Пряжка с глухим чмоканьем врезалась в голову йомлога, рассекла надбровие, и жуткая тварь, издав короткий лающий вскрик, взмыла над полом. Она опустилась на Ваджирола, как молот на наковальню, послышался хруст костей, влажный треск рвущейся плоти, и в следующее мгновение че-ловекообезьяна, вскочив с бездыханного тела поверженного, раздавленного и изорванного в клочья противника, уже озиралась по сторонам, выискивая предназначенную ей женщину.
Взгляд человекоподобного монстра обежал зал, остановился на корчащейся в удерживающих ее путах Марикаль, затем на лицах сидящих в креслах мужчин. Убедившись, что никто не намерен оспаривать у него забившуюся в угол женщину, разевавшую рот в беззвучном крике, подобно вытащенной на сушу рыбине, Йомлог поскреб лапой пол и повернулся к подиуму спиной. Вставшая дыбом шерсть перестала топорщиться, гневное дыхание сделалось ровнее, и он неспешно затрусил к Сокаме.
Не сводившая с него глаз девушка, безголосо взвыв, побежала было на четвереньках в другой угол, но Йомлог негромко рыкнул, и она замерла, силясь вжаться в стену, слиться с полом. Смертельно побледнев, Сокама уставилась на чудовищную тварь широко распахнутыми глазами, а Йомлог, неожиданно поднявшись на задние ноги, задрал голову и, ударив себя лапами в грудь, издал торжествующий рык, от которого у находящихся в зале людей кожа покрылась пупырышками, руки начали нервно подрагивать. Теперь, когда они могли как следует разглядеть эту тварь, похвалявшуюся своей силой и вызывающую их на бой, она показалась им еще ужасней и отвратительней, чем во время схватки с Ваджиролом.
Отсутствие хвоста и осмысленный взор горящих глаз придавали йомлогу некоторое сходство с человеком, в то время как вытянутая морда, плоский нос с вывернутыми ноздрями, слюнявые, кроваво-красные, похожие на ломти сырого мяса губы и желтые клыки принадлежали хищному зверю. Противоестественное соединение человека с животным производило жуткое и отталкивающее впечатление, однако самым ужасным была не внешность йомло-га, а его удивительная способность подобно змее гипнотизировать свои жертвы взглядом. Никогда прежде не видевший этих существ, Ушамва, глядя на охватившее Сокаму оцепенение, тотчас припомнил диковинные легенды, которые рассказывали о йомлогах мореходы, побывавшие на Танарине. Обитатели империи не больно-то верили байкам о гигантских человекоподобных тварях, живущих в прибрежных скалах далекого полуострова и обладавших сверхъестественной ловкостью, силой и завораживающим взглядом, но он-то знал: дыма без огня не бывает. Да и Ваджирол как-то обмолвился, что ему доводилось видеть этих существ. А теперь вот выяснилось, не только видеть, но и отлавливать для Хранителя веры…
Ушамва покосился на Базурута, и тот, поймав его взгляд, весело осклабившись, указал на йомлога:
— Гляди, какой красавчик! Такой яр-дана из-под земли достанет и в два счета ему голову открутит. И самое поразительное, что из повиновения он выходит, только ежели его понуждают к посту и воздержанию. Не привередлив, не стеснителен, предрассудками не обременен, нет, что ни говори, а о лучшем помощнике и мечтать не приходится!
Улыбка, появившаяся на устах Хранителя веры, заставила Ушамву поежиться. А проследив его взгляд и поняв, чем она вызвана, он содрогнулся от омерзения.
Застывшая посреди зала с поднятыми вверх лапами, человекообезьяна с любопытством смотрела на свою вздымающуюся, наливающуюся силой плоть. Огромный фаллос, вынырнув из черной свалявшейся шерсти, вздыбился и вспух подобно могучей руке со сжатым на конце кулаком. Уагадар завистливо хрюкнул, Марикаль издала жалобный писк, а из дверного проема высунулись два бритоголовых жреца. «Рискуют навлечь на себя гнев Базурута, но предстоящего зрелища пропустить не могут», — подумал Ушамва, которым после гибели Ваджирола овладело странное спокойствие. Каким-то образом ему удавалось одним взглядом охватить и кровавые ошметки, оставшиеся от его товарища, и извивающуюся, вновь начавшую орать истошным голосом Марикаль, и замершего в нетерпеливом ожидании Базурута, и йомлога, который, опустившись на четвереньки, Двинулся к Сокаме.
Ярунд видел все это как будто со стороны, и мысли его, обретшие вдруг необычайную ясность, были далеки от происходящего в зале. Наконец-то он уразумел, что имел в виду Базурут, говоря об Истинной Вере и Всепрощающем Боге, которого иноплеменники пытаются подменить Богом Всеблагим. Кен-Канвале, культ которого в первозданном его виде стремился возродить Хранитель веры, изначально не был ни добрым, ни злым. Он был всесильным и требовал только поклонения, не накладывая на человека никаких иных обязательств. Добро и зло перед лицом вечности теряли смысл, и он готов был простить все что угодно тем, кто признавал его всесилие. Богу-Исполину не было дела до людской возни: радостей, страданий, любовей и ненавистей, как господину нет дела до взаимоотношений между работающими на его полях рабами, которых он и в лицо-то никогда не видел. Господин желает, чтобы урожай был убран вовремя. Бог — чтобы курились в святилищах благовония и не пустовали жертвенники, установленные в его честь. Пытаясь как-то урегулировать отношения между себе подобными, люди стали наделять Бога теми качествами, обладая которыми тот мог сделать их жизнь хоть сколько-нибудь сносной: добротой, милосердием, справедливостью… Но едва ли Предвечный, изобретший болезни, старость и войны и создавший людей, надо думать, исключительно себе на потеху и развлечение, в действительности благоволил к сердобольным, щедрым и любвеобильным…
Вой Сокамы, обретшей потерянный было голос, заставил Ушамву вздрогнуть. Йомлог опустился на колени и, удерживая перед собой извивающуюся девушку, вонзил в нее свой чудовищный фаллос. Царапавшая ногтями пол, елозящая лицом по каменным плитам жертва его не могла больше видеть завораживающих глаз насильника, сознание вернулось к ней, но лишь усугубляло ее страдания. Глядя, как бьется, корчится и содрогается Блюстительница опочивальни ай-даны, Ушамва сознавал, что вопли из груди девушки исторгает не стыд или унижение, не сознание того, что ее прилюдно насилует мерзкая обезьяна, а нестерпимая, разрывающая на части боль. Ибо громадный инструмент йомлога, способный искалечить даже самку дурбара, двигался с такой страшной ритмичностью и погружался так глубоко в тело жертвы, что в первые же мгновения, видимо, разворотил девушке все нутро. Однако охваченному животной страстью монстру и этого было мало. Взревывая от наслаждения, он кусал свою добычу, когтистыми лапами тискал груди Сокамы, и капавшая с них кровь растекалась по каменным плитам пола, превратившимся в чудовищный жертвенник Богу, не считающему жалость добродетелью и не видящему добродетели ни в чем ином, кроме поклонения ему самому.
